Проверив работу телефона, я приготовился к ожиданию. Мужчины – мы с Видоком – сидели впереди, дамы сзади.
Бетти беспрестанно вертелась, стала напевать песенку с припевом, который повторила раз сто, так что я даже запомнил слова: «Ам а янки-дудл-денди, янки-дудл ду-о-дай». Еще начала и пританцовывать. Никогда не видел, чтобы это проделывали сидя, но у нее неплохо получалось. Видок, повернув башку, с интересом наблюдал и скоро начал подскуливать, что вызвало у неугомонной девицы взрыв веселья. Наконец ей наскучило музицировать, она несколько раз широко зевнула и тут же уснула. Вскоре засопел и Видок.
– Бетти совсем не умеет ждать, – заметила Мари, глядя в темноту за стеклом. – Будь со мной вся моя команда, я бы взяла на операцию, требующую терпения, другую мою помощницу, Пегги. Вот кто бы сейчас пригодился! Пегги похожа на медведицу, такая же большая и обманчиво медлительная. Терпение феноменальное. Однажды она двенадцать часов пролежала в мертвецкой, изображая покойницу.
– Зачем? – удивился я.
– Был у нас клиент, большой госпиталь. Там у них работала лаборатория, производившая морфий для медицинских целей. Несмотря на охрану, наркотик каким-то образом уходил на сторону. Я заподозрила, что порошок зашивают в трупы умерших больных и так вывозят с территории. Появился подозреваемый, но нужно было взять его с поличным. Вот моя Пегги и улеглась в покойницкую, совершенно голая и с биркой на ноге. Не шевелилась, не дышала, но дождалась-таки, что сукин сын подошел к ней с целым мешком морфия, собираясь спрятать его в изрядном животе Пегги. Как только он занес скальпель, она схватила его за руку, и делу конец.
– Арестовали?
– Нет. Умер от разрыва сердца.
Мы помолчали. Время тянулось медленно. Я смотрел на пустую дорогу. Рано или поздно в сторону завода обязательно должен был проехать извозчик. Не пешком же отправится Миловидов в город? Возможно, конечно, что место встречи у них где-то на заводской территории, но тогда за объектом проследит агент, внедренный Кнопфом в рабочую среду.
– А сколько людей у вас в команде? – продолжил я разговор, подавив зевок. Когда со всех сторон сонно сопят, это заразительно.
– Еще двое. Есть Масинь, китаянка. Ей нет равных, когда нужно взять преступника живьем. Скрутит и обездвижит любого богатыря. Ну а всем, что касается техники, экспертизы, лабораторного анализа, ведает Пруденс. Она сдала экстерном за два университетских курса, химический и физический, но так и не смогла найти места ни в одном научном заведении.
– Потому что женщина?
– И потому что мулатка.
– Значит, мужчин у вас вовсе нет?
Мари пожала плечами:
– Дело не в мизандрии. Со сплошь женской командой проще работать. Никто не отвлекается на постороннее. А у вас в бюро работают женщины?
Я поневоле рассмеялся. Что за дикая мысль! Потом попробовал представить себе, каково это – работать с женщинами. Не почешешься, не спустишь подтяжек в жаркий день, не употребишь крепкого слова, которое иногда бывает так необходимо. Да еще начнутся какие-нибудь шашни, вздохи, томные взгляды. Бр-р-р.
Потом я вдруг сообразил, что в эту самую минуту именно с женщинами и работаю, однако никто на меня томных взглядов не бросает.
– Расскажите про какое-нибудь из ваших расследований, – попросил я. – Когда я еще служил в сыске, мне иногда приходилось подолгу сидеть в засаде. Такие рассказы помогают скоротать ожидание.
– Что бы вам рассказать, не нарушив клиентской привилегии? – Она задумалась. – Хотите про недавнее дело, которое вела Бетти? Чтобы вы знали – она умеет не только лазать по водосточным трубам.
Я оглянулся на циркачку. Она почивала сном ангела, лишь подрагивали загнутые реснички.
– Не беспокойтесь. Когда Бетти спит, она ничего не слышит.
– Расскажите. Любопытно.
