За разговором мы с подругой поднимаемся на третий этаж, где через несколько минут начнётся экзамен и на одном из лестничных пролетов перед нами встаёт широкая мужская фигура и впечатывает руку в перила, преграждая мне дорогу.

Парень недопустимо близко и я вновь чувствую этот запах крышесносного парфюма, от которого подкашиваются коленки.

Рафальский смотрит на меня непроницаемыми взглядом и молчит, а я понимаю, что разговор неизбежен и разговаривать он намерен наедине.

— Маш, я тебя догоню, — говорю подруге и она сомневаясь водит глазами, то на меня, то на Рафальского, который все так же стоит неподвижно и смотрит на меня, но потом уходит.

— Привет, — звучит хрипловато и тихо.

Знакомый голос, от которого внутри все переворачивается

— Привет, — голос застряет где-то в горле, потому что внутри все пересохло

— Мне показалось или ты меня избегаешь? Почему не отвечаешь на звонки и смс?

— Так нужно, — прячу глаза за ресницами

— Кому?

— Ну, допустим, мне, — говорю уже смелее, чтобы не выдать себя и не затянуть этот разговор надолго

— Может объяснишь, наконец, что случилось? — вздергивает густую бровь и дергается навстречу, но я тут же отстраняюсь и спускаюсь на ступеньку ниже.

Если сейчас ему удасться сгрести меня в эти сильные руки, то я точно расплавляюсь как воск от пламени и попасть на экзамен уже вряд ли получится.

Поэтому разум все-таки забрал у сердца право распоряжаться моими поступками и я отключаю все чувства, заставив сердце выполнять только свои непосредственные функции — закачивать и очищать кровь.

— Ничего не случилось. Я выполнила свою работу, теперь могу вернуться к своей прежней жизни, ведь я тебе больше ничего не должна?

— Не должна! Только отпустить тебя не могу, — он пытается ещё раз сократить между нами расстояние и я опять шагаю назад, только вот промахиваюсь и оступаюсь на ступеньке.

Он ловит меня крепкими руками за талию, прижав к рельефной груди, обтянутой тонким кремовым джемпером, и я вспыхиваю.

— Не смей. Слышишь. Не смей играть со мной. Я не хочу больше… У нас был договор, а теперь, отпусти!

Рафальский застыл, глаза заискрились красным пламенем, на смуглых скулах заиграли желваки, а губы добела сжались в тугую линию, но силами со мной мериться не стал — отпустил.

И как всегда, чтобы не показать слёзы, я выбираю самый лёгкий способ — спастись бегством, несмотря на наше притяжение.

На середине лестницы на секунду останавливаюсь, когда понимаю, что он не сдвинулся с места и вижу, как парень скребёт ногтями по перилам, сгребая пальцы в кулак и с силой впечатывает его в стену.

Слёзы уже забили глаз и я больше не хочу здесь оставаться, срываюсь с места и бегу на экзамен, на который уже точно опоздала.

Рафальский.

Тренировка закончилась, но мне не хватило нагрузки, чтобы выбросить всю дурь из себя. Хочется убиться на льду до такой степени, пока мышечная боль не перекроет всю ту, что сейчас разрастается внутри.

Не могу остановиться и как неуравновешенный пилю коньками лёд, с привязанной к поясу автомобильной покрышкой, отрабатывая скорость. Когда ноги забились полностью и отказались в этом учавствовать, я взял в руки клюшку и стал с остервенением бросать шайбы в калитку.

Не думал, что когда-то мне будет так хреново, только потому, что мне не удалось получить желаемое. Оставаться дома в последнее время было невыносимо. Бесила тишина и пустота. Мне казалось, что я любил одиночество, но без Дюймовочки это одиночество превратилось в муку.

Не могу перестать думать о ней, перед глазами всегда эти голубые глаза, которые в последнюю встречу добили окончательно. Лопушок потерялась в моем времени, но осталась в моих снах, каждую ночь я вижу ее лицо, кажется, что я даже ощущаю ее запах, слышу голос, чувствую ее кожу под своими ладонями, но, черт возьми, я хочу ее на яву и только!

Вероятно, только для меня наше общение переросло во что-то большее, для неё я, оказывается, как был бесчувственным идиотом, таким и остался, а интерес в глазах и ответный поцелуй — это всего лишь моя фантазия, которую мне так хотелось осуществить, что я принял желаемое за действительное.

