— Ран, — прошептал он, поднимая морду медведя на уровень глаз, — Почему все так несправедливо? Я люблю его… Эта страсть меня убивает, но ничего не могу поделать. Он такой величественный, недосягаемый, что с каждым днем я хочу его все больше. Ох, какая безумная любовь…
Данте покачал головой.
— Но почему? Почему он отворачивается от меня… Я ведь могу дать ему намного больше, чем придурок Альентес…
Медведь молчал, взирая пуговицами на хозяина, которого начинали душить рыдания.
— Ран, почему все против меня? Почему меня никто не любит? Даже таких гнид, как Альентес касается любовь… И чья! Моего Диего… Моего! Ран, я так одинок… Так одинок, — слезы текли по щекам парня, и он не мог унять рыданий, — Только ты со мной, Ран. Только ты меня понимаешь и любишь.
Данте прижал к себе медведя, и его плечи затряслись с новой силой.
— Ты прав, Ран, во всем виноват этот негодяй Альентес. Он совратил Диего! Он забрал его у меня. Мы отомстим, мы обязательно отомстим…
Я вернулся домой через полчаса. Мой праведный гнев много времени не занял. Зато ныли костяшки рук, окровавленные чужой кровью.
— О! Господи! Черт… Святые угодники! — Рауль встретил меня разнообразной палитрой удивления, — Что стряслось?
— Все нормально. Я наказал ублюдка, воспользовавшегося минутной слабостью другого человека.
— Ты об Игнасио? — с опаской спросил наставник, бинтуя мне руки.
Оказывается, себе я тоже рассек кожу. Неудивительно, я не церемонился.
— Его я не нашел, — честно признался я, — Но хотел…
— Слава богу, — выдохнул Рауль, — Но я знаю, что не нашел, иначе ты бы не вернулся. Игнасио сильный боец. Его класс превышает твой, тем более ты стрелок, а он специалист по ближнему бою…
— Значит, я стану мастером ближнего боя, — отчеканил я.
— Диего…
— Где Данте?
— Убежал.
— Я вспылил, не стоило его избивать. Я лишь руки свои об него испачкал. Извини, Рауль, но Данте вырос конченной мразью.
— Он не виноват, это я слишком плохой наставник…
— Нет! — я обнял Рауля, — Вовсе нет! Пускай ты не обладаешь железной волей и мертвой хваткой, но ты научил нас главному… Добру, уважению, любви к окружающим… Пониманию…
— Научил? Разве? Нет, я такой безалаберный и безответственный, что не смог даже приучить вас относится друг к другу с уважением.
— Рауль…
— Данте вырос капризным мальчиком, который не знает слова ответственность и не несет ее. Это моя вина…
— Надо было пороть его, но я счастлив, что моим наставником стал именно ты. Я же сказал, меня ты научил главному, и хорошо, что ты такой, какой есть.
— Но Данте… Может, мы и правда с ним нечестно поступали?
— Смотри… — я сунул Раулю в руки записку Альентеса, — Вот на этом Данте сыграл…
Наставник пробежался глазами по тексту.
— Читай вслух, — проговорил я, опуская голову на руки.
— Уверен?
— Угу…
Рауль откашлялся и зачитал:
«Милый мой Диего, — я так и видел мелкий ветвистый почерк, плетущийся как узор по открытке, — Мое первое настоящее письмо тебе… Так необычно, хотя ничего нового, ведь я миллион раз писал тебе послания. Хочется улыбнуться, но я не могу. Слишком грустное оно будет. Прости. Все, что я могу сказать.
Прости…
Но между нами не может быть связи. Я… Я не имею права на твою любовь. Я приношу одни огорчения и неприятности, всем, даже неблизким мне людям. Знаешь, я встретил Данте, он так заботится о тебе, он по-настоящему к тебе привязан душой, а я отнял у него тебя. Я нехороший человек. Моя натура сама, бессознательно творит зло, как бы я ни противился. Так уж вышло, во мне бесы. Смой скорее мои следы на своем теле, оно слишком чисто и свято, чтобы носить мою скверну.
Я до последнего лелеял надежду, что смогу быть с тобой. Снова, как в детстве. Но… По приезду в монастырь, я понял, что не смею даже заикаться об этом. Игнасио вернул меня на землю. Видишь, я столь ужасен, что даже он от меня отказался…»
Рауль поперхнулся.
