«Желаю иметь в сарае окошко! – сообщил поручик Лукин, живший в посёлке Запанской, ржавому гвоздю, лежащему на полке. Принёс от соседей коловорот и стал сверлить им в дощатой стене отверстия.

Когда, следуя друг за другом, отверстия образовали круг, Лукин ударил молотком по его середине. Солнце проникло в его сарай, легло уставшей хозяйкой на солому, явило танцующую пыль…»

Так написал своему другу, самарцу NN, один отшельник. И внизу, удивляя друга, сообщил:

«Душа моя, незримо присутствуя в сарае, получила от лицезрения действий поручика большое удовольствие. И открыла для себя закон, действующий как в мире физическом, так и в мире духовном».

– Сколько лет надлежит провести в вашей обители, чтобы достичь просветления? – спросил мирянин жигулёвского отшельника У., считавшегося человеком просветлённым.

– Не меньше десяти лет, – ответил У.

– А если я буду очень стараться, тогда?

– Не меньше пятидесяти лет, – ответил У., не дрогнув ни единым мускулом. – Поскольку тот, кто сильно желает конечного результата, редко достигает его чересчур скоро.

«Где-то в Жигулёвских горах,

окружённых облаками,

между севером и югом,

Волгой и Иртышём,

между скорбью и радостью,

хулой и хвалой,

между миром людей и миром Блаженных

затерялась пещера отшельника.

Неужели мы эту пещеру не найдём?» –

поётся в одной старинной песне».

Имея в своём хозяйстве школьный глобус, сделанный из самого обычного папье-маше, один отшельник каждый вечер укладывал спать материки и океаны. Качая глобус на руках, отшельник пел ему с материнской любовью псалмы и молитвы.

Днём, когда солнце освещало пещеру, отшельник протирал сибирскую тайгу мягкой фланелью. Гималайские горы он гладил осторожно, как иглы у ежа, представляя их себе мягкими и пушистыми. А пустыню Сахара смазывал рыбьим жиром, как плешину. Желая людям добра, отшельник ухаживал за всем миром, не деля его на страны и континенты.

А вы, любя человека, не поёте ли ему колыбельные песни перед сном, как это делал отшельник?

Один отшельник так описал свой приход к отшельничеству, и сам удивляясь тому, что с ним когда-то произошло:

«Когда я узрел светящийся мост, ведущий в райские кущи моего существования, я увидел точно такой же мост над Волгой. Пошёл по нему, попал в Жигули и был принят в светлое братство отшельников».

Однажды, сказывают, глубоко под землёй, отшельники соборную молитву творили. О спасении всего мира та молитва была. И вдруг из тёмного каменного рукава, поблёскивая заклёпками, выезжает прямо на них эсеровский броневик...

– Расступитесь, дамы и господа, не мешайте продвижению боевой техники на фронтовую линию! – кричит из кабины молодой, с чёрными усиками офицер.

Отшельники не обращают на него внимания, офицер ещё громче на них кричит. И наконец, объявляет:

– Броневик трогается с места. Пеняйте, граждане, на себя...

Молящихся отшельников было, считай, дюжины три. Броневик проехал сквозь самую их гущу, не причинив вреда никому. Было такое впечатление, что броневик проехал сквозь белые дымы, застлавшие Дворцовую площадь революционного Петрограда.

После этого боевая техника скрылась в противоположной стене. И долго ещё в камне, в сплошном и твёрдом камне звучали указы офицера о том, куда направлять броневик...

А молитва о спасении всего мира, которую отшельники под землёю творили, ещё долго, сказывают, звучала. Видать, острая надобность в такой молитве была!

Праздновали отшельники раз в году праздник Чаши.

Один из них вырезал из липы широкую, богато украшенную узорами чашу, другой наливал в неё пенистый мёд, а третий разносил эту чашу по кругу собравшихся на праздник мирян. И все три отшельника были в тот день любимы мирянами, все трое в их глазах были равны.

^{(из письма отшельника)}

«Мои письма к тебе становятся всё короче. И ты, умеющий радоваться успехам другого, надеюсь, меня поймёшь. Тебе известен тот Путь Молчания, которым я иду. Он самый, пожалуй, трудный, но он – мой.

Идя по этому пути, всё реже прибегаю к слову. Всё чаще прихожу к Молчанию, способному говорить. И однажды, мой друг, ты получишь от меня лишь чистый лист бумаги…

Вникни сердцем в этот вопрос, чтобы понять его правильно!

Писано в лето градобойное, в месяц зарев, под скалою, усеянной гнёздами пещер, в Жигулях».

Один любитель старины бронзовые фигурки, которыми в прежние времена столы и комоды украшали, собирал.

Какими только путями он эти фигурки ни добывал: то покупал за деньги, то обменивал на домашнюю утварь, то просто на свалке, среди всякого мусора находил.

Явился однажды к любителю старины отшельник, увидел фигурки и воскликнул:

– Ба, да это шахматы! Вот конь, вот пешка, вот слон, а вот и король с королевой…

Принёс откуда-то шахматную доску, расставил фигурки и стал играть. А когда закончил игру, вывел любителя старины на крышу дома, откуда вся Самара, поделённая на клетки кварталов, была видна, и сообщил:

– А вот, прямо перед тобой, шахматы, в которые играет сам Бог!..

После этого любитель старины получил озарение и ушёл в Жигули.  А бронзовые фигурки, которые он всю свою жизнь собирал, его наследники сдали в антикварный магазин за полной ненужностью.

Одна жигулёвская ведьма пришла взглянуть на отшельников. И так ей у этих отшельников понравилось, что она поселилась неподалёку от них, в пещере, и стала совсем по-другому жить… Очеловечилась, как говорится!

Навестили её как-то миряне и вдруг заохали в кулаки. Ещё бы, ведь в дальнем углу пещеры ступу и помело увидали! Кто же при виде страшной колдовской утвари не заохает в кулаки?

– А мы-то думали, что ты очеловечилась, – упрекнули бывшую ведьму миряне.

– Так оно и есть, – ответила ведьма, гладя, словно младенца, свою ступу. – Я именно очеловечилась! Ведь прежде я летала в ад, в подземелье, а теперь летаю выше облаков, в зелёные предрайские кущи… И всё – в той же самой ступе!