— Знаешь, — поднявшись, взялся за сборы, — Неожиданно появилось свободное время. Работа откладывается. Так что, если предложение в силе, можем прогуляться к твоему дедушке.

Элли недоверчиво посмотрела в глаза. И радостно улыбнулась.

«Старый город» — звучит многообещающе. Но выглядеть может совершенно по-разному.

Для кого-то данное словосочетание ассоциируется с прекрасными постройками, невероятной средневековой архитектурой, чудесами древнего зодчества. Своеобразный туристический рай — можно бродить целыми днями, да тратить деньги на фастфуд и сувениры.

Есть и другая сторона медали. Стоит отойти всего на квартал от общедоступных центральных улиц, как столкнешься с такими трущобами, что слезы на глазах наворачиваются. Как могут дворцы и халупы сосуществовать на столь небольшом удалении?

Деревянные дома в невероятно плачевном состоянии. Кажется, они стоят только потому, что не знают, в какую сторону свалиться. Стены, кривые и покосившиеся. Полы без единой целой доски. Дырявые протекающие крыши. Окна с выбитыми стеклами.

Здесь что — живут люди?

И да, и нет. Смотря за кого считать касту доноров.

Элли вела по грязной улочке, удивительным образом ориентируясь среди однотипных серых строений. Я радовался, что мы не поехали на автомобиле: судя по состоянию дорог, выбраться отсюда «живым» смог бы разве что вездеход. Да и оставлять машину без присмотра в таком месте я бы не решился — потом недосчитаешься половины запчастей.

Смущенно оглянувшись, девушка свернула к покосившемуся крыльцу очередного дома-барака. Там нас ждали.

У сломанных ступеней стояли несколько подростков, во главе с седовласым старцем, смотревшимся среди них истинным патриархом. Глаза дедули смотрели на удивление живо, да и сам он отнюдь не производил впечатление развалюхи. Крепкий такой дед, что и молодым может дать изрядную фору.

Быстро шагнув вперед, старик заграбастал Элли в объятия. Посмотрел девушке в лицо — с тревогой и болью. Перевел такой же взгляд на меня. И только потом как-то разом расслабился.

А ведь он знал. Знал, чем может закончиться наше с Элли знакомство. Даже, может быть, рассчитывал на это. Чтобы юная девочка своими прелестями приманила меня. Заставила прийти во что бы то ни стало.

Вот же старый хитрый кобелина!

— Привет, Майк, — прохрипел дед, — Спасибо, что пришел, — он совершенно по-старчески махнул рукой, — Пойдем в дом...

Вошли внутрь. Элли моментально куда-то исчезла, как и большинство молодежи. Старик провел в небольшую угловую комнату с двумя огромными окнами.

Вид на улицу затеняла видавшая виды серая тюль. Мебель, похоже, соперничала по возрасту с самим домом. По крайней мере на первый взгляд — такая же дряхлая и ненадежная, как все вокруг. С хорошо заметным привкусом увядания, тлена.

Дед уселся за письменный стол. Я аккуратно оперся на спинку стула. Деревянное изделие натужно скрипнуло, но выдержало. Ободренный успехом, оседлал сидуху.

— Меня зовут Марк Брунель, — доверительным тоном доложил старикан, — И я, как бы сказать, негласный предводитель местной коммуны.

Пожал плечами, не прекращая внимательно разглядывать старца. Не нравился он мне. Вызывал какое-то неосознанное отторжение.

— Слыхал я об одном Брунеле, — с сомнением покачал головой, — Говорят, великий был инженер. Однофамилец? Теска? Или может...

— Да-да, все правильно. Когда-то считали меня лучшим. Уважали. До тех пор, пока не посмел сказать слово поперек.

— Ну, тогда вам, должно быть, далеко за сотню?

— Сто семьдесят пять, если быть точным, — не моргнув глазом, поправил дед.

— Интересно получается, — кривая ухмылка поселилась на губах помимо воли, — Предводитель доноров не только сам не донор. Но и — кто бы мог подумать? — долгоживущий! Попахивает абсурдом, не находите?

— Пути господни неисповедимы, — философски заметил старик, — Не торопись судить, парень, пока не видишь всей картины. К тому же, времена моей долгой жизни в прошлом. Скоро я умру, как и надлежит любому человеку. Для всего есть свое время. Для молодости. Для жизни. И даже для смерти.

