— Коллум Шерман, — процедил Айфорд сквозь стиснутые зубы. И так стеганул по Аделии взглядом, что той захотелось прикрыться руками…

— Господин Айфорд. — Коллум, если и был удивлен этой встречей, ни голосом, ни лицом не выдал подобного чувства. Только добавил: — Вы, наконец-то, пожаловали домой. Уверен, в имении вас заждались!

Айфорд сжал кулаки, желваки на скулах стремительно заходили.

— Как вы, во имя преисподней и всех демонов ада, смеете появляться на пороге этого дома, чертов ублюдок? — закричал он, переходя на фальцет. — Что вам здесь надо? — И вдруг осекся, поглядев на Аделию с виноватым лицом стоявшую между ними. — Кровь Христова… — он замер, не в илах молвить ни слова, настолько был возмущен внезапной догадкой.

Коллум спешился и встал рядом с девушкой.

Что он творит? Аделия отступила, увеличивая расстояние между ними.

— Я приехал с наилучшими пожеланиями от отца: он передает двух куропаток и кусок йоркширского сыра из кладовой Шерман-хауса, — отозвался мужчина, как ни в чем ни бывало.

И тогда Айфорд, лишь утвердившийся в своей внезапной догадке, кинулся к ней:

— Ты не только позволила обрюхатить себя этому недоноску, так еще привечаешь его в моем доме, принимаешь подачки, словно какая-то шлюха. — Он замахнулся, готовый снова ударить ее, и Аделия против воли сжалась, готовясь к удару, которого вдруг не последовало.

Она открыла глаза и увидела руку мужу в стальной хватке Шермана.

— Как вы смеете оскорблять женщину, вашу супругу? — спросил он холодным, пугающим голосом. — Чем она заслужила такое неуважение?

— Тем, — прошипел Айфорд, пытаясь выдернуть руку, — что раздвинула ноги перед грязным ублюдком, то бишь перед тобой.

Коллум кинул взгляд на Аделию, быстрый, полный вопроса, и та, осознав, что две ее лжи сплелись воедино, раздавленная и совершенно растерянная, не посмела на него отозваться. Глядела под ноги и просто молчала…

— Могу вас уверить, ничего подобного не было, — произнес Шерман, выпуская руку своего собеседника. — И вам прекрасно об этом известно.

— Мне?! — взвизгнул Айфорд. — Мне должно быть об этом известно?! Да весь Ланкашир судачит о том, кто папаша ублюдка в ее животе. — Он ткнул в Аделию пальцем.

— Но вам ли не знать, от кого она понесла… — осторожно вставил мужчина, начиная неожиданно понимать, что Айфорд может в самом деле не знать, что случилось той ночью за закрытой наглухо дверью.

Аделия могла ему не сказать…

Но почему она так поступила?

И даже тогда супруг мог бы понять, что невеста нетронута… Если только…

Он снова поглядел на Аделию, и очередная догадка мелькнула в его голове.

Если только она уже не была кем-то испорчена…

А Айфорд, словно нарочно прочитав его мысли, выплюнул с ожесточением:

— Уж точно не от меня: я ни разу не касался этой блудницы. И все-таки в ее чреве дитя… Твое, дитя, Коллум Шерман. Ты осквернил ее, а теперь еще смеешь указывать мне, как обходиться с женой. Убирайся отсюда! И не смей возвращаться.

Коллум, однако, не двинулся с места, и Аделия понимала причину: он знал, что не трогал ее — он знал, что она понесла от кого-то со стороны. Оказалась настолько порочной, что…

От мысли, насколько он ей разочарован, насколько презирает ее, у Аделии поплыло пред глазами. Волна тошноты поднялась к самому горлу и кислотой ожгла горло.

— Что, тебе нечего нам сказать? — насмешничая, вопросил ее муж. — Так и будешь молчать, словно кроткая лань? Помнится, получасом назад ты не была такой тихой.

— Я… я не виновата ни в чем, — с трудом выдавила она.

И знала, что виновата, но хотя бы не в том, в чем обвинял ее муж: Коллум Шерман и пальцем ее не касался.

Но, наверное, лучше б коснулся…

Лучше бы сделал с ней то, в чем так уверен супруг.

Тогда бы она могла продолжать ненавидеть его… и не чувствовать горечи от самой мысли о том, насколько разочаровала его.

