— Объясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду.

— Моя позиция по отношению к этому немного зрительская. Когда я держу в руках газету и открываю ее на интересующей меня странице, я не смотрю прямо на страницу, я гляжу на нее искоса, со стороны, с некоторого расстояния, как будто то, что там написано, касается кого-то другого, пусть даже моего близкого друга, и немного отдалено от меня. Причем я так делаю вовсе не из страха или вследствие неуверенности…

— Тогда, из храбрости, вследствие твоей непоколебимой уверенности в себе, ответь мне: что ты думаешь об отзывах критиков и реакции зрителей?

Отзывы в основном хорошие, положительные, несмотря на то что некоторые из них показались мне не совсем верными. Достаточно высказаться с наибольшей искренностью, как ты немедленно сталкиваешься с ответным недоумением. Чрезмерная откровенность граничит с неприличием. Но я занялся режиссурой уже в достаточно зрелом возрасте, я хочу сказать, что уже имел некоторый опыт, и я не поддавался, беззащитный и безоружный, замечаниям критиков. С другой стороны, они ко мне всегда относились с симпатией, если не сказать с уважением. Они никогда не высказывали в мой адрес неприятных замечаний, задевающих своей грубостью. Реакция зрителей казалась мне всегда еще более положительной. Публика развлекается и выходит из кинотеатра удовлетворенной, демонстрируя довольную сытость. Молодые зрители, не важно, юноши или девушки, приняли его особенно хорошо, самым дружелюбным образом.

— Если ты будешь продолжать читать газеты искоса, или с большого расстояния, ты рискуешь обмануться. Действительно, большинство критиков отдают тебе должное в той части, что они называют силой фантазии Федерико Феллини, но тем не менее они не упускают возможности выразить сомнения, проявить сдержанность, их замечания зачастую нелестны. Аджео Савьоло написал, что фильм не избежал банальностей, нерешительности, мелочности. Паоло Вальмарана — что фильм немного затянут, также он отмечает однообразие и некую усталость. Джованни Градзини нашел, что в нем нарушено равновесие и стилистически он менее цельный, чем остальные. Роберто Сильвестри фильм, в сущности, изничтожил. Да и зрители отреагировали и реагируют очень по-разному, уж не говоря о феминистках.

— Некоторые феминистки участвовали в работе над картиной — кто советами, кто замечаниями, кто небольшими очерками. Между нами были очень галантные, почти изысканные отношения. Я не ожидал, что их реакция может быть такой неприязненной.

— Ты находишь галантным, почти утонченным то, что написала Адель Камбриа? Она написала: «Нет, Федерико, женщины — это вовсе не удобрение для твоих пороков».

— Адель Камбриа действительно одна из тех, кто приходил ко мне с предложением сотрудничать в работе над фильмом. Она принесла мне несколько маленьких листочков, небольшое исключительно полезное эссе о феминизме, которое я отчасти использовал. Эта миниатюрная женщина с глазами светлячка показалась мне очень приятной, и мне совершенно непонятна ее нынешняя реакция. Может быть, Адель Камбриа внезапно вообразила себя Жанной д’Арк? Ее статья не имеет ничего общего с «Городом женщин». В ней не говорится ни о фильме, ни обо мне, а лишь о ней самой, о ее фрустрациях, ее проблемах. «Город женщин» не имеет ничего общего с тем, о чем она говорит.

— Одна молодая преподавательница сказала, что «Город женщин» — «это фильм, созданный старым мерзавцем, и женщины в этом фильме именно такие, какими их представляет себе этот старый мерзавец».

— Если я и должен обидеться, то обижусь на эпитет старый, а не на слово мерзавец. Для такого доброго католика, как я, словцо мерзавец кажется чем-то вроде награды, украшением, настоящим геральдическим гербом.

— Оретта Борганцони также высказалась крайне нелестно.