— Читай… — поторопил я.
«И как я могу с тобой быть после такого? Диего, я знаю, что твое желание все еще сильно, но ведь в этом виноват только я. Я развратил тебя, как многих других из моего прошлого, и, знаешь, ничего кроме смерти они не получили. Сизиф тоже пострадал. Я нанес удар по ордену, меня приютившему. Пускай я призираю ложь розенкрейцеров, но поступать гадко, как предатель, я не имел права.
Мне довелось смотреть запись, что сделал Джордж. Гленорван меня не выдал, зато обвинил орден в том, что со мной происходило. Опять я всем помешал, смотри, мною даже попрекают! К тому же все теперь знают, что происходило со мной на протяжении девяти лет послушания у Игнасио. Мне так стыдно…
Я не позволю тебе расхлебывать мои проблемы, ты слишком высоко паришь над греховностью бытия, над сточной канавой, где я обитаю. Твой свет останется чистым. Обещаю…
Я гадок, Диего. Серьезно! Я совершил поступок, после которого ты точно от меня отвернешься. Ведь ты не простишь мне измены? Секс ничего не значит для меня, ни с тобой, ни до, ни после тебя… Какой же я врун… Но, Диего, как бы там ни было, заметив, что брат Винченцио заинтересован в моей персоне, я потакал его желанию. Я переспал с ним… Да, это правда. Я переспал с ним прямо на компьютерном столе медиатеки. Мне и без того было плохо, ведь я должен был отказаться от тебя, так что мой поступок никак особенно на мне не сказался…
Винченцио назвал меня «общественной шлюшкой», он прав, я ничуть не обижаюсь. Мое поведение достойно данного определения. Мое тело не отчистить даже святой водой… Оно не может принадлежать тебе. Только не тебе… Нет, не потому что я не люблю тебя.
Ты единственный, кого я впустил в душу и к кому привязался! По-настоящему привязался, понимаешь? Как же тяжело даются слова.
Но, Диего, ради тебя, я откажусь от своих чувств. Прости… Прости за все! Сейчас я навсегда покину монастырь. Я выбрал себе хозяина, и это Джордж Гленорван. Я заставлю его взять на себя ответственность за все, что он сделал с нашей судьбой. Я стану служить ему… Если он потребует, я буду с ним спать. Потому что именно такого отношения, я и достоин.
Прощай.
Я люблю тебя.
Твой всей душой, Альентес».
— Диего, — деликатно начал Рауль, — У меня серьезные опасения, что Альентес… Что его психика серьезно пострадала…
— Я бы посмотрел на тебя… — я стиснул руками голову, — Но он не псих.
— А я и не говорил, — пожал плечами наставник, — Винченцио хоть жив…?
— Да, наверное. Я выбил ему зубы…
— М-да, неприятно.
— Меня убило то, как он обратился к Альентесу.
— Тебя не коробит, что Альентес…? — Рауль потупил глаза.
И почему принято недоговаривать подобные вещи!?
— Ни сколько! — твердо заявил я, — Если у меня выросли рога, я их спилю нахрен. Эта измена для меня ничего не значила, да и не измена это никакая… Аль поступил так ради меня, глупыш. Я все равно от него не отрекусь, чтобы он не делал! Пусть хоть все его заклеймят позором, я буду с ним рядом. Да я носы всем разобью за нелицеприятные отзывы об Але!!!
— Я поговорю с Данте… Он не должен был обнародовать чужое письмо.
— Бесполезно.
— Я верю…
— Рауль, я верю в тебя, — я вымученно улыбнулся.
— Что теперь?
— Разве есть выбор…
— Перехват?
— Именно, я верну Аля. Хватит ему решать за меня, я сам знаю, что для меня лучше.
— Трактор…
— Помоги мне, я же должен как-то добраться до Москвы.
Рауль кивнул.
— Значит, я был прав, что собирал эти вещи.
Он поставил передо мной коробку с бутербродами и бланк разрешения на выезд в Россию.
Я аж подавился слюной.
— Когда ты успел? — ошарашено вытаращился я.
— Ой, бутеры делаются за пять минут, когда ты убежал, я нарезал хлеба…
