Я тоже взглянул на Прародителя практически в отчаянии. События развивались слишком быстро, рушились на меня какой-то бесконечной лавиной, я захлебывался в них и не успевал реагировать. Если бы это был бой, мне бы хватило скорости, я знаю. Но это был не бой! Это был… было… гораздо хуже.

— Тебя ведь Галахад зовут, да? — Ее вторая рука с плеча опустилась на мою талию. — Красивое, героическое имя. От него так и веет целомудрием и нравственной чистотой. И мифология подходящая. Для богини победы — вполне! Хоть ты и молод по сравнению со мной, но все же достаточно взрослый. — Рука на моей талии сжалась, и я почувствовал, как Мастер буквально прощупывает пальцами мою рукоять. — Менять тебе имя не стоит, хотя я и люблю что-то более классическое — Гелиос, Аполлон и все такое.

Она… она древняя! Она дочь Прародителя! Пять высокоразвитых планет на благо клана! Долг. Жизнь в качестве древнего Оружия, крушащего миры… Даже если она сейчас разберет меня на гвозди прямо здесь, на поляне, разве я имею право ей отказать?

— Ну вот бери и веди, чего стоим, кого ждем? — Прародитель достал из накладного кармана жестяную банку с огненным рисунком по черному фону, звучно распечатал напиток и выпил его с заметным удовольствием. — У него прошлый опыт был неудачный, девочка попалась… слишком нерешительная. Так за рукоять и не взяла. А ему, судя по всему, нужно другое.

— Не-ет! — неожиданно прохрипел я, изумив этим даже самого себя, и… попытался выдернуть ладонь из крепкой руки древнего Мастера. Да, она была по-настоящему древней и сильной, ее аура слепила и вызывала оторопь. Я буквально чувствовал, как утопаю в этой силе, проваливаюсь, будто новорожденная звезда в черную дыру.

Служить такому Мастеру — мечта и высшая честь. Быть проданным семье Прародителя за такую сумму — отметиться в анналах истории на долгие тысячелетия.

А я сошел с ума, потому что как последний идиот пячусь от нее по тропинке и лихорадочно пытаюсь сообразить, как и где мне сейчас искать свою… овечку.

Мордред:

Я проснулся оттого, что вокруг витал запах какой-то выпечки, а место в кровати рядом со мной было пустым. Инстинктивно подскочив, уже готов был сорваться с места — ржа ее знает, куда могло унести с утра пораньше эту адреналиновую наркоманку, хорошо, если только на работу.

А вдруг прыгать башкой вниз откуда попало? За тварями в одиночку, не дай прародитель?! Додумается же, идиотка! С нее станется!

Тц, аж передергивает от собственного мышления курицы-наседки… Стоит признаться хотя бы самому себе: Мордред, ты влип. Ввинтили в неподходящую поверхность, как последний ржавый болт. И самое раздражающее, что ввинтили в одиночку. Бегаешь тут, как гусыня за неразумным выводком, переживаешь, оберегаешь. Да прародитель бы побрал эти чертовы инстинкты Оружия! Или уже не только инстинкты? Ржа-а-а...

А эта… дикарка… как жила, так и живет. Ну разве что удобная прачка-нянька-шлюха в моем лице под боком образовалась. Там настолько мозги набекрень, что ей, кажется, ничто по-настоящему не важно в этой жизни, кроме риска, даже с трудом отобранный ребенок. Ей наплевать на мои увещевания, на призму. Хорошо хоть, охотами можно будет увлечь. Из нее реально после тренировки выйдет отличный жнец. И у нас все шансы войти в историю, потому что ее фанатизм можно направить в нужное русло, и вообще не проблема будет сотворить из нее все, что я хочу. Только контролировать как следует, а там — призма у меня в кармане.

Только вот досада. Кажется, легкоуправляемой чокнутой куклы мне уже мало. Хочется… хочется чувствовать хоть какую-то отдачу, наверное. Пусть даже не любовь, но… сам не знаю.

