— Когда я спросил маму о её отношениях с Уильямом, она сказала: «Это не то, что ты думаешь». Я ей не поверил. Пожалуйста, пойми, я не хотел обидеть маму. Я был зол. Мне казалось, что всё, что у меня было в жизни до этого момента, было ложью. Мама сказала, что любит меня. Она любила Кэролайн. Она любила моего отца. Она любила тебя. Она попыталась утешить меня, но я не позволил ей приблизиться. Я был придурком и сказал ей, что если она не покончит с Уильямом, то может забыть, что у неё когда-то был сын. — Джулиан смотрит в потолок, пытаясь подобрать слова. — Не думаю, что мама поняла, что я находился в Вестпорте. Иначе Уильяма там не было бы. Они кричали. Чёрт, я всё ещё слышу её яростный голос. Я побежал вниз. Когда я добрался до гостиной, Уильям уже целился в маму. Я не мог понять его слов. Чёрт, я застыл. — Он делает паузу. — Я, чёрт возьми, застыл. Мама умоляла меня не приближаться. Я не мог защитить её. Всё произошло так быстро. И Уильям … Уильям, блядь, застрелил мою маму.

Неудержимые слёзы текут по лицу Джулиана. Я вытираю его щеку тыльной стороной ладони правой руки, в то время как моя левая рука по-прежнему соединена с его дрожащими руками.

— Уильям повернулся ко мне. Мама ещё двигалась, и всё, чего я хотел — это подойти к ней. Но он держал пистолет, целясь в меня. Он держал пистолет направленным прямо на меня. Его последние слова были: «Я не могу без неё. Прости, сын», — прежде чем приставить пистолет к своей голове. Я не знал, что делать. Я подошёл к телу мамы, она ещё дышала, умоляя меня позвонить отца. Её последними словами были: «Марсель всегда будет твоим отцом. Я люблю тебя».

— Мисс Пендлтон вбежала в дом через несколько минут после второго выстрела. Не знаю, что бы я делал, если бы её там не было. Она сделала всё. Она попросила меня не раскрывать, что я присутствовал в доме в это время. Мисс Пендлтон защищала меня все эти годы. Правду знают только отец и мисс Пендлтон. Даже Кэролайн не знала. Она умерла, так и не узнав, что произошло в тот день. И хотя его единственный брат убил жену, отец хотел защитить Уильяма. Он знал, что это сделает с Алистером. И что ещё важнее, он не хотел, чтобы мамина память была запятнана. Даже после того, что она сделала, отец любил её. — Джулиан уставился в потолок, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза, прежде чем признаться: — Этот грёбаный ублюдок назвал меня своим сыном.

Я снова потираю висок, пытаясь переварить признание Джулиана. Каким-то образом он знает, о чём я собираюсь спросить, прежде чем успеваю сформулировать слова.

— Я никогда не говорил отцу, что Уильям назвал меня своим сыном. Лина, он никогда не узнает.

Я киваю и молчу, пытаясь взять себя в руки ради мужчины, которого люблю.

— Уильям был моим грёбаным биологическим отцом. Этот долбаный ублюдок… С таким же успехом я мог сам нажать на курок. Я убил свою маму. Если бы я не подтолкнул её к встрече с ним… она… она до сих пор была бы жива. Должно быть, она знала, что Уильям неуравновешен. Я не мог спасти её. Я не мог защитить её. Я застыл. Что это говорит обо мне? Я чёртов трус. — Джулиан тихо плачет.

От откровения о том, чем Джулиан поделился со мной, у меня мурашки бегут по спине. После всех этих лет, после всех этих кошмаров и похороненных тайн я молюсь, чтобы он почувствовал облегчение от того, что наконец-то поделился секретом, который так долго хранил внутри. Быть свидетелем смерти матери не от руки дяди, а от руки отца. Выяснить личность своего биологического отца. Поверить, что он спровоцировал смерть матери. Потерять женщину, которую он любил больше всех. Скрыть гнусное преступление, совершенное в собственном доме.

Эмоциональное расстройство, которое он испытывал все эти годы, вызывает боль в моей груди. Боже, ему тогда было всего тринадцать.

Он прерывает мои мысли.

— Как ты можешь хотеть быть с грёбаным трусом? Как ты можешь хотеть быть с сыном убийцы? Неужели ты не понимаешь? Трус не заслуживает того, чтобы знать тебя, не говоря уже о том, чтобы любить.

