Свернулась на своей половине кровати и потянула одеяло к уху. Три недели мучала Сашу с выбором матраса. Приезжали с ним в салон и лежали на каждом. Хотела, чтобы жесткий, потому что читала, что это полезно, но не слишком, потому что все-таки спать нормально хочется. А ему вообще пофиг. На всех, говорит, одинаково удобно. С фильмом Аня, наверное, и правда классно придумала. По крайней мере, в тренды с ним легче будет попасть, чем с третьим за год интервью со старым алкашом, который в кино снимается будто по привычке. Спрошу Мелани про музеи, а там и про десять лет, что она пропадала узнаю. Как-то с ней нужно осторожнее. Начну с комплиментов, пожалуй, типа, Мелани, эта голограмма ваша и золотая стена офигенно просто выглядели. Вы как это придумали? А она такая: голограмма – это потому что у меня на самом деле крыша уехала безвозвратно, и на интервью я двух слов связать не могу. А еще я тощая, как вешалка, а все должны думать, что я сочная и горячая, как десять лет назад. А золотая стена мне пришла в голову, потому что она красиво поднимается в черное небо, раздвигает тяжелые облака и тянется далеко-далеко к холодным звездам. Существо смотрит на меня букетами разноцветных глаз и понуро идет к высокой черной двери, опустив цветы на золотых крыльях. Я открываю дверь, и существо пригибается, входя в коридор с обшарпанными зелеными стенами и коричневым линолеумом. Оно шагает мимо очкастой тетки за стойкой, царапая белый потолок острыми шипами, и протискивается в тесный дверной проем, за которым два окна без занавесок, снегопад за ними, клетчатый пол и две кровати с железными спинками. Мама в сером пальто открывает мой дневник с наклейкой из мультфильма про русалку, ведет пальцем по странице и качает головой.

– Да сколько можно-то, Юль? – а потом кладет на желтую тумбочку шоколадку с медведем, два мандарина и пачку сигарет. Существо ступает на кровать, сворачивается под белым одеялом и смотрит на меня худым лицом папы.

Протоптала узкую дорожку к калитке, чтобы схватить у курьера пакеты с едой, и сразу назад. Даже верхушки кустов под снегом спрятались, а по кирпичному забору скачут синицы. Каждый раз говорю себе, что полтора года прошло и пора бы успокоиться, но пальцы все равно жмут кнопки на пульте сигнализации, пока лампочка не моргает утешительным зеленым. За широким окном в кухне торчат из-под снега деревянные спинки кресел на веранде. Шлепаю лапшу с курицей на стойку, следом багет, коробку эклеров и бумажные полотенца. Отсюда видно всю здоровенную гостиную с большим телевизором, что так и чернеет в углу, потому что побаиваюсь включать, хотя, наверное, давно уже не показывают черные автобусы спецназа на Тверском и мое жуткое лицо. Надо бы собрать по дому упаковки из-под готовой еды и протереть пыль с тяжелой золотой рамы, в которой вянут «Двенадцать подсолнухов» Ван Гога, только пищит микроволновка и несу тарелку каши с фруктами Кате, что сопит в маленькой синей кроватке рядом с диваном.

– Привет, – сажусь рядом, а Катя повернула розовую щеку и сонно хлопает длиннющими, как у меня, ресницами. – Выспалась? – зевнув, она прячет нос под край одеяла, и я тоже зеваю вовсю. – Поспи еще. Нам бы только погулять, пока не стемнело.

– Еще эти, как их, блядь, – почесав щеку, заросшую черной щетиной, Тайлер хмуро смотрит в камеру. – Хуевины сладкие, круглые такие, – внизу, в конце пустого темного зала, над сценой светится красная надпись Black Bone, – разноцветные.

– M&M’s?

– Точняк, – кивает Тайлер. – Вот их до хрена чтобы. Риччи их любит. И Нинтендо еще, – облокотившись о перила маленького балкона, он кивает на черный кожаный диван. – Алисии шампанского нормального. И это, – поворачивается к высокой блондинке с айпэдом в руках, – проведи их так, чтобы ее фотками не доебывали.

– А она… – записав в айпэд, блондинка поднимает глаза, – будет одна?

– Хуй знает, – жмет плечами Тайлер, открывает черную дверь и спускается по узкой темной лестнице. Выйдя в тихий зал, он шагает к широкой барной стойке, что светится неоновыми трубками напротив сцены.

