Сначала шли медицинские записи о здоровье Отца Бенджамина, какие-то заметки о перенесенных им заболеваниях, впрочем, несерьезных. Но дальше лежали отчеты о родах — штук сорок, — которые принимал доктор Джейкобсон в обители Святой Маргарет. Похоже, большинство этих детей родились мертвыми.

Как ни старался Фред уделить документам должное внимание, отчаянно колотящееся сердце напомнило ему, что временем он не располагает. Действуя максимально быстро, Фред добрался до конца папки, и наткнулся на тонкую пачку листов, скрепленных вместе канцелярской скрепкой. Согласно пометкам доктора Джейкобсона, в обители Святой Маргарет он лечил детей трех-четырех лет от лихорадки, болей в шее, скованности, спазмов, тошноты, апатии и приступов эпилепсии. Кто были те дети? Насколько знал Фред, обитель Святой Маргарет являлась домом матери и ребенка, где детей, появившихся на свет, отдавали в приемные семьи.

Голос Салли Джейкобсон эхом разнесся по ступенькам.

— Фред?

Ударившись коленом об стол, Фред метнулся к выходу и увидел, что женщина барабанит в дверь туалета внизу.

Дрожащими руками он вытащил листок из папки «Мерсер», сложил пополам и сунул в задний карман брюк. Потом закрыл папку и сунул ее в шкаф с максимально возможной скоростью. Убедившись, что все осталось в прежнем состоянии, он выскользнул из кабинета и сбежал вниз по ступенькам.

— Большое спасибо, Салли. Было приятно познакомиться, — беспечно бросил он, направляясь к выходу.

— Что вы делали наверху? — спросила она, вспыхнув от злости.

— Был в туалете, — поспешно проговорил Фред, отчаянно желая сбежать. — До свидания, Салли, передавайте привет дочерям. — Он повернул ручку двери, с облегчением отметив, что она не заперта, вышел на улицу и поспешил по тропинке к дороге.

Очутившись в безопасности внутри машины, Фред вытащил телефон. Он уже собирался позвонить Сэм и поведать ей о беседе с Салли Джейкобсон, когда мимо проехал черный «Ягуар». За рулем сидела женщина с длинными седыми волосами. Ее лицо сразу показалось Фреду знакомым, но лишь спустя несколько секунд он осознал, что это была Китти Кэннон. Из заметок о несчастном случае с Джорджем Кэнноном Фред знал, что дорога, на которой он припарковался, называлась Престонским шоссе, и вела к обители Святой Маргарет.

Фред развернул машину и последовал за ней.

Отъезжая, он бросил взгляд в зеркало заднего вида. Возле открытой входной двери стояла Салли Джейкобсон и с каменным лицом смотрела ему вслед.

Суббота, 18 декабря 1976

От трели дверного звонка доктор Эдвард Джейкобсон резко проснулся.

Какое-то время неподвижно сидел в темноте, пытаясь понять, где находится. Свет, загоревшийся возле входной двери — там кто-то стоял, — проникал в окна, освещая разбросанные на полу коробки с архивными записями. Бронзовые часы на столе сообщали, что уже больше шести вечера. Салли не говорила, что кто-то придет. Кто же мог появиться без предупреждения?

Эдвард вздрогнул. В комнате было холодно. Пока он спал, на окне появился конденсат. Кажется, отопление не работало. Он понятия не имел, ни сколько времени проспал, ни почему жена его не разбудила. Задержав дыхание, он прислушался. В доме стояла полная тишина.

Тук-тук-тук. Теперь вместо звонка раздался стук дверного молотка. Снаружи был кто-то настойчивый. Придется спуститься и открыть. С трудом поднявшись со стула, Эдвард тихо застонал — тело одеревенело от долгой неподвижности. Из-за неудобной позы, в которой он заснул, болела шея, ныли отвыкшие от движения суставы. Подойдя к окну, он взглянул вниз на ряды шляп с помпонами и листков с песнями, ждущих возле входной двери. Рождественские певцы. Он слышал, как они переговариваются: «Света нет… Салли сказала, что они будут дома… еще разок попробуем». Кто-то из них отступил назад, чтобы взглянуть на окна верхнего этажа, и Эдвард поспешил исчезнуть с обзора. Ему совсем не хотелось в мороз стоять на пороге и слушать песнопения местного хора. Этого хватало и в церкви.

