Она заколебалась, прежде чем ответить, и не знала почему. Она ненавидела саму мысль о том, чтобы позволить чужим словам добраться до нее, особенно когда это касалось его самого. Он был любовью всей ее жизни, но она должна была признать, что немного свободного времени может быть действительно полезно для них обоих. Сделав глубокий вдох, она нажала кнопку ответа и поднесла телефон к уху.

— Алло, — сказала Лана в трубку.

Все, что она могла слышать, было дыхание на другом конце телефона, тяжелое и трудное. Он плачет?

— Кейден?

— Я никогда больше не смогу доверять своей матери, — наконец выдавил Кейден. Лана была потрясена, она не знала, что сказать. Было совершенно очевидно, что Морин сообщила ему эту новость. Ей хотелось быть рядом с ним, чтобы утешить его, но это было невозможно, находясь за три тысячи миль отсюда.

— Так что же ты собираешься делать? — спросила Лана.

— Я не уверен, но я знаю, что должен уйти от нее. Я больше не могу этого выносить.

— Прости меня, малыш. Я знаю, что тебе больно, и то, что она сделала, было непростительно, но ты справишься с этим. Ты всегда так делаешь, — когда Лана произнесла эти слова, она поняла, что была не единственным человеком, который действительно нуждался в отдыхе от всего происходящего.

С ее стороны было эгоистично думать, что все случившееся произошло только с ней одной. Он был в этом так же, как и она, и хотя он не страдал от потери беременности физически, он действительно страдал от потери. Возможно, им обоим пора было сделать перерыв, чтобы привыкнуть к новому образу жизни.

— Я знаю, что сейчас, возможно, не лучшее время, чтобы поднимать этот вопрос, но я снова думала о программе «медсестры без границ».

Телефон устрашающе замолчал, и она услышала, как в трубке раздался автомобильный гудок.

— Перед отъездом, я думал, ты сказала, что у нас все в порядке, — сказал Кейден, расхаживая по оживленному тротуару, в то время как пешеходы обходили его, проталкиваясь мимо. — Пожалуйста, не делай этого со мной, с нами.

Лана закрыла глаза, чувствуя, как жгучие слезы вот-вот потекут по ее лицу.

— Кейден, речь идет не только о тебе или обо мне, а о том, достаточно ли мы сильны, чтобы справиться с бурей, который мы сейчас переживаем. И я не знаю, как мы можем это сделать, когда столько всего происходит с нами одновременно. Как мы можем сосредоточиться на построении будущего вместе, когда прошлое все еще надирает нам задницы?

Слезы больше не были угрозой, они свободно текли по ее лицу. Это разбивало ее сердце, так же сильно, как она была уверена, что это разбивает и его, но она чувствовала, что это было то, что они должны были рассмотреть, независимо от того, насколько тяжело это казалось.

— Ты же сказала, что вернешься ко мне. Пожалуйста, не уподобляйся моей матери, не лги мне из соображений удобства или потому, что думаешь, что щадишь меня.

— Я бы никогда, никогда не солгала тебе, Кейден. Но если я позволю себе вернуться к Хэмби и притворюсь, что тот факт, что Ким находится менее чем в часе езды, не пугает меня до чертиков, тогда я буду лгать. Если я притворюсь, что потеря нашего ребенка не убивает меня каждую секунду каждого дня, я буду лгать. Если бы я не напала на нее в той больнице, возможно, я все еще была бы беременна.

— Нет, Лана, не делай этого с собой. Это была не твоя вина, — запротестовал он.

Она рыдала в трубку.

— Мне просто очень больно, и я не могу больше прятать голову в песок и притворяться, что это не так. По крайней мере, можешь ты это понять?

— Я понимаю это, но бегство тоже не выход, Лана, — сказал Кейден сквозь стиснутые зубы. — Я не могу принять это.

С этими словами Кейден повесил трубку, и на линии воцарилась тишина.

Лана уставилась на телефон, потому что уже в третий раз боялась потерять его, и на этот раз ей больше не на кого было свалить вину. Это будет из-за ее слов и действий, и она не была уверена, что сможет исправить любой потенциальный ущерб. Она твердо верила в то, что любовь, независимо от обстоятельств, всегда побеждает, и что у них все будет хорошо. Это был не конец, а только начало.

