Эге, сообразил я. Уж не нацелились ли они на «Купеческий кредитный банк», у него на Николаевской улице хранилище? И тут же решил, что все-таки передам Кнопфу сведения о большевистской сети. Если они намерены ограбить банк, это уже не марксистская пропаганда, это серьезно.

– Да к черту твой банк! – тут же подтвердил мою догадку Миловидов. – Как ты не поймешь! Конфета, которую я тебе предлагаю, слаще! Хоть я Хвощовой ответил, что ничего не знаю, сам делал хитрые глаза. И коробочку с ампулами взял.

– С какыми ампулами?

– Дочка, которую украли, больная. Ей надо уколы делать, чтоб не умерла. Неважно! Явлюсь к Хвощовой, скажу: «Про сто тысяч вы, конечно, пошутили. Давайте пятьсот». Сойдемся на трехстах. При передаче подсунем какую-нибудь куклу. Это уже по твоей части, ты придумаешь.

Из-за того, что я так напрягал слух, ловя каждое слово, смысл сказанного доходил до меня с некоторым опозданием. Лишь теперь, когда Миловидов заговорил про куклу, до меня дошло: это не они! Большевики не выкрадывали Дашу! Они узнали о похищении от меня!

Версия, на которой мы целиком сосредоточились, была ошибочной…

От потрясения я дернулся, ударился головой о ящик.

Звук был не такой уж громкий, но кавказец с невероятной быстротой развернулся в нашу сторону, вскинул руку, и та озарилась вспышками. Мои уши заложило от первого же выстрела, и остальных я уже не слышал. Лишь увидел, как Миловидов ногой сшибает лампу. В черноте полыхнуло еще несколько раз.

Прямо надо мной кто-то пронзительно вскрикнул.

Я отпрянул за ящики. Несколько мгновений ничего не слышал кроме гулкого и частого стука собственного сердца.

Потом слух прочистился.

Быстро удаляющиеся, неровные шаги. Кто-то хромая бежал к двери.

– Мока, справишься? – Голос Миловидова.

– Уходы! Тут криса! И нэ одна! Кто-то за ящыками. Эй, Шуруп, сюда!

– Мока, я здесь!

Новый голос. Это вбежал часовой.

Рычание. Вопль.

Господи, это Видок! Почуял, что я в опасности, и сзади накинулся на часового!

– Аааа! Ррррр! – доносилось от двери.

Потом ударил выстрел, второй. Короткий визг.

Я стиснул зубы. Нет, нет!

– Что там у тэбя, Шуруп?

– Собака откуда-то! Злющая! Чуть горло не порвала, зараза! Всю руку изгрызла! Больно!

– Я тэбя потом пожалэю. Оставайся у двэри! Чтоб ни одна криса не сбэжала.

Наступила тишина.

Прислушивается, понял я.

Что-то металлически пощелкивало.

Вставляет в барабан патроны.

У меня в руке тоже был «бульдог» – сам не помню, как я его вытащил.

Последние годы, на своей кабинетной должности, я не имел нужды пользоваться оружием. Да и раньше, в сыске, участвовал в настоящей перестрелке только однажды – в девятисотом году, когда штурмовали бандитскую хазу на Разгуляе.

Кто-то сзади зашептал мне в ухо. Мари!

– Стреляйте. С интервалом в десять секунд. Неважно куда, хоть в воздух. Главное – не высовывайтесь. Он отлично бьет на звук.

В ситуациях, когда не знаешь, что делать, нужно слушаться того, кто знает. Поэтому рассуждать я не стал. Да у меня и не получилось бы, голова была деревянная.

Я поднял руку кверху. Досчитал до десяти. Выпалил.

Темнота немедленно ответила выстрелами. В нескольких вершках от моего уха полетели щепки. Чертов Мока действительно бил в темноте без промаха.

Досчитал до десяти. Снова выпалил. И так пять раз – карманный «бульдог» пятизарядный.

– А что дальше? – прошептал я, хотя спрашивать было не у кого.

Я был совершенно один, с пустым барабаном.

– Эй, лэгавый! – позвал меня голос. – Одын остался, да? Второго я подстрэлил. Хочэшь жить – выходы.

Нужно выгадать время, подумал я. Мари велела мне отвлечь внимание на себя, потому что у нее есть какой-то план. Во всяком случае я надеялся, что есть…

Что она могла задумать? – лихорадочно соображал я. Вероятно, хочет вылезти через окно, добраться до «форда» и протелефонировать Кнопфу. Если побежит быстро, это минут пять. Ротмистр подоспеет сюда еще минут через десять. Нет, столько мне не продержаться. Но другого выхода не было.