Тук-тук. Последняя попытка. Потом, наконец, хруст промерзшего гравия под ногами. Они ушли.

Он тяжело вздохнул и поднял очки, чтобы потереть глаза. Неделя выдалась суровой. Зимняя эпидемия гриппа в деревне означала, что в приемной он проводил ежедневно не меньше шестнадцати часов. А, придя домой, каждую ночь получал послания от Отца Бенджамина, которые становились все более срочными. Первые несколько дней Эдварду удавалось его избегать. Но когда священник начал звонить посреди ночи, телефон пришлось взять — это могла оказаться одна из дочерей.

— Надеюсь, вы занялись папками, которые я оставил на прошлой неделе, — резко бросил он.

— Да, делаю все возможное. Но я могу отправиться в тюрьму за подделку. Честно говоря, не самое приятное чтение.

Отец Бенджамин тяжело вздохнул.

— Надеюсь, вы сделаете их более удобоваримыми, — угрожающе произнес он. — Чтобы все мы могли спать спокойно.

— Я ведь давно предупреждал, Отец, что эти записи когда-нибудь могут проверить. — Эдвард чувствовал, что в груди нарастает чувство тревоги.

— До настоящего времени приход не был обязан предъявлять какие-либо записи, — бросил Отец Бенджамин. — Мы же не могли предвидеть, что изменятся законы усыновления, и женщинам разрешат доступ к документам. Так что нужно подготовить более приемлемые версии случившегося с их детьми.

— Как? — Он вспомнил содержание нескольких выцветших свидетельств о смерти. Тех, что Отец Бенджамин выгрузил из своей машины. — Как можно приукрасить… психические припадки, судороги и постоянное отсутствие ухода?

— Не знаю, Эдвард. Вы их выписывали, — ответил священник. — Худшие уничтожьте, для остальных подготовьте благовидные объяснения. Вы с легкостью выбрались из обители Святой Маргарет. Так что, полагаю, поможете и нам выйти из этой ситуации. Я ведь уже говорил — если что-то всплывет, я позабочусь, чтобы ваше участие не осталось незамеченным.

Когда Отец Бенджамин повесил трубку, Эдвард так и не смог уснуть. Ему отчаянно хотелось разбудить жену и поделиться своими проблемами, но любое упоминание об обители Святой Маргарет всегда встречалось молчаливым неодобрением. Несмотря на то, что деньги, получаемые от Отца Бенджамина за направление в обитель одиноких беременных девушек, шли на оплату обучения дочерей, дома престарелых для матери Салли и большого уютного особняка, его жена не хотела пятнать свою совесть подобными мыслями.

Внезапно Эдвард вернулся в настоящее. Снаружи донесся слабый собачий визг. Он заметил, что подстилка Хани пуста. Он не представлял, где находилась его постоянная спутница. Сколько он помнил, она всегда приходила к нему после ужина. Возможно, Салли пошла с ней на прогулку, навестить деревенскую подругу. Однако она еще днем уехала за покупками к Рождеству. Он бы услышал, если бы жена вернулась. Звон ключей, стук дверцы буфета и лай собаки, выпрашивающей ужин, разбудили бы его. Даже если Салли все еще дулась из-за визита Отца Бенджамина, она бы сообщила, куда собралась. Может, что-то случилось с ней? Или с одной из девочек? И Салли выбежала из дома в панике.

— Салли? — позвал он, направляясь по коридору к лестнице. — Где ты?

Неуклюже спустившись по лестнице, он очутился в прихожей. Каменный пол оказался неуютно холодным. Шлепая по нему босыми ногами и что-то ворча себе под нос, Эдвард направился в кухню. Святые Небеса, где же они? Добравшись до задней двери, он снова услышал собачий визг. Огляделся в поисках ответа. Это Хани?

На смену скопившемуся внутри раздражению пришло беспокойство. Он сел на табурет и натянул резиновые сапоги прямо на босые ноги. Может, жена упала где-то в саду, и Хани пытается привлечь его внимание. Открыв шкаф в прихожей, он начал рыться в куче верхней одежды в поисках куртки «Барбур» [42], с грохотом уронив на пол корзину с зонтами. Потом рывком распахнул заднюю дверь, вздрогнув от неожиданно ледяного ветра, и направился в сад.