И не поспоришь — идиот!

Стоит только представить, что эта голубоглазая девчонка, в которой я потерял душу, достанется другому и руки крепче впиваются в клюшку, а я до боли сжимаю зубы и со всей силы бью по шайбе, которая чуть ли не рвёт сетку ворот.

Не помогает. Злость не отпускает и я готовлюсь к новому удару, не обращая внимания на учащенный пульс и мышечную слабость, которая уже бьет по всем органам.

Лишь бы не двинуться окончательно, потому что уже спокойно можно ставить диагноз, если я кому-то расскажу о том, что везде и у всех вижу одно лицо.

Ненавижу или наоборот…

Не могу произнести это вслух, но должен заставить себя перестать думать об этой девчонке. Должен стереть ее образ из памяти, но он осел осадком, где-то в глубине, царапал ногтями и медленно убивал похлеще никотина.

Моя гордость трещит по швам, хочется просто найти ее, схватить и не отпускать пока не передумает, сжимать до тех пор, пока не вытесню из ее головы все упрямство.

Тогда придётся признать, что я слетел с катушек и стал похож на ту же Юлю Новожилову. Таким навязчивым поведением я не добьюсь ничего, кроме раздражения и отвращения.

— Раф, твою мать, оглох? — в мой воспалённый мозг проникает голос Дрона и я поднимаю голову, — успокойся, хватит сетку рвать, ты уже сдох!

«Я этого и добиваюсь!» — думаю про себя, а сам делаю ещё один удар по шайбе.

— Отвали!

— Может лучше пойдёшь в душ, остынешь, и мы зависнем где-нибудь развеемся, скажешь, наконец, что у тебя приключилось.

— Иди к черту, Дрон

— Мда, кажется дела совсем плохи, — подходит друг ближе, уже переодетый, без коньков и в кроссовках, — на следующую тренировку придёт новый спонсор, сказали, что хочет лично представиться команде.

Я, наконец, остановился. Только сейчас заметил, как пульс ударил по вискам от усталости, дыхание сбилось, а пот залил все лицо. Новость о новом спонсоре отрезвляет, потому что я до последнего надеялся, что эта волокита с документами затянется и я смогу хотя бы закончить турнир. Осталось максимум две игры, а если не получится обыграть «Орлов» в полуфинале, то и вовсе одна.

— Ещё бы! Эта волчья пасть не упустит шанс посмотреть на наши лица, ещё и сыночка с собой приведёт, сразу в команду засунет, — уже спокойней отвечаю я

— Тренер намекнул, что это не Архипов, но фамилию не произнёс, сказал, что тот пожелал в понедельник сам нам представиться.

— Плевать «кто», я решил завязать с хоккеем

— Ты в своём уме или так перетренирлвался, что мышцы на мозг надавили?

— Отец давно хочет, чтобы я помогал ему в бизнесе, а смена спонсора, чем не повод?

Собрал последнюю шайбу и двинулся в раздевалку.

Хватит! Осточертело все! Хороший отдых ещё никому не мешал, да и хуже мне уже все равно не сделать.

— Что ты там говорил на счёт того, чтобы развеяться? — бросаю через плечо, когда покидаю лёд

— Вот это другое дело! Узнаю прежнего Рафа, — радостно вскрикивает друг, поскользнувшись на льду, — Гром предлагал завтра вечером поиграть в бильярд, можно девчонок позвать, Вика о тебе спрашивала.

— Нахрена бабы в бильярде?

— Ну, если хочешь, можем пойти в «Бродвей», там завтра студенческая тусовка. Второкурсники экватор отмечают

— Чтобы делать выручку этому ублюдку, который спустит все на наркоту? Лучше уж бильярд, — произношу лениво, когда захожу в раздевалку и сбрасываю с себя краги и шлем. — На счёт Вики я пока не решил, если что, сам ей потом наберу.

И хотел бы, чтобы все было как раньше — красивые девушки, секс без обязательств, но как раньше уже не получится, потому что я стал другим. Нет, мужские потребности никуда не делись, но понимаю, что жажду получится утолить только с одной. Хочу, твою мать, так, что от одной мысли плавятся штаны, но никогда не позволю себе взять Дюймовочку силой и причинить ей боль. Видимо судьба посмеялась надо мной, после моих слов, когда я сказал, что она последняя, к кому я за этим приду.