Все это я узнал от Ториса, который без умолку трещал, пока мы шли каменными улицами северной части города к воротам. Время от времени на нас косились, но простенький герб на груди Варнала, что все равно был нашит даже на потертой жилетке, останавливал стражу или прохожих от ненужных вопросов при всей непритязательности моего босяцкого наряда.

— Ну не знаю, в Нипсе таких правил не было, — ответил я.

— Да ладно, прямо можно было в городе лошадь держать? У нас в империи такие законы есть почти везде, ну, в крупных городах со стенами, — удивился Торис.

— Да там и лошадей было не особо, только на рынках, да и те — тягловые. Портовый же город, — ответил я. — Да и город небольшой был, куда там верхом ездить… Только если в столицу, а так — все морем.

Торис важно покивал, обдумывая мой ответ. И в самом деле, пусть Шамоград и был связан рекой с морем, очень много товаров приходило в город по земле, в отличие от моего родного Нипса. Так что и гигантский рынок за западной стеной, и правила касательно лошадей — все это имело смысл для дагерийской столицы, но было мне абсолютно чуждо.

Наконец, мы подошли к северным воротам. Прорвались через поток телег и людей, что входили внутрь кольца стен и покидали Шамоград, после чего оказались на внешней стороне городских укреплений. Тут застройка была еще плотнее, чем внутри города, и это меня удивляло еще со времен нашего с учителем приезда в дагерийскую столицу. У Ториса на этот счет особо идей не было, хотя баронет предположил, что, возможно, дело было в тех же налогах. Вероятнее всего, жить за пределами крепостных стен было в разы дешевле, так что тут оседали люди попроще, с небольшим доходом.

Весь путь до конюшен занял у нас чуть более получаса, и то, только потому что Торис за последние несколько дней разведал оптимальный маршрут от дома учителя. Шел бы я один — ушло бы вдвое, а то и втрое большее количество времени.

Территория императорских конюшен и близ стоящего ипподрома, чаша которого возвышалась над близ стоящими домами, была огорожена довольно высоким и крепким забором. Сразу было видно, что ограда содержится в хорошем состоянии, постоянно осматривается и ремонтируется. Никаких посеревших от старости досок или гнилых пробоин, через которые можно попасть внутрь или незаметно перетащить мешок с овсом. Да и сторожки, что стояли по периметру в зоне прямой видимости, да пара смотровых башенок на территории, намекали, что соваться сюда без спроса не стоит. Торис нырнул в калитку, важно кивнул охраннику, я же последовал за ним. Видимо, герб Варналов был вполне себе пропуском на территорию, либо же парня тут знали в лицо.

— Мы с обратной стороны подошли, главные ворота вон там, — неопределенно махнул рукой Торис. — Я потом покажу. Пойдем! Порадуем отца, что ты наконец-то нашелся!

Мы прошли небольшим пустынным двориком и углубились в лабиринт хозяйственных построек. Сразу вспомнились рыбные доки в Нипсе: те же кривые улочки и узкие проходы, стены старых амбаров и сараев с инструментом, пустота и уныние. Люди тут ходили редко — это было видно по слою нетронутой пыли, что лежала вдоль стен.

Моя бедовая голова довольно быстро вывела воспоминания о доках ко дню, когда вот как раз в таком косом переулке меня ударили ножом в бок и перерезали горло. Во рту резко стало сухо, а ладони наоборот — чуть вспотели, и только большим усилием воли я удержался от того, чтобы поднять вокруг себя дикие щиты. В момент тревоги мне даже показалось, что магические потоки, которые все это время лишь изредка мелькали на самом краю зрения, будто постоянно норовили спрятаться у меня за спиной, вышли на свет и стали более явными. Но наваждение довольно быстро прошло: через мгновение, после того, как первый приступ паники отошел, я видел только крепкую спину Ториса перед собой, и ничего более. Никаких цветных нитей и потоков, что пронизывают все сущее.