– Минувшей осенью меня наняла некая знатная, я бы даже сказала, сверхзнатная дама, имени которой я назвать не могу. Пусть будет «герцогиня N». У нее начали пропадать безделушки. Ну, то есть безделушки по ее меркам: жемчужная заколка, аметистовый аграф, нефритовый гребень и так далее. Герцогиню огорчала не столько пропажа вещей, сколько мысль о том, что в доме завелся вор. Это была старинная усадьба, очень консервативных правил, с давно устоявшимся церемониалом. Вся челядь потомственная, служила семье бог знает сколько поколений. Герцогиня была просто убита. Она не желала привлекать полицию. Ей требовалось только определить «черную овцу», чтобы не думать скверное про остальную прислугу. Одним словом, задание было деликатное и очень сложное.
Британский дом подобного типа напоминает монастырь очень строгого устава. Постороннему человеку проникнуть во внутреннюю жизнь невозможно. В штате тридцать восемь человек обоего пола. Я попросила герцогиню назвать тех, кого следует проверить в первую очередь. Ее светлость ответила: «Я никого не желаю оскорблять подозрением». В общем, уравнение с тридцатью восемью неизвестными. Точнее, с тридцатью семью. Тридцать восьмым членом тамошнего контингента стала моя Бетти, временно заменив «четвертую младшую горничную», готовившуюся к родам.
Целую неделю я дрессировала помощницу, как она должна себя вести, что делать, чего ни в коем случае не делать. Кланяться и приседать она научилась идеально, с уборкой тоже проблем не было, но младшей прислуге там не полагалось открывать рот и «вести себя легкомысленно» – то есть улыбаться. Вы видели Бетти. Рот у нее всегда в движении. Она либо болтает, либо поет, либо хохочет. Моя Пруденс изобрела специальный крем для губ. Они будто деревенели – не поулыбаешься, и говорить тоже непросто. Но я все равно не рассчитывала на успех. Была уверена, что мою агентку в первый же день выставит за дверь старшая горничная, настоящий дракон в кружевном фартуке. Бетти действительно провела в усадьбе лишь один день, но этого ей хватило. Она провернула вот какой трюк. Попросила герцогиню «забыть» ключ в шкатулке для «повседневных брошек». Это украшения, которые хозяйка носила только дома, с ее точки зрения очень скромные, но для служанки или лакея каждая безделица являлась целым состоянием. Несколько брошек в тот же вечер исчезли. И тут выяснилось, что Бетти все их покрыла химическим раствором, который по ее заказу приготовила Пруденс. На неорганических материалах он был невидим, но при соприкосновении с кожей окрашивал ее в пурпурный, ничем не смываемый цвет.
– Ловко, – одобрил я.
– Один из обитателей дома вечером появился с забинтованными пальцами правой руки. Это и был вор. Правда, потом обнаружилось, что раствор Пруденс все-таки не совершенен. Он испортил драгоценности. Вскоре они покрылись уродливыми пятнами, и хозяйке пришлось всё содержимое шкатулки выкинуть. Но герцогиня не предъявила нам претензий. Она была на седьмом небе от счастья, потому что вором оказался не кто-то из слуг, а…
Кто там оказался вором, я так и не узнал, потому что в этот миг пробудился «эриксон». Позвонил Кнопф.
Уже перевалило за половину двенадцатого, и похоже было, что встреча все-таки состоится на территории завода, а значит, мы сидим тут зря.
– Вышел! – прошептал жандарм, будто Миловидов мог его услышать. – Движется к проходной. Значит, встреча не на заводе. Но никакой экипаж его снаружи не ждет. Странно.
– Вы его видите?
– Да. Вот он, появился из ворот.
– Не рассоединяйтесь. Рассказывайте!
– …Глядит вокруг. Проверяет слежку или кого-то высматривает? …Нет, захромал по дороге.
– Почему захромал?
– Всегда хромает. Сгнил от своей хворобы… Движется по дороге, в вашу сторону. Куда это он пешком собрался? До полуночи он далеко не уковыляет.
Я догадался.
– В порт, вот куда! До него меньше версты.
Кнопф выругался.
– Вы правы! Мне надо было раньше догадаться! У большевиков в порту крепкая ячейка. Они часто устраивают конспиративные встречи в гавани, на каком-нибудь складе. Паршивое место! Там же острова, к ним надо идти по насыпи. Слежку сразу видно, придется отстать. А на той стороне Химик нырнет в проход, и ищи его свищи! На Лесном острове полно складов, на Хлебном острове – зерновых амбаров! Что будем делать, Василий Иванович?