– Я выйду, а ты меня убьешь? – жалобно откликнулся я.

– Чэстно отвэтишь на вопросы – отпущу. Слово.

– Ага, так я тебе и поверил! Не выйду!

Тихий звук. Крадется.

– Не приближайся! – крикнул я. – Буду стрелять!

Остановился.

– Эй, Шуруп, ты там нэ уснул?

– Руку платком перевязываю…

– Гляды в оба. Этот сунэтся – стрэляй.

– Мимо меня не пройдет!

Мока повернулся в мою сторону.

– Выдишь, лэгавый, тебе отсюда ныкуда не дэться. Счытаю до трех и иду. Хоть раз выстрэлишь – жить нэ будешь. Обэщаю.

– Давай так: ты задавай вопросы оттуда, где стоишь! – крикнул я. – А я буду отвечать. Но к тебе не выйду. Дураков нет.

– Ладно, колы ты такой осторожный, – хохотнул Мока. – Нэ хочешь вылэзать – нэ вылэзай. На кой ты мне сдался. Только гляды: хоть раз соврешь, тебе хана.

– Богом клянусь!

– Бога нэту. Вопрос пэрвый. Вы откуда? Из лэтучего филерского отряда? Чье подраздэлэние?

– Нет, мы с его благородием ротмистром Кнопфом…

– Знаю такого. Молодэц. Правду говоришь.

Сколько прошло? Минута, две? Я бы достал часы, но побоялся – у них в темноте стрелки светятся. Вдруг этот черт увидит?

– Вопрос второй. Кто вам стукнул про склад? Вы сами пронюхали или имэете у нас агэнта? И смотри у меня, лэгавый…

Он не договорил. У двери полыхнула вспышка, грянул выстрел. Послышался звук падающего тела.

Оттуда, где в темноте находился Мока, тоже метнулись огненные сполохи: один, другой, третий.

Гулкая тишина.

– Шуруп, ты гдэ там?

Молчание.

Не понимая, что происходит, я осторожно высунулся из-за ящиков.

Было слышно, как переступает с ноги на ногу и шумно дышит Мока. Вдруг совсем не там, куда я смотрел, а позади кавказца опять сверкнула молния, грянул гром.

Мычание. Грохот.

Я застыл.

Кто стрелял? В кого попали?

Щелчок. Луч света.

Кто-то включил электрический фонарик.

В освещенном круге, раскинув руки, на полу лежал крупный мужчина, блестели черные волосы.

– Гусев, вы целы?

Мари Ларр!

Я выскочил из своего укрытия.

– Вы что… застрелили их обоих?!

– Ну конечно, – ответил негромкий голос. – А для чего, по-вашему, я просила вас отвлечь на себя внимание? Мне нужно было незаметно подобраться с той стороны. Скорее, помогите мне! – Она быстро приближалась, светя поверх ящиков. – Бетти ранена, нельзя терять ни секунды. Я и так слишком долго с ними провозилась, прошло целых три минуты. Девочка истекает кровью.

Бетти лежала на спине, неестественно вывернув ноги.

– Светите! – приказала Мари, залезая наверх. – Не на меня, на нее!

Пуля попала ассистентке в середину груди. Должно быть, когда кавказец открыл огонь, девушка сидела, скрестив ноги по-турецки, и от удара опрокинулась навзничь. Глаза ее были закрыты, лицо показалось мне неживым.

– Убита?

– Жива, но очень плоха…

Голос Мари дрогнул. Оказывается, она все-таки умела испытывать обычные человеческие чувства.

Но у меня было собственное горе. Я кинулся к Видоку.

Надежды у меня не было. Я знал, что пес мертв. Иначе он не расцепил бы хватки, до последнего вдоха.

Да. Мой бедный друг лежал бездыханный.

Я сел прямо на землю, прижался к мохнатому телу и заплакал. Теперь я действительно остался на свете совсем один, но я плакал не о себе, а о Видоке. О его простой, честной и ясной жизни, которая трагически оборвалась.

Сильная рука бесцеремонно тряхнула мое плечо.

– Держите.

В ладонь лег маленький пистолет.

– Нет времени искать в темноте, куда отлетел револьвер мистера Шурупа, – сказала Мари. – Это мой «браунинг». Тут двойной предохранитель.