— Реальность — многогранна, Алонсо, так что все относительно, относительно взглядов очевидцев и участников.

Алонсо внимательно посмотрел на него и усмехнулся:

— Есть какие-то причины жонглировать словами?

Этот вопрос привел Николо в чувство: ему стало стыдно. Он слишком увлекся пустой болтовней, увлекся тем, что старался не называть вещи своими именами, а плавно подводить собеседников к нужным ему выводам. Но не всем собеседникам требовалось такое отношение, не все являлись оппонентами, некоторых он называл друзьями, а с друзьями можно говорить прямо.

— Нет. Прости меня. Издержки. Дела обстоят не очень. Именно поэтому я здесь лично, и именно поэтому я спросил у тебя, посещаешь ли ты церковь.

— Вера со мной, а ваша цель — архиепископ? — Алонсо уже давно по его просьбе следил за деятельностью местного иерарха по его просьбе, параллельно продвигался по служебной лестнице, каждая ступень которой предоставляла все больше возможностей для получения информации, так что о состоянии дел в епископате имел подробное представление.

— Верно. Мануэль решил навредить делу, которому я посвятил половину своей жизни, поэтому мне нужно остановить его.

— Наш епископ не только любитель девочек, но и кровососов?

— Кровососов вряд ли, а про девочек тебе известно больше, Алонсо. Поэтому и здесь.

— Что я могу сказать, монсеньор, — полицейский посмотрел в окно, — рад, что пришло время, когда я смогу арестовать двуличного ублюдка. Рад, что эта просьба от вас, ведь я наблюдаю за ним давно, как вы и просили. И то, что я вижу, мне совсем не нравится. Я — не ханжа, не наивный юнец, но даже мне претит слушать наставления от мудилы, который вещает про запрет абортов, а сам в этот момент кончает в очередную малолетку. Он же не использует контрацептивы. Никакие. И девки идут на аборт, иногда хирургический.

Николо посмотрел на своего старого знакомого. Время изменило юношу с транспортного судна, сделало из наивного крестьянского паренька опытного бюрократа — он давно уже заметил это в их разговорах, но Алонсо оставался ему верен. Такие вещи Николо определял безошибочно, и именно это умение позволяло ему получать то, чего он хотел.

— Тебя так сильно заботит судьба девок, которых трахает Мануэль?

— Монсеньор, вы решили поиграть в циника?

— Вопросом на вопрос — полицейское умение?

— Иезуитское, — ответил Алонсо, и они оба улыбнулись, — да, заботит. Без сомнения. Четырнадцать лет — не самый лучший возраст для визита к гинекологу с подобной проблемой, да и для детской психики не совсем хорошо, когда взрослый дядя тыкает в твою промежность или голову членом.

— Хотя бы не мальчики из хора, — Николо постарался сдержать усмешку, но Алонсо вздрогнул.

— Вы, монсеньор, относитесь к этим историям с пренебрежением, так как сами в таком не участвовали. И я с вами — в том числе и поэтому, потому что вы выше этого дерьма, но… Но Мануль — сраный любитель детского тела. Точка. Педофил и преступник. А кого он тыкает членом — мальчика или девочку не так уж и важно, в конце концов.

— Надо это прекратить.

— Я ждал этого несколько лет, монсеньор.

— И я благодарен тебе за терпение. Я понимаю, какие чувства ты испытывал, наблюдая за непотребством, и какие вопросы рождались у тебя, но все. Время настало.

— Хорошо, а то я уже начал думать, что епископа минует воздаяние.

— Они никого не минует, — заметил Николо, — даже нас.

— Мы — не самые плохие люди, монсеньор. Не без греха, но список того, что мы сделали хорошего больше, чем список дурных поступков.

— Ты оцениваешь это сам, но Господь может видеть это иначе.

— Стараюсь жить по заповедям, монсеньор.

Николо еще раз внимательно посмотрел на своего собеседника: не так уж часто можно встретить человека, который обладает властью и придерживается заповедей. Ему самому не удавалось следовать им, а Алонсо говорит о том, что старается жить именно таким образом. Интересно, как у него это получается? Ведь служба в полиции сталкивает его с вещами, которые эти заповеди нарушают, а зачастую, чтобы разобраться с проблемами, приходится идти на сделку с совестью и нарушать правила, установленные Господом.

