Ей совсем не хотелось рассуждать о маленьких ангелах с белыми волосами, так как она сомневалась в наличии у ребенка волос именно этого цвета… По крайней мере, мужчина, наделивший ее этим семенем, был темноволос.

И о нем она старалась не думать…

А служанка не унималась:

— Вам бы найти повитуху, моя госпожа. Толковую женщину, знающую… Пусть приглядывает за вами с ребеночком, все ли в порядке, а после и младенчика примет, как полагается. — И столь же заботливо: — В Тальботе есть некая Дженнет Дивайс, слышала, она славная повитуха, многим детишкам помогла на свет появиться… Так что и вам обратиться к ней не зазорно. Хотите, отправим Брэди за ней? Пусть привезет ее прямо сюда. Он с радостью это сделает…

— Ни к чему, — поспешила уверить ее собеседница, — я как раз собиралась отправиться в Тальбот. Могу и сама к ней заехать…

— Вы едете в Тальбот? — заволновалась служанка. — Но карета все еще сломана. Не пешком же вы пойдете туда?! — И так на Аделию поглядела, что девушка поняла: Айк рассказал и о том, как она отказалась от помощи Шерманов, предпочтя отправиться в Айфорд-мэнор пешком. И Глэнис не одобрила ее поведения…

— Я возьму лошадь, — улыбнулась она, изображая святую невинность. — Утро чудесное. Мне будет в радость проехаться в Тальбот верхом…

— Но вы в тягости, госпожа.

— Только самую малость, живота еще даже не видно.

— И все-таки это опасно. Вдруг лошадь вас скинет или…

Аделия, не дослушав, повернулась к зеркалу и оправила нитку жемчуга.

— Глэнис, все будет в порядке, — сказала она и улыбнулась: — Очень хочется есть. Завтрак готов?

Служанка тут же поспешила из комнаты, подгоняемая заботой о госпоже и будущем «ангелочке» с белыми волосами.

А Аделия, приняв скромный завтрак, состоящий и холодного пирога с куропаткой и парой вареных яиц, велела седлать лошадь в дорогу. И пока мальчик-конюх возился с седлом и подпругой, она заглянула в конюшню: две чахлые лошаденки доживали свой век, жуя хлипкую охапку соломы. Они поглядели на нее как-то печально, как будто осознавали, насколько жалко, непрезентабельно выглядят в глазах новой хозяйки.

И это все их животные? Аделия стиснула пальцы на платье. В конюшнях Генри Нориджа, если верить молве, содержится три десятка породистых лошадей… В Айфорд-мэнор, как уверяли отца друзья ее мужа, животных было не меньше.

И вот реальность…

— Лошадь взнуздана, госпожа. — Аделия увидела Брэди. Он стоял у нее за спиной и взирал на жующую сено кобылу… — Это Сноу, хозяйка, лошадь мистера Айфорда, — произнес с толикой благоговения в голосе. — Отца мастера Джона. — И тут же смутился: — Никак не привыкну называть его по-другому, для меня он так и остался маленьким мальчиком в рубашонке до пят.

— Ты давно служишь в имении?

— Почти сорок лет, госпожа. Отец привел на конюшню еще вот таким, — отмерил он фута четыре от земли до выставленной ладони. — Дал вилы и велел чистить денник. Я тогда страшно боялся этих зверюг: думал, забьют меня — а потом свыкся. — Говорил он это с улыбкой, похлопывая кобылу по тощему крупу. — Теперь и жизни не смыслю без них. Жаль только, почти никого не осталось… Вот только Сноу и Берта доживают свой век, да и то благодаря Бенсону. Хозяин велел их на живодерню отправить, а он заступился…

Аделия невольно прониклась к управляющему симпатией: человек, жалеющий безгласных животных, не может быть скверным, плохим человеком. А значит есть шанс договориться с ним по-хорошему…

— Похоже, Бенсон неплохой человек, — заметила девушка.

И мужчина почесал рукою затылок:

— Да как вам сказать, госпожа, человек-то он неплохой, только уж больно выпивку любит. Держится, держится, а потом как сорвется… Он и сейчас, должно быть, под мухой. Боюсь, дельного разговора у вас с ним не получится…

— И все-таки я попробую.

— Ваша воля, моя госпожа.

Он пошел к выходу, и Аделия вспомнила, что хотела спросить про овец.

— Брэди, а овцы, много ли их осталось, и кто приглядывает за ними? — осведомилась она.

