— Так, а вот это будет непосредственно по делу… — сказал Паленый, видя, что я опять в недоумении таращусь на содержимое каюты, — мы, если ты не знаешь, получаем десятую часть от всего, что нашли, так сказать, натурой. Это вот оно и есть, — повел он рукой на завал, — в данном случае, тут распилы найденных нами механизмов праотцов.

Значит, определил я правильно… а вот про какую-то десятую часть хотелось бы поподробнее. Зачем она нам, искателям? И если нужна, то почему в таком количестве лежит здесь и не используется? О чем, собственно, я тут же и спросил.

— Ну, как нужна… — протянул мой собеседник, поджимая недовольно губы, — ты в курсе вообще, для чего мы ищем артефакты праотцов?

Нет, я в курсе не был и просто жаждал это узнать! Потому, как информация об искателях, почерпнутая нами, интернатскими мальчишками, на Торговой площади, была в основном о том, что это мужественные люди, чуть не каждый день совершающие подвиги во благо Корабля… сильные бойцы, отъявленные хулиганы, пьяницы и дебоширы. Но вот конкретно, в чем заключается их работа, нам как-то, так понять и не удалось.

Что я и выложил Паленому.

— Про самый закрытый и охраняемый отсек Корабля знаешь? — опять спросил он меня.

— Если про синтезаторный — знаю, — кивнул я.

— Про него… че там делают, я сам не в курсах… да думаю, никто вообще, кроме спецов, его обслуживающих. Но вот туда мы и тащим всю свою добычу. А за нее нам положена премия — много древнего барахла натащили, значит и деньгу нам выплачивают хорошую, а нет — то, понятно, нет. Кстати, почему вас, пополнение, так ждали — потому, что по правилам команда, состоящая меньше, чем из пяти человек, в дальний поиск отправиться не может. А вблизи-то все давно исхожено и обыскано. Вот и откапываем всякие старые механизмы и распиливаем их на куски. То-то дело на малохоженных территориях, — мечтательно подкатил Паленый глаза, — бывало, вроде и небольшую каюту найдешь, а таскаешь с нее чуть не месяц!

— Это я понял, — остановил я его, догоняя уже, что сейчас его прорвет на воспоминания о старых удачных рейдах, — но вот это-то вы зачем сюда натащили?

— А это, мой юный друг — обсёр такой для нас… но по закону! Мы получаем десятую часть от всего найденного и можем ее себе оставить, можем торгашам или мастеровым сбагрить, подарить… в общем, что хотим, то и делаем с этой частью. Но вот это, — он ткнул пальцем в хлам, — никому даром не надо. Так что, как дверь не сможем открыть, чтоб оттуда вываливаться не стало, так загрузим на багги и повезем сдавать даром.

— А сдать, как новую добычу, нельзя? — посетила меня, как я подумал было, умная мысль.

— Сообразительный… — хмыкнул Паленый, — только там-то, в синтезаторном отсеке, тоже не дураки сидят! Нашу-то добычу по началу всю смотрят, что поценней на их взгляд, сразу изымают, но и оставшуюся часть, учитывают и описывают. Так что с умняком, который ты предлагаешь, на такой штраф влететь можно, что потом год будешь в ноль выходить! Были уже такие, сообразительные… знаем.

— Понятно… — протянул я, немного даже смутившись.

— Ты лучше скажи, определился уже, где жить будешь? — насмешливо спросил Паленый, закрывая дверь склада с барахлом.

— С тобой, понятно, — обескуражено посмотрел я на него, — как будто у меня другой выбор имеется!

— Правильно мыслишь… потому, как и кликуху свою Пердун, не за красивые глаза получил, знаешь ли…

— Да я уж понял.

В этот момент со стороны прохода раздалось:

— Пятые, к вам можно? — а в дверном проеме топтался невысокий щуплый паренек, с чем-то таким объемным в руках, что поверх этого были видны только его глаза и макушка.

— О, помощник нашего кладовщика пришел, — довольно констатировал Паленый и махнул тому рукой, — заходи.

Оказалось, что это мне вещи принесли. Постельное белье, одеяло с подушкой, два комплекта повседневной формы и кое-какие необходимые по жизни принадлежности, типа новой зубной щетки.

Я принял стопку у парня с рук на руки, и мы с Паленым отправились в нашу каюту меня обустраивать.

