— Не знал, — вот тут действительно оказался удивленным.

— А этого старательно не афишируют. Во избежание. Только вот остается один простой вопрос, который почему-то никому не приходит в голову. Зачем столько? Зачем горстке долгоживущих тысячи доноров? Если должно хватить двух десятков? И то — пару раз в полста лет.

Я открыл рот, подумал — и закрыл обратно. Никакого ответа у меня не было. Больше того. В голове произошел сбой. Шаблон не выдержал. Потому что такие данные действительно невозможно увязать промеж собой.

— Про запас? — сделал попытку, без особого, впрочем, энтузиазма.

— Не смеши! — отфыркнулся Брунель, — Такая «запасливость» выходит за всякие рамки разумного. Наоборот — привлекает излишнее внимание, будоражит общественность. Думаешь, богатеям это нужно? Вот уж нет! Среди них, к сожалению, совсем не дураки!

— Тогда в чем суть?

— В законах природы, парень. Увы, смерть не обмануть окончательно. Даже гению Теслы. Создавая имплементатор, он не учел одно — накопительную проблему.

— Накопительную?

— Не переживай, об этом никто не знает. Из натуралов точно. Да и долгоживущие, в общей массе, не понимают. А когда осознают, то ничего уже поделать не могут. Слишком поздно. Слишком глубоко на крючке сидят. Я сам, когда узнал — чуть не спятил. Тогда и спрыгнул. Понял, что продолжать — значит превратиться в чудовище.

Вздохнув, постарался унять раздражение. Манеры Брунеля начали выводить из себя. Неужели сложно все объяснить без витиеватых выкрутасов?

— Так в чем проблема? — пришлось подначить собеседника.

— А вот в чем, — радостно подобрался дед, — Первого донора, в среднем, хватает лет на пятьдесят. Второго — на сорок пять. Третьего — лишь на тридцать шесть. Чуешь закономерность?

— Срок убывает, — подтвердил очевидное.

— И не просто убывает, — кивнул Брунель, — А в прогрессии! Точный коэффициент, понятное дело, неизвестен. По крайней мере — мне. И тем не менее. Износ организма накапливается, от этого никуда не деться. С каждым разом жизненной силы хватает на меньшее время. С каждым разом требуется все больше и больше энергии. Доноры нужны чаще, и чаще, и чаще. Осознаешь всю чудовищность картины?

Да уж, такой простой финт трудно не осознать. Если старик прав, то доноры нужны совсем не про запас, а именно здесь и сейчас. Причем — чем дальше, тем больше. В полном, так сказать, объеме. А что дальше? Десятилетия, года, месяцы. Потом потребуются каждодневные жертвы?

— Такие дела, Майк. Вот тебе и настоящие вампиры. Те самые, кому нужны жертвы каждый день. Не могу сказать достоверно, есть ли такие экземпляры сейчас. Но рано или поздно мы к этому придем. Пора избавляться от подростковых иллюзий! Нет никаких трех каст, воспеваемых профессором Харрисом! Каждый натурал — потенциально — либо долгоживущий, либо донор! И свои ряды, уж поверь, лонгеры расширять не спешат. Вот тот прогресс, о котором так любят петь наемные глашатаи. Вот эволюция. Человечество разделится на два вида. Живущую вечно элиту. И ее корм.

Тут, признаюсь, меня проняло. Слишком уж убедительными выглядели слова Брунеля, его напор и уверенность. А уж картинка, нарисованная стариком, и вовсе казалась... каким-то безумием! Апокалиптическим. Античеловечным. Никоим образом не похожим на «светлое» утопичное видение современных футурологов.

— Врешь! — обескураженно прохрипел сквозь сжатые зубы, — Не может это быть правдой! Уж кто-то бы точно прознал. Такого шила в мешке не утаишь. Журналюги давно бы уже раструбили по всем газетам!

— Так в том-то и дело, — затараторил дед с фанатичным убеждением, — Никто не знает! Даже догадок нет! Да и никого это, по сути-то, и не заботит. А кто в курсе — тот молчит, бережет тайну пуще глаза. Любой, кто откроет рот, тут же внезапно исчезает. Знаешь, сколько вполне адекватных благополучных людей внезапно совершили «самоубийство»? А сколько преуспевающих газет в одночасье разорились? Буквально — по щелчку пальцев.

