Говорят, на месте, куда пепел высыпали, ни одна травинка с тех пор не выросла.
Забота отшельника
Стоя в красной рубахе, опоясанной жёлтым кушаком, на волжском крутище, отшельник Матвей щурил тёплые глаза. И говорил молодняку, пришедшему сладить свой подвиг в прокопчённых пещерах жигулёвских:
– Забота отшельника выходит за рамки земли. Она простирает свои руки и земле, и небу!
Песня Ангела
«По широкому морю поэзии плавает, говорят, лодка. По бокам её солнце и месяц нарисованы, с носа утка резная вдаль глядит. В лодке той Ангел пребывает, правит лучом-веслом. И всё, что Ангелу ни встретится на пути, на песню кладётся.
А в песне той трудится завод, печную копоть в бархат бесценный превращая. Не от мира та песня, но для мира. В самую сердцевину его влиться спешит, и задать миру направленье.
Чу: звучит та песня над пучиной морской, и даже на окраине земли русской, что хвостом Тугарина-змея оплетена, метлою Бабы-Яги перекрещена, светит солнышко», – писал своему гимназическому другу, самарцу NN, один отшельник.
Третий язык
Отшельнику П., который плохо отзывался о своих братьях, приснилось, что язык у него раздвоился, как у змеи. В состоянии крайнего беспокойства явился он к Старшему отшельнику…
– Покажи мне язык, – попросил тот.
Отшельник показал.
– У тебя действительно два языка, – сообщил Старший отшельник. – Правда, растёт ещё и третий, который и полагается иметь отшельнику. Язык, с которого стекает лишь мёд!
Травоядный хищник
У Б., старейшего отшельника, оставалось к концу его жизни совсем мало зубов. Когда же выпал последний зуб, Б. заметил:
– С хищником покончено навсегда.
– Какой же ты, брат, хищник? – спросили его.
– Разумеется, травоядный!
Признание отшельника
Отшельник Иван умел таким образом поглядеть на луч солнца, проникавший в его пещеру через дымоход, что луч начинал звенеть, как струна у мандолины. А, может быть, это только казалось человеку, посетившему отшельника ясным весенним днём?
Цвела черёмуха на склоне соседней горы, источая и запах, и соловьиную песню. Любитель словесности назвал бы такое пение «ароматным», связав два события в одно. И под звон солнечного луча, всё-таки звеневшего в обход всех житейских правил, отшельник Иван говорил:
– Порою мне, волжанину, кажется, что душа моя состоит из Волги и Жигулей!
Проповедь без благодати
«Проповедь без благодати – самое страшное, что может случиться с отшельником!
Тело – футляр для души – распадётся рано или поздно на составные части, являя пищу травам и цветам. Душа – кудрявое облако, видное отовсюду – проплывёт ранним утром по небу и растает вдали. Но дух – негасимый огонь – будет вечно чадить над миром, осквернённый проповедью без благодати. Вечный дух будет вечно чадить!» – писал своему гимназическому другу, самарцу NN, один отшельник.
Стихи Вихря
Отшельник по прозвищу Вихрь, известный на всю округу своими великолепными стихами, никаких поэтических замыслов в душе не носил. Писать принимался всегда внезапно, как ветер налетает на пшеничное поле, пригибая спелые колосья к земле.
Когда за один присест стихи написать не удавалось, отшельник рвал на клочки исписанную решительным почерком бумагу. Рвал даже тогда, когда дописать оставалось всего лишь одну строчку.
Стихи свои отшельник перечитывать не любил. А когда «бумажной продукции», как он своё творчество называл, скапливалось в его пещере чересчур много, выбрасывал её в Волгу с отвесной скалы.
Порой листы с его стихами залетали на плывущие мимо баржи, но чаще всего тонули в воде. И чайки с криком кружились над ними, привлечённые их белизной.
«Поговорим о Пути»
Встречаясь с незнакомыми людьми, один отшельник сознательно, сказывают, начинал нести всякую ахинею.
Нёс её, нёс своими распухшими от болтовни губами, пока слушателю не надоедало. И лишь когда отшельника останавливали такими, например, словами: «Сие я могу услышать и в городе Самаре, в Струковском саду!», приступал к серьёзной беседе.
Её отшельник предварял обычно словами:
– Радуюсь, брат, тому, что ты различаешь уже Путь и не-Путь… Поговорим о Пути!
Бельмо в глазу человечества
Прочитав как-то раз губернскую газету, приплывшую ранним утром по течению Волги-реки, в которой недовольным тоном сообщалось о заселении Жигулёвских гор отшельниками, старец Нектарий молчал до самой темноты. И произнёс при первых весенних звёздах, украсивших небосвод:
– Мы как бельмо в глазу человечества… Однако оно не спешит избавиться от нас!
Молитва и песнопение
(из книги одного отшельника)
Жил в нашей обители отшельник, заменявший молитву песнопением.
Каким образом такая замена, не предусмотренная каноном Пути, отозвалась на судьбе этого отшельника, неизвестно. Полагаю, что хорошо, и привожу слова одной его песни:
«Жигули для меня – Святой Остров…
Я окунаюсь в своё детство, как в золотую бадью, и вижу – бадья пуста, в ней нет Жигулей.
В моих взрослых годах так же мало Жигулей, как мало росинок на цветке, что расцвёл в жаркий полдень.
Но когда я озираю свою грядущую старость, глаза мои слепнут от света. Так ярко горит в ней зелёным огнём древнее урочище Жигулей…
Приди и забери меня, Всевышний, когда выйдут сроки, смеющимся от счастья слепым!»
Ангельский язык
На территории Самарской Луки согласно указу, исходившему из Петербурга, проводилась в конце XIX века перепись населения.
Чиновники, приехавшие из Самары, были одеты в мундиры с медными пуговицами, начищенными до блеска зубным порошком. Чиновники обходили избы и задавали крестьянам вопросы. Об их возрасте, о вероисповедании, о семейном и имущественном положении. И записывали ответы в бумаги, на которых стояла царская печать.
