— Звони, — снова повторила я.

И на этот раз он наконец-то послушался — резко изменив тон, нарочито жизнерадостно пообщался со своей гарнитурой, пьяно рассмеялся напоследок и прервал разговор.

А еще час спустя Светлана запросила ордер на арест Матхаи Кападии, и об этом я тоже уже ничего не хотела знать.

Светлана новому фигуранту обрадовалась как родному и немедленно уволокла к прочим, не менее родным. Поскольку насчет Матхаи Кападии никаких указаний сверху не поступало, меня вежливо, но непреклонно выставили — я только и успела, что раскрыть рот и изречь сакраментальное «но!..», как вдруг обнаружила себя в коридоре у закрытой двери. Возможно, меня бы еще хватило на вторую попытку, но на запястье непреклонно завибрировал новым сообщением смартфон. Писал Дирк.

«Представители реестра уже здесь».

— Они же должны были только завтра!.. — простонала я себе под нос.

Часы, впрочем, приняли сторону незваных гостей. Технически уже полчаса как шел следующий день.

Разумеется, свободных номеров в гостинице все еще не было, а отсутствием дежурных на сутках спешили воспользоваться их соседи по комнате. На всей станции нашлось ровно две свободные койки: моя и Лусине, но Дирк не рискнул покуситься на святое без начальственного одобрения.

Начальство еще раз посмотрело на часы и категорически не одобрило. Высыпаться мне тоже нравилось, и нужно было придумать хоть какую-нибудь альтернативу — желательно, помимо шезлонга в коммуникационном помещении за душевой зоной пляжа, потому что оно прискорбным образом не вентилировалось даже в аварийном режиме.

Я запросила списки дежурных, убедилась, что Дирк никого не пропустил, и погрустнела. Попроситься к кому-нибудь на одну ночь, а свою комнату уступить комиссии? Меня, конечно, пустят — начальству вообще очень вредно отказывать. Но спать на соседней койке с малознакомыми людьми еще хуже, чем в осиротевшем жилом блоке, — не говоря уже о печальном влиянии подобных эскапад на авторитет и субординацию.

Потом я грешным делом вспомнила о пустующем «Фалконе» и разозлилась сама на себя. Когда вообще для меня стало таким привычным полагаться на помощь Ростислава и капитана Соколова?!

Здоровая злость наконец-то прочистила голову от серого тумана, сквозь который еле-еле пробивались более-менее конструктивные мысли, и я сообразила позвонить в гостиницу и отозвать пригласительные на имена Алии и Фаи Гильмутдиновых. Пусть еще не известно, помогут ли показания Матхаи Кападии восстановить справедливость, но уж обеспечивать драгоценных родственничков бесплатным жильем я больше не собиралась. Заодно и свободный номер нарисовался, чем я и поспешила обрадовать Дирка.

— Двухместный люкс в гостинице будет готов в течение четверти часа, — сообщила я, едва завидев его лицо на экране видеовызова. — Направьте представителей реестра к администратору, он оформит их пребывание в служебных целях. Я подойду чуть позже и согласую программу инспекции.

— Где ты? — невпопад спросил Дирк, кажется, не дослушав.

Я опомнилась и наконец отошла от двери Светланы Ракшиной.

— Направляюсь к себе, — честно ответила я, вспомнив, что так и не добралась до душа.

Перед беседой с официальными представители реестра стартовых площадок определенно следовало привести себя в порядок. Я уже не просто чувствовала себя загнанной лошадью — кажется, я еще пахла точно так же, но случайные встречные были слишком тактичны, чтобы прямо сообщить мне об этом.

— Выиграете мне час? — поинтересовалась я у Дирка и выдавила из себя улыбку. — Я подготовлюсь и подойду сразу же, как освобожусь.

Кукольно-нейтральная гримаса Дирка неуловимо потемнела.

— Хорошо, — скупо ответил он и отключился.

Но задуматься о перепадах его настроения я не успела. Ростислав стоял, уткнувшись в смартфон, у входа в наш с Лусине жилой блок — подпирал собой стену, как мраморный атлант в рваных джинсах. При виде меня он расправил плечи, разом возвысившись надо всеми людьми в коридоре, оттолкнулся от стены — и замер.

