— Мор. — Аида пристроила гвозденка в розово-зеленый манежик с сеткой и игрушками, который после одного моего очень выразительного взгляда бегом притащил кто-то из младшего персонала, и подошла ко мне. Положила руки мне на плечи, заглянула в монитор и вздохнула, поглаживая и разминая мне мышцы шеи. Я слегка прикрыл глаза, успокаиваясь. — Ты знаешь, а я не удивлена. Даже несмотря на то, что вы почти натурально железные, нервы у вас все же не из стали. Ты представь… если бы я погибла, а Васька лет через двадцать от тебя сбежал, наорав напоследок, что ты о нем слишком заботишься, а потом начал древнюю сущность дразнить у тебя на глазах, рискуя быть расплющенным просто за дерзость…

— Ржу тебе на язык! — рявкнул я, содрогаясь от смутных, но уже достаточно страшных образов. — Только попробуй! Я сам тебя с того света достану и на цепь посажу, из дома нос не высунешь!

— Да я не собираюсь. — Аида наклонилась и поцеловала меня за ухом. — Просто… твой отец погиб. А ты сам говорил, что они с твоей матерью были не просто Мастером и Оружием. Ты — единственное, что у нее осталось от любимого человека. Да и сам по себе — ее сын. У которого серьезные проблемы со здоровьем.

— Да когда они были, те проблемы, — угрюмо буркнул я. — Сто лет назад. И не говори о том, чего не знаешь. Я был для нее памятью, согласен. Но скорее некой памятной вещичкой, которую, сокрушаясь о смерти отца, она ставила на полочку и сдувала пыль, чем живым существом.

— Ты дурак или прикидываешься? — Еще один поцелуй за ухом. — Из-за памятной вещички она себя довела почти до полного нервного истощения? Или таки из-за ребенка? С которым, конечно, отношения ни фига не сахар: послал к такой-то матери и урыл в неизвестном направлении. А потом явился, обрадовал тем, что все ее самые страшные страхи реализовались, и давай тигра за усы дергать у всех на глазах?

— Ну… прозрела, может, — буркнул я, не желая признавать свою неправоту. Хотя где-то в глубине души… нет, слишком глубоко. — Сама виновата: каким растила, таким и вырос. Васька нормальный будет.

— Да, если ты не станешь его излишне опекать. Тебе уже сейчас сложно это делать, ты все стараешься контролировать. И для Васьки, и для меня. В этом ты, кстати, пошел в маму. Она тоже старалась…

— Без моей опеки вы не заметите, как помрете… — тихо пробормотал я, старательно гоня прочь неприятные мысли. — А я без ее ухищрений хоть живым себя почувствовал.

— Они с твоей бабушкой очень серьезно прое… э… м-м-м… не правы, — сказала Аида. — Перестарались. Но ты больше не больной ребенок. Ты взрослый. Сам решай, как дальше строить отношения с семьей и с матерью. Теперь вы поменялись местами. Теперь ей нужна твоя забота и защита. Знаешь, я с башней своей давно не дружу. Собственно, с детства. Но всегда старалась сделать все, чтобы не волновать своих стариков. Это, если подумать, не так сложно.

Я молча положил руку на край медески. Говорить больше не хотелось. Пойти на перемирие, после стольких лет противостояния? Когда, наконец, отрастил себе колючую и непробиваемую броню язвительности и сарказма? Когда стал полностью независимым и теперь не нуждаюсь даже в милликубе подачек? Просто вот так взять и отказаться от всей своей… мести? Злорадства?

Пока думал, крышка капсулы мигнула и медленно поехала в сторону.

— Мор? — слабо удивилась открывшая глаза мама и попыталась сесть.

— Вот скажи мне, о чем ты думала?! — Все благие мысли мгновенно вылетели из головы. — Тебе отчет целителей дать почитать?! Ты когда спала нормально вообще?! А ела?! А энергетический обмен у тебя почему в жо… э… на таком низком уровне?! Мам, ты взрослая женщина, почему, стоило мне на несколько месяцев отлучиться, ты себя до состояния смертного трупа довела?! И не надо мне тут большие глаза делать — тебе антидепрессанты еще вместе с моим рождением прописали, принимала бы и горя не знала!

Мать несколько раз медленно моргнула, взялась за края медески, чтобы сесть, еще пару секунд смотрела, будто не верила, а потом вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.