Сильно разогнаться в своих мыслях я не успел, как и одеться. Потому что дверь в спальню отворилась и в нее неловко, как-то боком, протиснулась Аида. С подносом. На котором стояла тарелка со свежеиспеченными слоеными булочками-круассанами и кружка с кофе, от которого поднимался сливочно-карамельный пар. То есть кофе точно был для меня. Такой только я и пью, сладкий, бархатный и с отдушкой. Сама Аида обзывает это извращением и давится черной бурдой без сахара…

Я аж дар речи потерял на секунду. Чего? Завтрак мне в постель? С какой радости? Да от нее хлеб передать не дождешься, если зависнет.

— И на сколько ты решила покинуть нас сейчас, раз расщедрилась аж на целый завтрак? — начал было я, но аромат любимого напитка ненадолго меня отвлек. Через пару глотков я наконец решил посмотреть на эту обнаглевшую… Темные круги под глазами и загнанный взгляд, торопливо опущенный в пол, все же дошли до моего сознания сквозь сонную одурь.

— Что? — Кажется, это называется «мороз по коже»? Да к рже сравнения, какие еще неприятности готовы свалиться на мою голову? А главное — за что опять?! — Что ты уже успела натворить, смертная? И когда?!

Аида очень аккуратно поставила поднос с оставшейся на нем тарелкой круассанов на кровать, села на пушистый коврик у моих ног и подняла на меня совершенно больные глаза. Мне стало не по себе настолько, что я едва скверной не подавился.

— Я… — И замолчала.

— Что ты?! — Через пару минут этой затяжной тишины у меня волосы на голове зашевелились от страха и злости. — С гвоздем что-то?! Ты решила сыграть с ним в одну из своих забав и уронила? Пролила на него кипяток?

Она отрицательно помотала головой и опять не сказала ни слова.

Да вашу ж пространственную дыру! Какого... она молчит, как примороженный к обшивке цвирк?! А знаете что? Мне надоело. Она в моей голове шастает как у себя дома, а я тут буду гадать на ромашках, из какого места ржа сыплется?

— Твою мать… ненормальная, — сказал я с чувством, переставил поднос на тумбочку, за руки вздернул эту… дикарку с пола, пихнул на кровать, прижал и навис сверху. — В глаза смотри!

И рванул по связи.

Аида:

Утреннее отрезвление было… это было гораздо хуже, чем все прошлые разы, вместе взятые. Этот чертов адреналин иногда хуже алкоголя — я натурально пьянею, а потом закономерно наступает похмелье со всеми его прелестями.

На этот раз физически я была в полном порядке, к удивлению. А то ведь бывало, что меня и в теле корежило, не только в мозгах.

Но вот морально… словно полупрозрачную штору на окне отдернули, и я впервые увидела события последних недель без этого легкого флера безумия.

С самого начала, когда я поняла, что Анютки больше нет, а мне предстоит бой за Ваську и родительский дом, — с самого начала я начала скатываться в это состояние, нужно было… я пыталась, честно. Но любая стрессовая ситуация — это толчок к краю пропасти. И на этот раз я летела туда на всех парах без стоп-крана, даже не пытаясь затормозить.

Отрезвление стало болезненным. Не знаю, почему оно настигло меня именно этим утром, но факт налицо. На хрен все эти заморочки с призмой, охотами, тварями и прочей мистикой. У нас вчера в студии умер человек. Буквально на моих глазах. То есть я этого не видела, но почуяла. И что?

А то, дорогуша, что вместо того, чтобы хоть как-то помочь или посочувствовать, да черт с ним, просто ЗАДУМАТЬСЯ О ПРОИСХОДЯЩЕМ, узнать, кто это, ты не глядя сунула собственного ребенка в руки кому попало и рванула на запах смерти, как чокнутая наркоманка на дымок кипящего амфетамина!

Если бы не Мордред…

Вот еще один повод умереть на месте от стыда. Какие бы у него изначально ни были мотивы, как бы он ни обзывался и ругался… разве это повод пользоваться им, как… как… удобной вещью? И даже…

Да, знаю, во время отката депрессивные мысли перекрашивают мир в черные тона и сейчас я несколько драматизирую. Но суть-то от этого не меняется.

Я брала у него все, что мне нужно, от сумасшедшего секса до ухода за ребенком, я прекрасно знала, что он уже просто физически не может от меня уйти. Я брала и не парилась, не обращая внимания на его желания и эмоции. А взамен еще пока не дала ничего, кроме эфемерной «свободы от семьи». И то, от одной кабалы спасла, в другую посадила.