— Доброго дня, госпожа Айфорд, — услышала она голос Шермана и осмелилась поднять взгляд. Он вспрыгнул в седло, на нее даже не глядя, и Айфорд, прожигая ненавистного гостя глазами, развернулся на каблуках и стремительно направился в дом.

Она осталась одна, разрываясь между мужчинами: мужем и… Кем был этот другой, она и сама толком не понимала. Не врагом больше, но и не другом…

Как бы там ни было, девушка подхватила подол длинного платья и побежала за всадником, направляющимся к мосту.

Аделия окликнула его от ворот, боялась, что Коллум ускачет, так и не выслушав ее слов.

— Коллум, постойте! — Имя вырвалось само по себе, скользнуло по языку так же легко, как привычные с детства слова.

Он был уже у моста, но услышал: поворотил черную Арабеллу и поглядел на нее. Аделия, словно кающаяся грешница перед Христом, пересекла разделявшее их пространство и замерла, опустив низко голову, так, что видела только копыта лошади.

— Простите меня, — сказала она. — Простите, что я не сказала вам правды…

— Не мне одному, как я теперь понимаю, — прозвучало над ней. Без осуждения, грустным, как показалось девушке, голосом. — Кто отец? — поинтересовался мужчина.

Аделия сжалась — вопрос был вполне ожидаемым — похолодела.

— Я не могу вам сказать, — отозвалась она. — Я лишь хотела, чтобы вы не винили меня. Чтобы не думали слишком плохо… — Залепетала она неподатливым языком. — Я… я не могла ему рассказать, и теперь Айфорд вас ненавидит.

Коллум сказал:

— Поверьте, отношение вашего мужа ко мне волнует меня в последнюю очередь.

Они помолчали томительные секунды, такие долгие, словно вмещавшие вечность, и Аделия, пересиливая себя, прошептала:

— Я не хотела, чтобы мы простились вот так… Мне хотелось бы объяснить, прежде чем вы покинете мэнор и никогда не вернетесь. Но теперь понимаю, что не могу… Мне нечем себя оправдать: я кругом виновата.

Коллум, как ей показалось, невесело улыбнулся.

— Странно слышать от вас такие слова, Аделия Айфорд: мне казалось, я вам неприятен, и вы были бы рады избавиться от меня.

— Так и было, — призналась Аделия. — Каждый раз, видя вас, я вспоминаю день свадьбы, а значит, свое унижение, испытанное по вине вашего отца. Вспоминаю ваше лицо, когда вы вошли тогда в спальню…

— Мое лицо? — удивился мужчина.

И Аделия, впервые вскинув глаза, поглядела на всадника вверх.

— Вы презирали меня и едва ли могли это скрыть. Мне никогда не забыть, как вы скривились, когда я умоляла вас… — она замолчала не в силах продолжить.

— Кровь Христова… Аделия, что вы себе напридумывали? — удивился мужчина. — Разве мог я вас презирать?! За что, скажите на милость? Если бы только вы знали, насколько мерзким я себя ощущал в тот момент, насколько низким… Они все, все ваши гости, считали, что я иду надругаться над вами, и я знал, что не могу отказаться, пойти против собственного отца. И то, с какими глазами вы встретили меня на постели… Эти страх, паника, но покорность. То, что вас принудили испытать это все в день собственной свадьбы, вот что вызывало мое омерзение. Вовсе не вы!

— Но выглядело иначе, — едва слышно выдохнула Аделия.

В ушах так шумело, что она не услышала своих слов, только голову опустила и почувствовала ладонь, коснувшуюся волос.

— Я никогда бы не смог думать плохо о вас, — услышала она тихий голос. — Не осуждаю вас и сейчас. Скажите только… то, что случилось… оно случилось по вашей собственной воле?

Рука уже не касалась ее головы, и Аделия ощутила сиротство, такое острое, словно простое это касание придало ей дополнительных сил.

— Д… да, думаю, да, — прошептала она.

— Вы не уверены?

— Уверена. То было по моей собственной воле, — поспешила уверить она.

И Аделия ощутила, как давно подступившие слезы побежали из глаз, как ее сотрясло от внезапного спазма. Она прислонилась было к боку кобылы, но коснулась сапога Шермана. Отдернула руку, словно обжегшись, и отступила…

— Аделия, вам лучше вернуться, — произнес Коллум бесстрастным голосом. — Ваш супруг может понять все не так, и придумать то, чего нет. И прошу вас, — Аделия поглядела на него через слезы, — не позволяйте ему бить себя. Не перечьте! В конце концов, у вас есть ребенок, держитесь этого.