― Где Джемма? ― хрипло спросила она, слегка закашлявшись.

― Просто готовит вам завтрак.

Сестра Мэри-Фрэнсис теперь кашляла сильнее. Сэм слышала, как в легких булькала мокрота, и ждала, пока кашель стихнет. Наконец, старушка смогла прошептать:

― Кто ты?

― Меня зовут Саманта. Я попросила Джемму позволить мне немного поговорить с вами.

― Джемма знает, что я не люблю гостей, ― монахиня вытерла слюну вокруг рта.

― Простите. Мне просто нужно задать вам пару вопросов. Потом я оставлю вас в покое.

Сестра Мэри открыла глаза и пристально посмотрела на Сэм.

― Каких вопросов, дитя?

― Недавно я была на следствии по делу некоего Отца Бенджамина. Полагаю, вы работали с ним в обители Святой Маргарет.

― Любые вопросы по поводу обители Святой Маргарет нужно направлять в совет, ― бросила Сестра Мэри-Фрэнсис, ее сонное состояние внезапно испарилось.

― Мне не нужно разговаривать с советом, ― пояснила Сэм. ― Я просто пытаюсь узнать, во время своего пребывания в обители Святой Маргарет знали ли вы кого-то по имени Китти Кэннон.

Сестра Мэри посмотрела на нее так, словно она была мухой в супе, затем медленно села и свесила ноги с кровати. Она дернула за шнур, открывая жалюзи, и комнату затопил солнечный свет. Сэм на мгновение зажмурилась.

― Еще раз, кто ты такая? ― спросила Сестра Мэри.

Звякнула дверная ручка, заставив Сэм подпрыгнуть.

― Я – друг Китти Кэннон. Мы вместе были на следствии по делу Отца Бенджамина, и она вас искала. Ну, она надеялась снова вас увидеть.

Сестра Мэри взглянула на нее.

― Я уверена, что никогда не встречала никого с таким именем.

― Сестра? Вы в порядке? ― настойчиво позвала снаружи Джемма. Монахиня посмотрела на дверь, потом на Сэм. ― Мне показалось, что я слышала внутри голоса. Сестра, почему дверь заперта?

― Ты можешь найти ключ, Джемма? Я заперлась, но не могу встать с кровати, ― глаза Сестры Мэри-Фрэнсис не отрывались от Сэм.

― Хорошо, Сестра, я быстро вернусь, ― позвала Джемма. ― Просто крепитесь!

― Тебе лучше уйти, дитя. Если тебя здесь поймают, то позвонят в полицию. ― Сестра Мэри села на край кровати, пропуская четки между пальцами.

Сэм смотрела на нее с бешено колотящимся сердцем.

― Ну, может, и стоит поговорить с полицией об обители Святой Маргарет. Но мне бы не хотелось навлекать дурную славу на Сестер Милосердия. И чтобы вы провели оставшееся здесь время, отвечая на неловкие вопросы о том, что происходило в том притоне. Теперь другие времена, Сестра. Я видела импровизированный гроб в полу кабинета Матушки Карлин. Думаю, что защиты, которой вы пользовались годы назад, больше не существует.

Сестра Мэри медленно встала и подошла к Библии на прикроватном столике, пробежавшись пальцами по золотому кресту, вставленному в обложку.

― Почему столько лет спустя все ищут виновных?

― Может, потому, что так и не смогли смириться с тем, что вы с ними сделали, ― предположила Сэм.

Сестра Мэри-Фрэнсис улыбнулась.

― Осторожней, дитя. Дьявол скрывается за обликом светлого ангела.

― Кого же, по-вашему, должна винить Китти Кэннон? ― поинтересовалась Сэм.

― Для начала ей стоит признать, что ее отец был распутником, ― прошипела она. ― Мы давали тем девочкам крышу над головой, иначе они бы оказались на улице. Я знаю, что местные сотрудники нас обсуждают. И о Матушке Карлин тоже болтали. Я слышала, как она кричала, когда умирала, и никто не пришел помочь. Никого не беспокоило, что случилось с ней той ночью.

― Что вы имеете в виду? Что с ней случилось?

Но Сестра Мэри-Фрэнсис не ответила. Старушка отвернулась, и Сэм поняла, что ее время вышло. Она отперла дверь и бросилась по коридору обратно к пожарному выходу. Толкнув дверь, она сбежала по стальной лестнице, на ходу набирая номер мобильного Фреда.

― Фред, это Сэм. Я немного опоздаю. Можешь прикрыть меня? ― она запрыгнула в машину. ― И можешь поискать какие-нибудь заметки об отце Китти Кэннон? Да, ведущей ток-шоу. Я все тебе расскажу, когда приеду.

Повесив трубку, она позвонила бабушке, чтобы убедиться, что они с Эммой в порядке.