Он замолчал, словно ожидая ответной реплики. Хитрый проницательный взгляд буквально ощупывал каждый сантиметр моей персоны. Не слишком приятное ощущение. Впрочем, мне не привыкать. И молчать я тоже умею. Во всяком случае, помогать Брунелю прервать молчание не собирался.

— Майк, что ты знаешь о долгоживущих? — спросил дед, наигравшись в гляделки.

Тут он, признаюсь, меня удивил. Зашел с неожиданной стороны.

— То же, что и все, — фыркнул в ответ, — Общедоступные данные.

— А слышал ли ты, что на заре своего появления долгоживущие были вне закона? — ехидно ухмыльнулся старик, — И довольно долгое время! Общество сопротивлялось... как сопротивляется всему новому.

Настала моя очередь прожигать собеседника взглядом. Дед только еще больше разулыбался.

— Нет, мальчик, я не застал те времена, родился гораздо позже. Но наслышан, наслышан... от очевидцев. Были люди в то время! Первых лонгеров чуть ли не за чудовищ считали. Едва не линчевали. А знаешь, чем все кончилось?

— Чем?

— Правлением старины Рузвельта. Он ведь в те годы был на пике своего президентства. Чего, конечно, не скажешь о здоровье — едва за жизнь цеплялся. И вот, представляешь — в один день выходит к журналистам, словно заново родившись! Молодой, свежий, энергичный, пышущий энтузиазмом! Со всем накопленным опытом и интеллектом! Ох и задал он тогда трепку Советам! — дед задумчиво посмаковал воспоминания, — И тут — как плотину прорвало. Все лидеры мировых держав один за другим использовали имплементатор. Потому что стало ясно — работает. И за ним — будущее!

— А люди?

— Что люди? — удивленно переспросил Брунель, — Едва за дело взялись политики да богатеи, как процедуру тотчас легализовали. Обосновали со всех сторон: и морально, и религиозно, и рационально. А уж законодательно так оформили — не подкопаешься! А противников заткнули со всей жестокостью, будто и не было их.

— Впервые слышу о подобном.

— Еще бы, парень! Кто же в здравом уме захочет распространять такой компромат? Тем более, что наиболее влиятельные участники тех событий до сих пор живут и здравствуют. Об этом в учебниках не напишут... Вернее, нет уж тех учебников. Честные Бунты и Великое Успокоение — будто и не было ничего.

— Хотите сказать...

— Да не хочу, а так прямо и говорю: вымарано, вычищено! Историю пишут победители, Майк. Вот они ее и переписали. Так, как самим выгодно.

Брунель расхохотался стариковским кашляющим смехом, напоминающим воронье карканье. Я в услышанном ничего смешного не увидел.

— Знаешь, что самое забавное, Майк? — отдышавшись, продолжил дед, — Они же сами себе создали ад. Причем здесь, на земле. Вечный страх смерти, патологическая боязнь несчастных случаев. Представляешь? Если жизнь не ограничена по времени? И умереть ты можешь только насильственной смертью или в катастрофе?

На минуту замолчав, старик наполнил стакан из графина и напился. Струйка воды нечаянно стекла по подбородку, словно слюна у припадочного.

— А выгорание? Не слыхал о таком? — Брунель опять пошел в наступление, — Говорят, к двумстам годам до десяти процентов долгоживущих кукухой повреждаются. В той или иной степени. Не по медицинским показаниям, нет — с этим, как раз, все в порядке. Просто от скуки. От того, что надоедает видеть одно и то же год за годом. Постоянный эмоциональный и сенсорный голод. Как результат — апатия, депрессия, моральное разложение и угасание.

— Не верю, — покачал головой.

— Ты молодой, тебе не понять, — хихикнул дед, — А между тем, к тремстам доля свихнувшихся доходит до двадцати пяти процентов. Многовато, не находишь? А что дальше? Пес его знает! Более поздней статистики, сам понимаешь, не много.

— И конечно власти скрывают, — я вложил во фразу весь имеющийся сарказм.

— Само собой, — старик и глазом не моргнул, — Они-то же не дураки!