— Тише, Джулиан, — шепчу я, прежде чем взять его убитое горем лицо в свои руки, изо всех сил стараясь убедить его, что его признание ничего не меняет.

— Я мог бы спасти её.

— Нет, Джулиан, тебе было тринадцать. Он был болен и вооружён. Ты ничего не мог сделать.

— Вооружён или нет, я должен был спасти её. Я разрушил все наши жизни. — Он на секунду задумывается. — Я сделал всё, чтобы быть рядом с тобой. Я держался от тебя подальше все эти годы, потому что я недостоин тебя… Но я больше не мог оставаться в стороне. Годы терапии не вернули меня к жизни. Только ты. Только ты, Лина. Я понял, что больше не могу жить без тебя. Неужели ты не понимаешь? Всё, что я сделал. Всё, что делаю… это все из-за тебя. Я хочу быть достойным тебя. Достойным твоей любви. — Джулиан медленно кладёт голову мне на колени, и я начинаю проводить пальцами сквозь его густые тёмные волосы. Слёзы, дремавшие более четырнадцати лет, текут по его щекам. Он не сдерживается, и я вижу, что он, наконец, понимает, что признание имеет больше смысла, чем он когда-либо думал. Я наклоняюсь вперёд и собираюсь поцеловать его, когда он шепчет: — Это всегда была ты. Только ты. — Я смотрю на него, мой храбрец, и вместо того, чтобы поцеловать его в губы, я сцеловываю солёные слёзы с его щеки. Время движется. Я продолжаю ласкать волосы Джулиана, пока он засыпает у меня на коленях. 

Часы показывают 6:03 утра, я поворачиваюсь налево и с удивлением обнаруживаю, что мужчина, которого я люблю, крепко спит. Я, с другой стороны, обеспокоена. Рассказ Джулиана о смерти матери не даёт мне уснуть. У меня болит сердце, зная, что он не только стал свидетелем её смерти, но и винит в этом себя.

Как тринадцатилетнему подростку удалось пережить такой ужасный опыт? Как он мог поверить, что я его возненавижу?

Я продолжаю смотреть, как он спит, подложив обе руки под левую щеку. Глядя на него, я успокаиваюсь. В течение следующего часа я прокручиваю в голове его признание. Я вдруг ловлю себя на том, что слышу его восклицание.

— Всё, что я сделал… всё, что я делаю… это всё из-за тебя.

Что, чёрт возьми, со мной не так?

Он признался, что был свидетелем убийства своей матери, и сейчас всё, о чём я могу думать, — это его слова о том, что это всегда была я.

Я люблю его, но что это нам даёт? На тумбочке лежат наши фотографии, сделанные за последние несколько недель. Я тянусь к ним, и всё, что я вижу — это мгновения любви. Могу ли я рассчитывать на возможность наших отношений? Отказываюсь ли я от всего, что когда-либо хотела? Я признаю, что отчаянно хочу ребёнка. Теперь, когда Эндрю исчез, я представляю себе, что у меня снова будут дети. Джулиан вообще хочет иметь семью? Я могла бы усыновить ребёнка и позаботиться о нём сама. Я могу завести семью с ребёнком. Но у Джулиана никогда не было серьёзных отношений, и он предлагал только что-то временное. Изменит ли его признание наше соглашение? Могу ли я показать, что хочу большего, и поставить под угрозу то, что у нас уже есть?

Все эти мысли изматывают меня, и я решаю, что чашка зелёного чая без кофеина поможет успокоить мои нервы.

На огромной кухне установлена самая современная техника, от которой у любого шеф-повара, удостоенного Мишленовского рейтинга, потекли бы слюнки. Шестифутовый Большой Дворец пугает меня. Всё, что мне нужно — это чашка чая. И хотя я живу в этой квартире уже несколько недель, мне ещё предстоит готовить на этой кухне. Не сводя глаз с огромной плиты передо мной, я решаю отказаться от приготовления чая. Вместо этого я открываю холодильник и достаю что-нибудь прохладное. Сок, уставившийся на меня, напоминает мне о статье, которую я недавно читала. Писатель предложил пить ананасовый сок, чтобы сделать вкус эссенции слаще. Да, я тут же тянусь к нему.

Утоляя жажду, я просматриваю несколько журналов, прежде чем потянуться за последним выпуском «Нью-Йоркер». Всё тихо, и я наслаждаюсь несколькими минутами одиночества. Слишком много вопросов без ответа вертится у меня в голове. Хотя я просматриваю статью за статьёй, мои мысли всё ещё кружатся вокруг него.