— Откровенно говоря, я не очень понял, что она имела в виду. Общеизвестно, что я крайне невежествен. Но она совершенно не говорила о фильме. Она точно его смотрела, но создается впечатление, будто не видела вовсе. Все это лишь в очередной раз подтверждает трогательную уязвимость феминисток.

— Гульельмо Бираги написал, что ты солипсист[48].

— Должен признаться, что не знаю значения этого слова или по крайней мере не понимаю, в каком смысле он его употребил. Может быть, Бираги сам не понимает, что оно означает. И потом, ты несколько пристрастен. Ты приводишь лишь отрицательные отклики. Антониони, Антонелло Тромбадори, Лина Вертмюллер, Наталия Гинзбург и многие другие высказали очень лестные для меня суждения.

— Антониони сказал, что твоя откровенность в этом фильме озадачивает. Может быть, это верно, даже невзирая на то, что, как ты сам объявил, чрезмерная откровенность граничит с неприличием. Но нельзя согласиться с тобой по поводу высказываний остальных. Общеизвестно, что Антонелло Тромбадори обладает энциклопедическими познаниями и вправе давать оценку, но он мог бы сказать то же самое, если бы его попросили высказать свое мнение о празднике винограда в Марино. Лина Вертмюллер, должно быть, последовала совету Романа Полански: никогда не говорить о своих собственных фильмах и еще меньше — о фильмах других. Наталия Гинзбург вообще не высказала никакого суждения, она лишь выдала безапелляционную сентенцию: «Я нахожу фильм великолепным. За женщин он или против — мне это безразлично. Он великолепен, и этим все сказано». Можно было бы ответить ей в том же категоричном тоне: «А я нахожу его отвратительным. За женщин он или против — мне безразлично. Он отвратителен, и этим все сказано». И это были бы совершенно равнозначные суждения или, вернее, изречения.

— Но я вовсе не собираюсь критиковать критику. Это бесполезно и несколько неприлично. Создавать фильмы и критиковать их — две совершенно противоположные вещи. Тем не менее я могу высказать только основное наблюдение, маленькое замечание: критики не говорят о самом кино. Собственно кинематографическое событие — конкретное кино — подается как нечто изначально данное. То, что мы переживаем ныне, когда все вокруг приходит в упадок, когда американское кино вновь завоевывает экраны, а итальянскому режиссеру удается снимать, так сказать, ремесленный, ручной работы фильм, уже не как автору, а как прорабу на стройке, не отмечено никем.

— Надо разобраться, что дает такой фильм ручной работы. Туллио Кезик написал, что вместо фильма о твоем детстве, который сейчас не то чтобы актуален, ты должен был бы сделать «усилие, чтобы бросить взгляд на детство человечества».

— Нет сомнений, что это дельное замечание. Но что он имел в виду? Я должен был создать фильм о приматах, о питекантропах? Я режиссер, а не антрополог, я не Жан Жак Руссо, я не Джамбаттиста Вико[49], не Гегель, не Леви-Строс.

— Похоже, твое невежество не так уж велико, как ты частенько пытаешься это представить.

— Воспоминания, школьные реминисценции. К тому же сейчас можно прочесть подобные вещи в любом издании вплоть до журналов с комиксами.

— Джованни Градзини написал: «Лучше закрыть глаза на реальность, лучше свернуться клубком в своих грезах и найти там убежище, в то время как поезд входит в туннель старости».

— Будем надеяться, он хотел сказать, что я близок к концу моей карьеры, а не к концу в абсолютном смысле этого слова. Однако я все же намерен попытаться сделать еще несколько фильмов. Реальность? Но что означает это слово? У каждого своя собственная реальность. Я черпаю вдохновение в своей реальности, в неизведанной части меня самого, в моем подсознании.

— Похоже, твое подсознание неисчерпаемо!

— Ты мне так это сказал, как если бы произнес: «И не стыдно тебе иметь такое неисчерпаемое подсознание?» Мое подсознание столь же неисчерпаемо, как и у всех остальных.

— Нет, твое подсознание отличается от подсознания остальных, это бездонная шахта.