– Бро, стримы Melanin в двести раз выросли, прикинь.

– Ну круто, – облокотившись о стойку, Тайлер наливает виски в два стакана. – Зря мы тогда всех порвали, что ли? – на сцену неторопливо выходит девушка в короткой юбке и с растрепанными зелеными волосами. Встав за синтезатор, она оглядывает длинные балконы по бокам зала. Рядом с синтезатором на стойке краснеет бас-гитара, а позади блестит барабанная установка.

– Сколько тут места-то? – Джонни тянется к стакану.

– Семь тысяч влезет, – закуривает Тайлер. Проведя пальцами по клавиатуре синтезатора, девушка подходит к микрофонной стойке и поднимает с пола золотую гитару. – Сучка, – хмурится Тайлер, – опять лапает все.

– Слушай, – камера приближает голубые глаза на тонком лице девушки, а потом белую майку с очертаниями небольшой груди. – А она реально транс?

– Что-то слышал такое, – усмехается Тайлер. – Играет пиздато, остальное мне похуй.

Девушка вглядывается в зал, а потом щелкает переключатель на микрофоне.

– Тай-Тай, – эхом звучит со всех сторон. – Давай еще раз прогоним.

– Ага! – Тайлер приложил ладони ко рту. – Зови остальных! – и девушка, положив гитару, шагает за сцену и на ходу проводит пальцами по тарелке барабанной установки.

– По стадионам не скучаешь? – спрашивает Джонни.

– Да хуй знает, – затягивается Тайлер. – Приснилось недавно, как мы с Мел отжигали.

– Вы бы сейчас стадик легко собрали. Она хайпит, как не в себя.

– Ну на хуй, – качает головой Тайлер. – И я песен тех уже не помню. А Мел говорит, что займется фондом своим.

– Ага. Выглядит огонь просто. Слышь, – Джонни шлепает Тайлера по плечу. – Давай хоть бухнем втроем. Она, блядь, десять лет назад у меня айпод взяла, да так и не вернула.

– Кстати, просила передать, – улыбается Тайлер, – что смотрит твой блог, и ты еще страшнее стал.

– Пусть в комментах напишет, – смеется Джонни.

– Сгоняем вместе в следующий раз, – взяв за руку высокого блондина в синем бомбере, на сцену возвращается зеленоволосая. Позади лысый парень с голым торсом шагает, пошатываясь, к барабанной установке и, задев боком тарелки, шмякается на стул. – Опять нахуярился, – хмурится Тайлер. – Если завтра в такое же говно будет, выгоню к хуям, – блондин вешает на плечи бас-гитару, а девушка, потрогав ее струны, подходит к микрофону.

– Тай-Тай-Тай, – звонко скачет от стен.

– Иду! – кричит Тайлер. – Бро, послушай, как отсюда будет, – и быстро шагает через зал, убирая волосы за уши.

– Как мне тут нравится, – выдыхает Аня, поправляя рюкзак на плече. Солнце низко опустилось над лугом за вертолетной площадкой, и ручей тянется к нему, золотисто переливаясь между цветов. Одинокие розовые облака плывут к особняку, что светит окнами в конце дороги. Разгоняя птиц ревом двигателя, к нам несется красный винтажный кабриолет и с визгом тормозит рядом, выехав на газон.

– Мел! – зажав под локтем красно-зеленый плед, что тащится по траве, Аня бежит к машине. Ее белые ноги мелькают под коротким подолом клетчатой юбки. Мелани выходит, и Аня налетает на нее, чуть не сбивая с ног. – Вот и я! – она целует Мелани в губы. – Эй, ну не реви.

– Привет, – вытерев глаз, Мелани гладит Аню по щеке. Она в длинном белом платье и черной накидке на золотых застежках между ключиц.

– Ой! – Аня удивленно показывает на машину. – Это же из песни тачка!

– Да, – наклонив голову, Мелани рассматривает Аню.

– Мел, как ты так быстро? – та жмет плечами.

– Не знаю.

– Зато я знаю, – улыбается Ульяна, поднимаясь с пассажирского сиденья.

– Ульяночка, привет! – машет рукой Аня, а Мелани с интересом смотрит на ее рюкзак.

– А что ты привезла?

– Мел, кучу вещей, чтобы твой кругозор расширить, – Аня хлопает рюкзаком о красный капот. – Губка для обуви знаешь, что такое?