Когда-то просьба следить за Мануэлем казалась просто пустячной. Алонсо взялся за это, потому что понимал, что Ватикан не только вера, но и политика, но для него, да и для Николо, стало неприятным открытием, что Эстепа Мануэль любит развлекаться с несовершеннолетними девочками, зачастую, не проститутками, а наивными дурехами, которым задурили голову Богом, послушанием и служением.

Николо совершенно спокойно относился к вопросам плотской любви. Святой Престол уже три десятка лет назад пришел к выводу, что проще одобрить сексуальную жизнь служителей, чем постоянно сталкиваться с сенсационными разоблачениями тайной жизни святых отцов. У человека есть потребности, потребности можно или удовлетворить или ограничить. Секс в классическом понимании тоже потребность, так что из списка ограничений он исчез. В совокупности с зачисткой педофилов это дало положительный эффект: за два десятка лет ни одного крупного сексуального скандала с участием католических священников. Но в ближайшие несколько дней подобный скандал произойдет. И он его инициирует.

Николо совсем не хотел выносить на всеобщее обозрение прегрешения Мануэля, но тот не оставил ему выбора. Судьба операции зависела от расположения Папы, а, учитывая, что успехи в анклаве пока минимальны, то любая критика проекта могла побудить Климента прекратить финансирование вторжения. А нет денег, нет и добровольцев, нет оружия, нет нейтрализации угрозы роду человеческому.

Поэтому Николо, уже давно знавший о наклонностях архиепископа, решил использовать это знание. Да и Алонсо обрадовался по-настоящему. Когда он только узнал о том, что Мануэль любит маленьких девочек, то Николо еле удалось уговорить его не давать этому дела ход. Насколько кардинал понимал, то Алонсо такое далось очень непросто. Личные моральные установки, да и служебный долг блюстителя порядка.

Сейчас Николо подумал, что за это время епископ успел воспользоваться не одним десятком девочек, и все эти юные души, эти оскверненные тела — и на его совести, хотя лично он не принимал участия в растлении, но и не предпринял никаких мер, чтобы предотвратить. Но Господь словно желал, чтобы подобное знание использовалось с максимальной эффективностью, поэтому час настал.

Николо вспомнил лицо своего недруга: волевое, решительное, черты немного грубоватые, но привлекательные, подбородок с ямочкой, что многие считают признаком твердого характера. В глазах епископа светился разум. Николо не сомневался, что если бы они продолжили свою дружбу, то смогли бы достичь многого, но епископ почему-то решил, что кардинал ему враг.

Учитывая, что Эстепа Мануэль, кроме твердости характера, мог похвастаться выдающимся умом, то становилось даже обидно, что он начал действовать подло. На подлость он получит подлость.

— Скажите, монсеньор, — отвлек его от мыслей Алонсо, — а что будет в анклаве, когда мы победим?

— В каком именно смысле?

— Что будет, когда мы стерилизуем всех вампиров и всех остальных? Ведь они явно не останутся нам благодарны за сделанное.

— Временная администрация, ООН или ЕС, гарнизоны, меры по ассимиляции, передача района Сербии.

— Это может вызвать новый конфликт. В анклаве половина жителей — мусульмане, и, насколько я понимаю, именно мусульмане не кровососы.

— Их тоже стерилизуют, так что Сербия через лет сорок получит практически вычищенный от населения район, а за сорок лет многое может случиться.

— Это плата сербам за базы?

— Да. Больше никто из соседей не согласился.

— Странно, хотя, нет. Ничего странного. Никто не хочет втягиваться в эту историю.

— Верно. Никто, кроме Святого Престола….

— Никто, кроме вас, монсеньор. Если бы не вы, то Ватикан ограничился бы проклятиями и проповедями.

— В Церкви много тех, кто разделяет мою точку зрения. Я не одинок, и я не свихнувшийся маньяк с жаждой самовыражения. Много святых отцов понимают, какую угрозу несут эти существа.