У меня как-то разом исчезла твердая поверхность из-под ног. Я никогда, НИКОГДА не видел ледяную Артурию плачущей.

— Это… новая тактика такая? — Было стыдно, но слишком уж нереально. Это опять спектакль, цирк, устроенный, чтобы посадить меня на поводок! Вот сейчас истерику устроит и не успокоится, пока не пообещаю вернуться в клан послушным Орудием, так? — Я не ребенок, чтоб вестись! Я...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Высказался и… получил подзатыльник от Аиды. Гневно оглянулся, понял, что сейчас прилетит еще один, плюнул мысленно и встал. Выдернул мать из медески и с нею на руках прошагал к кушетке, на которую и уселся. Растерянный, жутко недовольный и… мокрый. Пока нес, мне слезами успели залить всю рубашку на груди.

— Хм… — Я оглянулся вокруг в поиске… чего-нибудь. Взгляд наткнулся на Ваську. Идеально. Если рыдаешь из-за ребенка, то нет средства лучше, чем другой ребенок. Тем более — намного младше. Рыдать в младенца как-то не комильфо.

Но снова возникшая рядом Аида отрицательно покачала головой: «Сейчас не время прятаться за другими, Мор. Это ТВОЯ мама. И ей нужен ты, а не Васька. Просто… покажи ей, что ты уже вырос».

«И снова ты резко поумнела и тоже пытаешься мной манипулировать», — уже как-то устало огрызнулся я, тяжело вздыхая.

«Ради тебя я еще и не на такое способна, — подмигнула Мастер. — Ну же, я не верю, что самый совершенный мужчина этой призмы не сумеет успокоить одну плачущую женщину. Ты мои адреналиновые истерики на раз унимаешь, а это пострашнее будет».

«Ее… обнять, да?» — неуверенно и, как мне самому показалось, слишком по-детски спросил я. Опасливо положил ладони матери на плечи, в любой момент готовый отстраниться. Несмело провел вниз по руке.

— Мам… ну что ты как маленькая. Все хорошо. Ну… — Даже самому себе мой голос казался жалким. — Ну ладно… плачь, говорят, это полезно. Мам?

Чтобы выдавить из себя самое важное и самое трудное, пришлось собраться с духом, мысленно взять за руку собственного Мастера и посмотреть на увлеченно грызущего погремушку гвозденка. И вдруг стало легко сказать:

— Мам. Я тебя люблю. Все будет хорошо, только хватит уже реветь, а?

— Что ты сказал, Мор? — Мать подняла на меня заплаканные и удивленные глаза.

— Выступать на бис не соби… Ай! Аида! Я сказал, что люблю тебя, ма! И хватит заливать слезами полы, вдруг целители поскользнутся, не довезя какого-то страдальца до медески. Незачем грех на душу брать!

— Очень уютно и в ретростиле первых галактических поселенцев, — сквозь зубы процедил я, глядя, как мать осматривает квартиру Аиды. Неважно, что сам я считаю это место убогой дырой… ну, считал еще недавно. Потом более-менее привык как-то, уже не придавая простоте особого значения. Тем более что в беломраморных покоях клана мне изначально было неуютно. Потому и сбегал постоянно, как только появлялась такая возможность.

— Да. — Артурия, от которой я ждал какого-нибудь замечания в духе высокой леди клана, только улыбнулась в ответ. — Чувствуется… что здесь тепло. — Под ноги матери как раз попалась детская игрушка-пищалка, которой гусь обычно отвлекал мелкого, пока я ударными темпами запихивал тому в рот не особо вкусную, но полезную кашу.

Я на пару мгновений потерял дар речи, а вместе с ним и вновь нахлынувший боевой задор. Привычка — вторая натура. Я все жду, когда она нападет с претензиями, а она не нападает.

Если честно, не очень хотел приводить мать сюда, но нам надо было забрать кое-какие вещи и Ганса, чтобы перебраться в клан на время тренировок с Прародителем. Оставлять ее в том состоянии, в котором она была после медески, я все же не рискнул. Отпускать телепортом Аиду за вещами одну — тоже, знаете, так себе идея. Мало ли какую тварь она встретит на лестничной клетке… ржа. В голове все время крутятся слова Мастера: «В этом ты очень похож на свою мать». Неужели правда? Тц, ну я ведь не ограничиваю Аиду… или ограничиваю? Вот это самое мать чувствовала, получается, когда не хотела меня одного отпускать даже в песочницу?