— Они сейчас в поле. Дван, наш пастух, гоняет их каждое утро щипать молодую траву. Сена-то, считай, не осталось, а нового купить не на что… — И вздохнул: — А осталось-то их сущая малость: голов сто, если не меньше. Да и тех, видно, придется продать… Вот только окотятся, так и свезем на ближайшую ярмарку.

Сотня…

А отец говорил ей о целых отарах: мол, Айфорды огородили столько земли, что могут прокормить сотни овец и состричь столько шерсти, что ее и сотней телег не свезти на продажу в Манчестер.

Но сотня…

— Я хотела бы посмотреть на них по возвращении.

— Буду рад свести вас в овчарню. Дван, коли в настроении будет, с каждой вас познакомит… Он имена им дает, словно людям, — усмехнулся мужчина, — и беседует, как с людьми. Странный он человек, но заботливый… — И придерживая перед хозяйкой взнузданного коня: — Возвращайтесь скорее! Глэнис курицу зарубила, ради вас очень старается. Ради вас и младенчика… Славная новость, — заключил он с улыбкой.

Его слова кольнули Аделию беспокойством: лучше бы им не знать, что она носит ребенка. Вон как радуются, словно родному дитяте, а она его не оставит…

Все в ней противились этому.

Вот и к старухе хочет заехать… Как раз по пути. Тянуть с этим делом не стоит: чем больше срок, тем тяжелее младенчика сбросить, она еще от материной повитухи слыхала. Подслушала, когда они с ней говорили…

И потому, еще раз выслушав наставление, как отыскать дом бывшего управляющего, она вывела коня на дорогу. Пустила бы его вскачь, да расшибиться боялась, вылетев из неудобного дамского седла… Мужское ей всегда нравилось больше, но мать строго-настрого запретила пользоваться таким, едва стукнуло ей одиннадцать.

А теперь ей двадцать один…

Апрель выдался нынче теплым, как никогда: лесные опушки расцветились маргаритками и головками распускающихся одуванчиков, в кронах деревьев щебетали малиновки и воробьи, сновали трудолюбивые пчелы.

Аделии вдруг показалось несправедливым, чахнуть от гнета забот в такое благодатное, полное радостного возрождения время, но, к сожалению, она ничего не могла с этим поделать, а потому, едва завидев окраину Тальбота, стала высматривать тропку, о которой сказала старуха.

Дорога, к тому же, сделалась оживленнее: люди стекались к городу на телегах и пешим шагом, здоровались с ней, каким-то образом признавая в наезднице хозяйку здешних земель, говорили, что в городе ярмарка и они спешат попасть на нее.

Как раз после одной такой встречи Аделия и заметила протоптанную тропу, уводящую от дороги в лес, и она, заставив животное сойти с тракта, поспешила укрыться за лапами елей, пологом укрывающих тропку от сторонних глаз. Здесь Аделия спешилась и, ведя коня в поводу, пошла дальше, высматривая хоть какой-то признак человеческого жилья… Меньше всего хотелось встречи с лисицей, и девушка ахнула, когда ее увидала: ощеренную в вечном оскале злобную мордочку забальзамированного животного.

Она не сразу поняла это, но, поняв, улыбнулась: черные глаза-бусины глядела прямиком на нее, но передние лапы как бы указывали направо, туда, где среди зеленой поляны, стоял маленький домик под соломенной крышей.

Хлипкий забор из перевязанных старой веревкой ветвей являлся его эфемерной защитой, а крохотных колокольчик, свисающий с наличника крыши, тренькал от любого порыва шаловливого ветерка.

— Есть здесь кто? — позвала Аделия, примотав длинный повод к стволу тонкого деревца и пуская коня пастись на траву. — Бевин Кендалл… — Она открыла калитку.

— Кто ищет меня? — проскрипел старческий голос.

И старуха, щуря глаза от яркого света, вышла из хижины на порог.

— А, это ты, девонька, — сказала старуха. — Не ожидала тебя так скоро увидеть, но проходи… — Она поманила Аделию за собой в двери дома, и девушка не без робости последовала за ней.

Внутри старая хижина оказалась обычным домом старой знахарки: очаг в углу, в котором даже сейчас тлели слабые угли, связки трав, подвешенные у потолка, и рыжий кот, свернувшийся на нагретых огнем половицах. Он глядел на гостью без страха, с толикой любопытства, должно быть, привык к визитам подобных ей незнакомок…