— Зарин, поговори со мной.

Я была готова поклясться, что у всех, кто пробегал по коридору, уши вдруг чудесным образом развернулись в нашу сторону — вопреки всяким формальным глупостям вроде человеческой физиологии. Но я с ней тоже нынче была в разладе, а потому винить никого не могла.

— Или я начну объясняться прямо здесь, — совершенно верно истолковал мою заминку Ростислав.

Я застыла, положив ладонь на дверную ручку. Воображение охотно дорисовало любопытные уши еще и невинной стене жилого отсека, а первым порывом — не самым мудрым, надо признать, — было нырнуть в комнату и закрыть за собой дверь на щеколду.

Но что-то подсказывало, что после такого экзерсиса проушину не восстановит даже чудо.

— Комиссия из реестра стартовых площадок прибыла на полдня раньше, чем ожидалось, — сказала я на удивление спокойным тоном. — Разговор нельзя отложить до тех пор, пока я не вернусь?

Он сомневался. Должно быть, ему и самому не слишком хотелось искать себе оправдания и выносить их на чей бы то ни было суд, но профессиональная хватка и разумная осторожность в один голос требовали не оставлять за спиной обиженную женщину. Даже если на полноценную обиду у нее нет ни сил, ни желания.

— Ну, нет, — помедлив, покачал головой Ростислав. — Ты вернешься, загруженная тысячей и одной задачей, и тебе будет не до меня.

— Мне уже не до тебя, — честно призналась я и приоткрыла дверь, но он не сдвинулся с места, мешая мне пройти.

— То есть, — у него вырвался какой-то странный сдавленный смешок, а лицо вдруг скривилось в гримасе — не то болезненной, не то веселой, — ты серьезно меня поматросила и бросила?

Число ушей — и воображаемых, и, увы, вполне реальных — резко возросло. Я прикрыла глаза и заставила себя выдохнуть.

На истерики времени тоже не было. А мне следовало сразу учесть, что, когда Ростислав пригрозил начать разговор прямо тут, он не блефовал. Уж кому-кому, а ему здоровой беспардонности еще и не на то хватило бы.

С другой стороны, у разговора посреди людного коридора тоже были свои плюсы. Вздумай я впустить Ростислава в кухню, наверняка бы опустилась до того, чтобы мелочно припомнить ему каждую мимоходом оброненную фразу, каждый неосторожный ход и каждый взгляд, а сверху сдобрить все это собственными выводами, сделанными в порыве гнева, когда мне в любом жесте мерещилось скрытое неуважение и мужской шовинизм.

А при свидетелях я на удивление успешно держала себя в руках.

— Угу, — кивнула я и слегка подтолкнула дверью его локоть, перекрывавший проем.

Ростислав заторможенно моргнул и убрал руку за спину. Я воспользовалась моментом, чтобы шмыгнуть внутрь.

— Подожди! — в последнюю секунду опомнился Ростислав и поймал меня за предплечье. — Ты же просто расстроена из-за…

Я дернула рукой, сбрасывая его хватку, и звучно захлопнула дверь. Потянулась было к спасительной щеколде, но передумала и, глухо выругавшись, пошла в душ.

А дверь так никто и не попытался открыть.

В душе я успела успокоиться. Тоже мне, драма, — пообедали вместе, переспали пару раз в кладовке, а он все это время (четыре дня? или уже пять?) думал, что я хозяйка наркопритона, а теперь вот улетает! Всплакнем над моим несостоявшимся романом, и пусть душ смоет мои слезы… ну, и все остальное, а то не такой уж этот роман и несостоявшийся.

Мне нужно было расслабиться и переключить мозги. Ростиславу — запастись впечатлениями перед долгим перелётом. Мы оба получили, что хотели. Какая разница, кто там что про кого подумал?

Он улетит завтра, ведомый скандальным и неугомонным капитаном. Путь до Марса тяжелогружёный «Фалкон» будет преодолевать не один месяц, да и вполне вероятно, что на обратном пути Соколов предпочтет выбрать другую платформу для приземления: едва ли «Морская ступень» оставила у него такие теплые воспоминания, чтобы возвращаться сюда раз за разом. Так с чего мне переживать о Ростиславе?