— И что же? За всем стоит подпольное правительство лонгеров? — пришлось приложить усилие, чтобы выдавить наиболее подходящую моменту усмешку.

— Именно! Так когда-то исчез и я. Позволил себе высказаться. Нет, не против строя, не против власти. Просто выразил сомнения. Спросил товарищей — а правильно ли поступаем? В нужную ли сторону идем? И результат не заставил себя ждать. Марк Брунель лишился всего — титула, работы, состояния. Теперь я тут, среди тех, кто стоит по другую сторону баррикад. Пытаюсь, по мере сил, облегчить участь обреченных. Забавный финт судьбы, правда?

Правда или нет, но все же старик вызывал уважение, при всей его неоднозначности. Он не нравился мне, как человек. И в то же время... было в Брунеле что-то... Характер, убежденность, воля. Раньше такую черту называли «стержень».

— Поверь, Майк, даже то, что я тебе сейчас об этом рассказываю — уже ставит тебя... на грань закона. Знание тоже может убивать. Особенно, если оно попало не в те руки.

— Тогда к чему весь этот разговор? Мне, если честно, уже надоело выслушивать параноидальные выдумки от сторонника теории мирового заговора.

Старик нахмурился, подумал. Седая голова недовольно качнулась. Видать, задело его мое недоверие. И все же Брунель пересилил личную неприязнь.

— Потому что, Майк, есть кое-что похуже обычного имплементатора. И ты можешь...

— Да нет у меня никакого «устройства»!

Дед охнул, схватившись за грудь. На секунду я испугался, что Брунеля прямо сейчас кондрашка хватит. Но он выправился, тяжело переводя дыхание.

— Так ты знаешь?

— Понятия не имею! — рявкнул, не скрывая раздражения, — Кто и почему решил, что я хранитель неких мифических артефактов?! Никаких «устройств» я в глаза не видел!

— Точно? — дед казался здорово обескураженным, — Ты мог не понять...

— Да уж сообразил бы! Я же не совсем идиот... Хоть бы объяснили, для начала, что за вундервафлю все ищут? Портативный имплементатор что ли?

— Портативный? Нет, конечно. Их уже давно сделали. Умещаются в небольшой чемоданчик. Можешь, кстати, поинтересоваться у своей долгоживущей подружки.

И вновь — удивил. Во-первых, своей осведомленностью о чужих (моих) делах. Во-вторых, известием о наличии переносных приборов. Если это, конечно, правда.

— Так что же за хренотень тогда? — решил не оставлять вопрос без ответа.

— «Устройство»? Впрочем, ладно. Мои догадки совершенно ни к чему. Достаточно сказать, что это последнее изобретение Теслы. Настолько страшное, что он утаил его от всех. Но, что характерно, не уничтожил.

— И теперь, стало быть, история снова перевернется с ног на голову?

— Не смешно, молодой человек, — с досадой осклабился Брунель, — В свое время имплементатор едва не угробил человечество. Кто знает, каких бед может натворить устройство, говорить о котором опасался сам изобретатель?

— Пон-я-а-а-а-а-тно... То есть, мир в опасности. И путь к спасению ведом только древнему старику, доживающему век на свалке общества в компании таких же отверженных?

Он ничего не ответил, только обиженно засопел. Я поднялся — продолжать затянувшуюся беседу казалось целиком и полностью бессмысленно.

— Подожди, Майк! — оклик настиг у самой двери, — Прошу, хорошенько все обдумай! Если что-то узнаешь... сообщи!

Я не стал отвечать. Смерил деда взглядом через плечо — сейчас Брунель казался неимоверно старым, усталым и пришибленным.

Хлопнул дверью и пошел прочь, не обращая внимания на напряженные завистливые взгляды окружающих. На сердце скреблись кошки. Внутри осталось чувство, будто покидаю лечебницу для душевнобольных. И вступаю в мир, где тоже живут спятившие, только без клейма на щеке.

Что, если Брунель рассказал правду? Как это меняет картину мира? И должен ли я лично предпринять хоть что-то в связи с изменившимся мировосприятием?

Чем больше вдумывался, тем больше понимал, что старик не поведал никаких фактических данных. Вернее, выдал-то он целую гору тезисов. Но проверить их для меня не представляется возможным. А потому — все это остается голой теорией.