– Разве что, пока ты спишь, – она смотрит на девушек и, поднявшись на носки, шепчет что-то на ухо Мелани, и та кивает, глядя на Вику. Аня берет ее за руку и ведет к диванам.

– Блядь, – Вика ставит стакан на столик и тушит сигарету в хрустальной пепельнице, а Лина, опустив ноги на пол, садится ровнее.

– Хэй! – улыбается Аня. – Как дела?

– Нормально, – ворчит Вика. – Мелани, ты наши инструменты убрала. Нам валить, что ли? Мелани будто смущенно опустила глаза.

– Лина, – и та поднимает лицо.

– Что?

– А чего ты хочешь? – шепчет Мелани.

– В смысле?

– Ну… – Мелани жмет плечами, – просто.

– Вика сказала уже, – хмурится Лина. – Ты скажи прямо, нам вещи собирать или что? Тебя реально не поймешь.

– А еще? – Мелани стучит пальцами по ключице, и Лина обескураженно смотрит на синюю прищепку на ее юбке.

– Линочка, – Аня обняла Мелани за плечо, – да не парься ты, придумай что-нибудь.

– Да хрен знает, – Лина разводит руками. – Мир во всем мире хочу. Миллион долларов. Музыку твою понять уже, только ты ни фига…

– Ульяна, – Мелани поворачивает голову, и та появляется за ее плечом.

– Поняла. Чуть позже.

– Что чуть позже? – спрашивает Лина, а Мелани смотрит на Вику.

– Ты говорила, что выросла на какой-то группе.

– Ну родители The Beatles любят, – Вика крутит стакан на столе. – Я тоже.

– А у них есть рояль?

– Их вообще нет уже, – сопит Вика. – Леннон на фортепиано играл, – Мелани коротко смотрит на Ульяну, и та, кивнув, достает айфон. – Да что происходит-то? – хмурится Вика, а Мелани уже повернулась к Ане.

– Готово.

– Спасибо, Мел, – та целует ее в нос. – И как ощущения?

– Не знаю, – жмет плечами Мелани. – Пойдем наверх?

– Я догоню, – Аня достает из кармана шортов айфон. – Перезвонить надо.

– Хорошо, – кивает Мелани, разворачивается и шагает к выходу. – Верни инструменты.

– Сейчас, – Ульяна идет рядом с ней, опустив глаза в экран.

– Юлечка! – Аня плюхается на диван рядом со мной. – Как ты тут?

– Да неплохо.

– Аня, – Вика хмуро смотрит в дверной проем. – Это что вообще?

– Ну я с Мел поговорила о вас, – улыбается Аня. – Подождите минутку, – и подносит к уху айфон. – Привет, – она растерянно моргает, – а почему? – Аня встает и идет к большому окну, за которым под розовым небом покачиваются фиолетовые деревья. – Слава, ну не кричи, пожалуйста. Я же… – прислонившись к кирпичной стене, она накручивает на палец бретельку майки. – Ну… – и ее глаза бегут по верхушкам сосен. – Мои мама и папа тоже ведь платили много. А ты как будто… – вздохнув, Аня поджала губы. – Ладно. А во сколько? – под облачками летят маленькие птицы, и Аня будто пытается поймать их, трогая пальцем стекло. – Ну чего ты так говоришь, будто я тебе… – она вздрагивает, прижав локти к бокам, а потом испуганно смотрит на экран.

– Ты чего там? – спрашивает Лина.

– В суд завтра ехать, – закурив, Аня садится на край дивана. – Слава выселить меня решил, кажется, – и вытирает глаза. – Ну зато кончится развод этот уже.

– А что разводишься-то? – Вика вытянула ноги на стол.

– Да я… – Аня грустно улыбается, – подружку нашу общую поцеловала. На вечеринке. По приколу просто. А она возьми да тоже меня поцелуй.

– Да уж, Ань. – усмехается Вика.

– Ну я не подумала, что это плохое что-то, – Аня осторожно трогает свое лицо под левым глазом, – а Славу это выбесило так.

– Да и пошел он на хуй, – залпом выпив джин, Вика машет Кристине стаканом.

– Ага. Просто ну… – Аня разводит руками. – Как вот так можно? – у нее дрожат губы. – Сначала вот говоришь, что любишь… – Лина поднимается и, сев рядом, обнимает Аню за плечо. – А папе он сразу не понравился, – Аня шмыгает носом. – Сказал, что мудак вихрастый.

– Папе виднее, – Лина гладит ее по спине. – Давай вернешься и репетицию устроим?

– Ой, давай, – Аня улыбается, вытирая глаза.

– И я с вами, – Вика берет у Кристины стакан. – Просплюсь только.

– Здорово как, – шмыгнув носом, Аня смущенно смотрит на Вику. – Ну только если ты правда хочешь.

– Да хочу, конечно, – икает Вика. – Весело будет.