На секунду мне почудилось, что я вовсе все еще в Нипсе. В ноздри ударил соленый запах моря, которого мне так не хватало в Дагерии, а шагающий впереди Торис превратился в Грана. Даже показалось, что все, случившееся со мной после того случая — не более, чем мимолетное, призрачное видение, что иногда преследует тебя на стыке сна и бодрствования, перед самым восходом солнца.

Но вот, где-то вдали заржала лошадь, и наваждение схлынуло окончательно.

Я в Шамограде, иду знакомиться с целым бароном, что разводил лошадей для императорского дворца и личной гвардии дагерийского монарха.

А Нипс, со всеми его такими простыми и понятными тревогами и происшествиями остался далеко в прошлом, казалось, будто бы уже в другой жизни.

Я чуть отстал, так что к моменту, когда я вышел из лабиринтов хозяйственных построек, Торис уже пересек довольно большой двор и направлялся к группе конюших, собравшихся вокруг одного человека.

— Рей! Ты чего там застрял?! Иди сюда! — махнул рукой Торис.

Конюшие мгновенно обернулись на крик баронета и, чуть расступившись, показали, вокруг кого они собрались.

Барон Варнал собственной персоной, в таком же, как у сына потертом жилете с выцветшим, но ярким гербом над сердцем, стоял в окружении своих людей и, улыбаясь во все зубы, ждал, когда же я подойду и буду ему представлен.

Уже сейчас я понял, что моя выходка на площади имела смысл. Из безымянного мальчишки с медным кольцом на груди я стал молодым магом, с которым хотят водить знакомство.

В который раз за день ладони предательски похолодели, но я сжал пальцы в кулаки и сделал уверенный шаг вперед, навстречу новой жизни и статусу, в которые меня буквально втолкнул Эдриас.

Барон Варнал оказался человеком противоречивым.

Когда я увидел его в первый раз, он показался мне истеричным вельможей, что способен только кричать и угрожать окружающим. Однако когда я увидел отца Ториса за работой — на конюшнях, мне открылся совершенно иной Варнал.

Барон был собран, четок и проницателен. Строг — не без этого, но даже если он повышал на кого-то из работников голос, то исключительно заслуженно. Даже двигался по территории конюшен и ипподрома он как-то иначе, увереннее и в тоже время вольготнее.

Как сказал сам Торис, его отец не слишком ладил с людьми и намного больше любил своих лошадей. В этом барону и впрямь не было равных. Я не слишком много смыслил в лошадях, да что там — я вообще ничего в них не смыслил — но даже на мой неискушенный взгляд обывателя, в хозяйстве Варнала царил идеальный порядок и дисциплина.

Никакой грязи на территории, все стойла убраны, лошади почищены и ухожены, у всех есть свежая вода, а кормили скакунов только отборным овсом. При этом животные не скучали в стойлах. Многочисленные конюхи и их помощники постоянно заводили и выводили все новых и новых животных с выгула или на выгул, а совсем молодых — объезжали серьезные, почти хмурые мужчины из старших. В конюшнях совершенно не было рабов — только вольнонаемные, чем барон гордился. Сам Варнал любил повторять, что никого тут работать не заставляет: если что не нравится — можешь идти на все четыре стороны, а на место глупца он найдет кандидатуру получше.

И на вершине этого четко действующего механизма находился барон Варнал — главный конюший императорского дворца.

Как объяснил мне Торис, титул этот был крайне почетным. Получил его барон совсем недавно — пару лет назад и действовал он, только пока старший Варнал был лично в Шамограде. Конечно, при дворе некоторые осмеливались отзываться о Варнале не слишком лестно, но делалось это тихо и с оглядкой: пусть барон и был провинциалом, но он был лучшим коннозаводчиком империи и любимцем престола, ведь только Варналы разводили сразу две самые популярные породы лошадей.

Первая — это широкогрудые боевые дагерийские кони, крайне напоминающие по своему профилю тяжеловозов, что так любили в сельской местности крестьяне. Но в отличие от рабочих собратьев, варнальские скакуны отличались большей скоростью и активностью, что так нужна была в бою, мощные и крепкие ноги позволяли лошади удерживать на спине не только закованного в сталь всадника, но нести и собственную броню.