― Все хорошо, милая. А у тебя? Ты уехала очень рано, ― голос бабушки был хриплым, словно она только что проснулась.

― Я в порядке, бабуль. Ты можешь посмотреть в бумагах дедушки, есть ли там еще письма от этой девушки, Айви? Ну, вроде того, что ты читала прошлой ночью. ― На линии было тихо. ― Бабуль? Ты меня слышишь?

― Да, я тебя слышу, ― ответила бабушка, и Сэм услышала, как на заднем фоне ее зовет Эмма.

― Прости, бабуль, я знаю, что ты занята. Но можешь проверить сейчас? Это очень важно.

― Хорошо, ― бабушка вздохнула. ― Жди.

Сэм почувствовала всплеск вины при мысли, что бабушке приходится возиться и с ней, и с Эммой. Но у нее было всего два дня до того, как снесут обитель Святой Маргарет. И если эта история поспособствует тому, что ее заметят, тогда все для общего блага. Бабушка получит обратно свою квартиру, а Сэм заработает достаточно собственных денег, чтобы обеспечить себя и Эмму.

Она посмотрела на часы, беспокоясь, как бы попасть в офис прежде, чем Мюррей заметит ее опоздание. Она услышала, как бабушка подняла трубку и, испустив еще один тяжкий вздох, откинулась назад.

― Почему тебя так интересуют эти письма? ― спросила бабушка.

― А кого нет? Бедная девушка.

― Ты ведь не используешь их для работы?

Сэм поколебалась. Она никогда прежде не обманывала бабушку, но, с другой стороны, она и не использовала их для работы. Она проводила расследование для собственных целей.

― Нет, я просто очарована ей.

― Кем? ― спросила бабушка.

― Девушкой из письма, ― ответила Сэм, а бабушка откашлялась и начала читать.

Воскресенье, 16 декабря, 1956

Дождавшись, пока все уснут, Айви достала из-под подушки шариковую ручку и несколько сложенных листов бумаги, которые тайно прихватила вечером во время написания писем.

Конечно, в чемодане был блокнот, который она привезла с собой, но все личные вещи Матушка Карлин отобрала сразу по прибытии. По воскресеньям перед вечерней молитвой давалось несколько минут, чтобы написать домой. За письмами строго следили, Матушка Карлин их лично проверяла. И лишь потом передавала Патрисии, а та вручала водителю, привозившему белье в прачечную.

У Патрисии были волосы мышиного цвета и россыпь веснушек. Сидя рядом с Айви за ужином, она шепнула, что писать можно только о доброте монахинь и глубокой девичьей благодарности. Но после долгих уговоров Патрисия согласилась, что если Айви напишет второе письмо, она сможет незаметно подложить его к остальным. Айви улыбнулась ей, крепко сжав под столом руку девушки. Когда Сестра Фейт велела им убираться из столовой, их желудки еще урчали от голода.

Айви взглянула на запертое окно рядом с кроватью. По ощущениям было около полуночи. Лунного света вполне хватало, чтобы видеть. Как только ручка коснулась бумаги, в ее сознании всплыло лицо Алистера. Лишь несколько месяцев назад его улыбающиеся карие глаза следили за каждым ее движением. Она все еще ощущала его запах, чувствовала, как руки мужчины обнимают ее, притягивая ближе к крепкому телу. Айви так сильно скучала по нему, что внутри все ныло. Она не знала, как описать охватившее ее отчаяние. Лежа под грубым одеялом на кровати в спальне, она все еще могла, потянувшись, коснуться хрустящих белых простыней в той комнате в отеле. Айви вновь видела, как Алистер улыбался ей, стоя у открытой двери на балкон, вызывая жгучий румянец на щеках. Снова ощущала, как танцевал по телу морской бриз, и оно покрывалось мурашками. Она должна найти слова, чтобы заставить Алистера действовать. Он ― ее единственная надежда сбежать из этого ада. 

Любимый,

я чувствую себя здесь бесконечно несчастной и одинокой.

Дома стало невыносимо. Дядя Фрэнк так злился, что почти каждый вечер поднимал на меня руку. Он напивался, потом приходил ко мне в комнату и кричал, что соседи знают, что я – шлюха и распутница. А я сворачивалась клубком и ждала боли, мечтая лишь о том, что ты подойдешь к нему сзади и ударом свалишь на землю. Мама прилагала все усилия, чтобы оттащить его от меня, но однажды не смогла встать между нами, и он ударил меня. Так сильно, что я испугалась за жизнь нашего ребенка. Находиться дома стало страшно. И когда доктор Джейкобсон сказал, что Отец Бенджамин достал мне место в обители Святой Маргарет, я успокоилась. Ведь я могла уйти, подальше от натянутых отношений, криков и материнской боли.