– Классно. Я тогда косуху привезу, – Аня встает. – Ладно, пойду к Мел. Обещала ей Малефисенту показать, – помахав нам ладошкой, она шагает к пледу, что лежит на барном стуле. – Спокойной ночи, Крис! – поднимает его и выходит из зала.

– Я тогда на басу буду, Анька на гитаре, а вместо ударных драм-машину поставим, – Лина откинулась на спинку дивана. – Ты на клавишных?

– Ага, – Вика рассеянно смотрит в стакан. – А ты петь умеешь?

– Да кто там петь-то умел? – усмехается Лина. – Орать мы все можем, так что…

– Лина, – Ульяна ставит на стол черную кожаную сумку, и Лина переводит на нее удивленный взгляд.

– Что это?

– Миллион долларов, – отвечает Ульяна, глядя в айфон.

– Серьезно, что ли? – Лина осторожно тянется к сумке и расстегивает черную молнию. Плотно обмотанные прозрачной пленкой, внутри лежат большие стопки банкнот. Ульяна поднимает глаза. – Вика, фортепиано привезут на днях, – та обескураженно моргает, глядя на сумку, а Лина вынимает пачку банкнот высотой с большую книгу.

– А тут сколько?

– В одной упаковке сто тысяч, – буднично отвечает Ульяна.

– Ага, – Лина берет сумку обеими руками и, приподняв, ухмыляется. – Тяжеленная какая.

– Рада, что ты довольна, – кивает Ульяна и шагает к белой лестнице в дальнем углу бара.

– Охуеть, – Вика заглядывает в сумку. – Королевский подгон, – она подбрасывает на ладони упаковку банкнот. – Линка, а ты почему ее королевой-то зовешь?

– Я когда сюда прилетела, – Лина надрывает пленку синим ногтем, – она сказала, что сейчас стражу вызовет, и они мне голову отрубят, – она вытаскивает стодолларовую банкноту и смотрит через нее на красный свет заходящего солнца.

Окна третьего этажа особняка слабо светятся за плотными занавесками. В одной руке Лина несет сумку, а другой обняла за плечо Вику, которая, еле переставляя ноги, шагает по дорожке в сторону гаража. Над ними нависают, переливаясь золотом, тяжелые кроны деревьев, а еще выше раскинулось полное звезд небо. Река черной лентой пересекает золотой луг, над которым неторопливо парят светящиеся пылинки. Нырнула под деревья и снова спугнула большую птицу, вроде бы сову. Ветви и листья сплелись над головой в золотистый коридор, который привел к берегу пруда и моему дому, что уютно светит желтым из гостиной. Белые цветы в вазе у двери заменили большими бледно-розовыми, а черная тарелка и чашка, что утром оставила на стойке, пропали. Зато появился свежий багет, еще теплые круассаны и гора разных ягод в холодильнике. Подошла к белой панели со светящимися иконками швабры, ножа с вилкой и креста. Хотела попросить что-нибудь приготовить, но посмотрела на часы и решила не дергать людей на ночь глядя.

Деревья блестят с другого берега пруда над изголовьем аккуратно заправленной кровати. Ветер покачивает ветви, и по звездной глади воды бежит золотистая рябь. Майка, что бросила на низкий черный комод, аккуратно висит в незаметном шкафу в стене. Натянула ее и забралась под одеяло. Широкий потолок с плоскими овальными лампами обрывается прямо в черно-синее море звезд, через которое тянется, насколько хватает глаз, белый рукав Млечного Пути. Саша написал, что чапли-кебаб лучше рибая и предложил сделать его. Утешать меня ужином уже не надо, но пусть готовит, раз вызвался. Через пару дней вернется, говорит. Настя заявила, что сценарий документалки про рэп уже почти написала и спросила, подготовилась ли я к интервью с актером. Наврала, что готовлюсь вовсю и пообещала себе заняться завтра. Так хотела со звездами работать, а теперь и времени на всех не найти, и хорошо, наверное, что одна яркая звезда в небе уже погасла, только за ней вдруг пропадают и остальные, и остается только три блеклых звездочки, что скачут в черной слякотной луже, потому что ботинком встала, чтобы снеговику голову на место поставить, а то она все разваливается серыми рыхлыми кусками. В другой луже будто тлеет одинокий фонарь, а под ним гаснет окно ларька, где мама сигареты покупает, а голова смотрит на меня безглазым лицом с серыми пятнами, и я лезу мокрой варежкой в карман, чтобы камешки ей воткнуть вместо глаз. И Луна тусклая, как лампочка в туалете, ничего не разглядеть толком, а камешек-глаз один от кирпича отломился и все не хочет в голове сидеть. Надо новый искать, только ботинки мокрые совсем уже. А под фонарем идет дядька пузатый, который в ларьке работает, и его лысина блестит желтым пятном, а рядом с ним мама смеется и светит огоньком сигареты. Они лужу обходят и вдоль трехэтажной стены идут к скамейке без доски на спинке, а под ней камешки отвалились как раз от асфальта и хлопаю там варежками, разворошив окурки.