Пока, суть да дело — постель там, я заправлял, одежду по полкам раскладывал, решил развернуть тему прозвищ в местном обществе пошире. Все ж знать надо, откуда, что взялось — не у всех же такая очевидность, как у Пердуна в имени, проскакивает.

— Отчего Валета так прозвали? В карты резаться любит? — задал я вопрос по первому интересующему меня товарищу.

— И в карты тоже… — начал отвечать мой новый сосед по каюте, заваливаясь на свою постель, — ты его руки видел?

— Конечно, все в татушках, сплошняком.

— Так там сплошняком не только они, а все тело, говорят даже задница. Он весь — сплошная картинка. Понял теперь почему?

— Картинка… ага, отсюда уже карты… ну, и валет, как одна из них, — кивнул я, — а почему Стояк? Наш капрал из сантехников, что ли в искатели попал?

— В искатели и охотники в основном из молодняка набирают, а еще из тех хранов, у которых совсем с дисциплиной не складывается. Кстати, Валет из последних. Но и здесь ему вечно тесно. Надеюсь, однажды он все-таки к отбойнику отправится, там-то его точно угомонят быстро. А капрала так нашего прозвали, когда он только в искатели попал. Он когда понемногу осваиваться после интерната начал, то его постоянно на дрочилове ловили.

— Чего? — в очередной раз вырвалось у меня.

— Скоро сам поймешь, на этом всех ловят. Но Стояк наш, по ходу, больно уж часто попадался, раз ему даже эту кликуху дали. Как звали раньше, не знаю, мы из разных команд в одну попали, а историю эту он сам рассказал, молодой тогда еще был совсем, а я-то вроде как, старым уже числился.

— А почему не ты тогда капралом стал? — задал я вопрос, который уже давно крутился у меня на языке.

— А зачем мне оно надо? Процент от выручки не намного больше, чем у остальных, а ответственности-то сколько? Ты вот мне лучше скажи, тебя-то про что Хвостом прозвали?

— Да все просто! — махнул я рукой, — Я-то не очень сильным был всегда, да и рост набирать начал всего с год назад, так что на занятиях дрался так, чтоб под крупняк не попасть — крутился, скакал, в общем, брал скоростью. Так наш наставник по боевой подготовке меня как-то и назвал «щеровым хвостом». Ну, а потом, как водится, привязалось насовсем.

— Ясненько, — принял мое объяснение Паленый, — а у щера хвост — да-а, орудует он им быстро. Длинный, крепкий и весь в шипах. Туда-сюда — хлесть, хлесть и калечит так, что попробуй, выживи потом еще! Хорошее у тебя прозвище. Но на новом месте тебе его еще отработать придется. Ты ж понимаешь?

Но не успел я кивнуть на это, что, дескать — да, такие вещи знаем, как дверь распахнулась, и на пороге каюты нарисовался Пердун:

— Жрать пошли, пора уже! — и, не дожидаясь нас, слинял с глаз, видно так спешил на обед.

— Он пожрать любит, — подтвердил мою догадку Паленый, спуская ноги с кровати.

— А он всегда был таким… странным? — спросил я, когда мы выходили из отсека.

— Не, говорят, раньше нормальным был. Ему на выпускном сильно по башке настучали, а он потом еще и из больнички сбежал — видишь ли, каникулы пропустить не захотел. Его доставили обратно с сильными болями. А по выходу, когда он уже таким стал, Пердуна на прииски хотели отправить. Но в финале-то он бился хорошо, и Стояк к тому моменту уже успел на него заявку накатать. В общем, все-таки нам отдали. Да он в деле-то ничего, приказы выполняет четко, да и сильный очень, так что камни разгребает быстрее всех.

Пока соображал по сказанному, а потом содрогался при мысли, что могло бы быть, не выполняй я все предписания врачей, мы успели выйти на улицу.

Камбуз, где питались и команды искателей, находился на первом этаже общаги аграриев, и нам следовало только пересечь проезжую часть, которая разделяла здания.

Собственно, когда-то, это была одна из улиц города, как и многие другие, которые теперь стояли с перекрытыми проездами, отделенные от обитаемой части Корабля.

Но сейчас это был всего лишь форпост на границе жилых палуб и проселка — широкого туннеля, убегающего вглубь территорий — к рудникам, каменоломням и фермам.