Лана взяла письмо по программе «медсестры без границ», посмотрела на номер телефона на странице и начала набирать номера. Единственный способ, который она знала, как сконцентрировать гнев и чувство вины, накапливающиеся внутри нее, — это оставаться занятой, вернуться к работе и, возможно, помочь кому-то еще в беде. 

Томас Хартвелл сидел в своем домашнем кабинете, прижимая телефон к уху, и слушал, как Морин плачет в трубку. Она объяснила ему, что Кейден узнал все о том, что он его настоящий отец, и Томас не знал, что делать с этой информацией. «Стоит ли нам с ним поговорить или остаться в тени?» — подумал он, когда она высморкалась. Вся эта ситуация была полной неразберихой, совсем, как и у Морин.

— А что я могу здесь сделать, Морин? — сказал Томас, когда она, наконец, успокоилась.

— Просто будь готов к тому, что он захочет встретиться с тобой. Я очень хорошо знаю своего сына.

— Я его немного знаю, Морин. Он тоже мой сын, и из-за этого ты злоупотребляешь моим положением его отца и судьи.

— Послушай, я не нуждаюсь в напоминаниях. Я точно знаю, что сделала, и знаю, что это было нечестно.

С этими словами Томас повесил трубку, откинулся на спинку стула и со вздохом уставился в потолок. Другой его сын, Джошуа, уже в молодости терпеть не мог Кейдена, и после того, как он узнал, что они были родственниками несколько лет назад, у него была настоящая истерика по поводу всего этого. Не помогло и то, что вскоре после этого умерла его мать, Ребекка. Трюк, который он выкинул в офисе городского инспектора, был незрелым и глупым, что-то общее у него и Кейдена, похоже, было. Томас покачал головой и почувствовал, как глубоко запульсировала мигрень, давящая ему на виски. А до тех пор он ничего не скажет и не сделает, пока не узнает больше и не сможет сначала поговорить с Джошуа.

Солнце едва пробивалось сквозь грязное оконное стекло квартиры Ким, пока ее надзиратель обыскивал комнату. Неуверенная в том, что он ищет, она все еще держала невозмутимое лицо, потому что другое устройство для лодыжки она спрятала в маленькой потолочной панели в коридоре. Шейн, ее надзиратель, топал по коридору не особо расстроенный, но полный решимости. Он почти не разговаривал с ней, но обшаривал каждый уголок и щель квартиры со своим планшетом, проверяя различные предметы, когда переходил из комнаты в комнату.

— Ну что, все в порядке? — спросила Ким, соблазнительно перекидывая ногу на ногу на диване. Она оборонительно скрестила руки на груди, когда глаза Шейна на мгновение остановились на ней, его брови сошлись вместе.

— Я предлагаю тебе закрыть рот и позволить мне делать свою работу, — выплюнул он, закатывая глаза. Он начал рыться в ее холодильнике, проверяя содержимое своего планшета.

— Ты чрезвычайно груб, и мне это не нравится.

— Мне все равно, что ты думаешь, пока ты остаешься на своем поводке, — Шейн посмотрел вниз на ее лодыжку, когда свет мигнул, а затем вернулся к ее лицу, — так всегда следует держать сук.

Ким открыла рот, не веря словам, которые только что сорвались с его губ. Если бы кто-то заговорил с ней подобным образом несколько месяцев назад, он бы не только лишился работы, но и ему бы досталось от нее самой. К сожалению, у нее не было силы, которой она когда-то обладала, ей нужно было беречь остатки самообладания и держать свои мысли при себе. «Сейчас не время злить этого чувака», — подумала она, наблюдая, как он продолжает разбирать ее кухонные шкафы. Он продолжал злоупотреблять своей властью еще тридцать минут, а она сидела на диване тихо, как мышь.

Когда он, наконец, закончил, и она подписала его инспекционные документы, затем посмотрела в окно, чтобы убедиться, что он сел в машину и уехал. Прошло два часа, прежде чем она почувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы, наконец, начать делать то, что ей было нужно. Поскольку Лана и Кейден все еще отсутствовали, ей нужно было в полной мере воспользоваться этой возможностью. Лана была слаба, и Ким знала, что у нее не хватит смелости по-настоящему прийти за ней. Если она действительно любит Кейдена, то почему не вышибет дверь и не разберется с ситуацией? «Потому что она — испуганная маленькая девочка, которая прыгнула выше своей головы, и ей не сравниться со мной», — подумала Ким, злобно оскалив зубы.