— Знаешь, что там было?

— Догадываюсь. Ты по этому поводу так сияешь?

— Ну, нет, конечно. Хотя ты очень фотогеничен, тебе говорили?

Я нахмурился.

Винченцио выглядел слащаво-довольным, чем меня жутко напрягал. Вот уж не думал, что он станет так бесхитростно и незатейливо ко мне подкатывать. Хм, и что с людьми делает гормональный всплеск! Неужели этот тупица думает, что если Джордж Гленорван принудил меня к падению, то и ему, Винченцио, такое под силу? Что за глупость.

Простому и ординарному брату ордена никогда не стать моим владельцем. Я, безусловно, раб и вещь, но не столь дешевая, чтобы якшаться с малолетними нахалами. Прежде он должен меня подавить.

— Ты меня слышишь? — Винченцио уже чуть ли не скакал перед моим носом, желая обратить на себя внимание.

Видимо погрузившись в свои сложные мыслительные умозаключения, я выпал из разговора.

— Ты такой болтун, что я уже отключился, слушая твою монотонную речь, — съязвил я.

— Тебе хочется узнать, что вчера было? — продолжал докапываться Винченцио.

— Не особо, — честно признался я.

— Как?

Монах даже растерялся.

— Я знаю, что вам вчера показали. Ведь это происходило со мной.

— Хе-хе, — Винченцио заговорщически потер руки, — А вот и нет.

— Хм?

— Я могу показать, — кокетливо растянул слова собрат.

— Давай.

— Ура! Ура! Идем! — он потянул меня за руку в помещении медеатеки.

Я мог понять энтузиазм Винченцио, ему катастрофически не хватало общения, и он жаждал любого собеседника. Тяжелая ноша — маячить день изо дня в пустынном зале, служащем архивом видеоинформации братства.

Круглые столы с мониторами ограждались деревянными скамейками, на полу крупные плиты мрамора зеркалили потолок с фресками, высокие своды монастыря украшали бордовые драпировки. Несмотря на внешнее великолепие, медиотека дышала пылью и запустеньем. В архивах всегда немноголюдно даже в столь современных.

Я уселся за свой любимый компьютер, ближайший к окну. Иногда мне приходилось работать с электронными книгами по наставлению Игнасио и я облюбовал себе уединенное местечко.

Винченцио порхал возле меня, уже успев разжиться диском.

— Давай сюда, — проворчал я, вырывая у него из рук диск.

Компьютер загудел, заглотив порцию пластика. Пошло изображение.

Я вздрогнул. Сначала оцепление от кончиков пальцев до пяток, потом тотальный ступор.

Как-то непривычно и неприятно видеть себя со стороны на экране. Даже понимая, что на диске запечатлены мои низкие поступки, которые творил я и никто другой, не можешь отделать от чувства откровенного разоблачения.

Я бы не хотел попадать в объектив камеры, но я не выбираю.

Диск продолжал бичевать меня информацией. Виченцио выдал мне наушники, теперь я напоминал авиадиспетчера за работой. Мой сеттелит стоял сзади и переминался с ноги на ногу, томясь ожиданием моей реакции.

Когда монитор потух английской надписью «Правда», я сорвал наушники.

Теперь я все знал…

Мерзко!

Значит, я привлек Игнасио только приказом Сизифа, значит, Сократ плакал не над моим голосом, а из-за чувства вины. Ну, хоть Диего ни в чем невиноват. А вот с Раулем дурно получилось, выходит, я его ни за что ненавидел. Я был несправедлив.

Джордж… Странный он человек. Гленорван вроде как стремился оградить меня и походу уничтожить моих обидчиков, но на поверку вышло скверно. Нет, я, конечно, не обольщаюсь, его поступок всего-навсего удар по братству с использованием обличающих фактов, а никак не забота обо мне. Но все равно, даже выжав из ситуации максимальную пользу, он не предал меня осмеянию. Джордж желал мне добра. Но…

Дурак!

Лучше б он завершил начатое. Я бы вынес подобный удар, но то, что теперь весь орден знает, как я убог, каким было мое взросление, по-настоящему меня убивает. Я не в силах принять этой правды. Мне больно и стыдно… Я хотел сохранить от всех в секрете наши с Игнасио отношения, и мое ужасное прошлое тоже. Наверняка теперь братья станут смотреть на меня с жалостью, как на калеку. Я не хочу…

Уже поздно мне сопереживать, их взгляды будут лишь напоминать о былом, о моей прошлой страшной жизни.

Видишь, Диего, с каким отвратительным бесом ты связался. Не хочу, чтобы тебя тоже коснулось мое проклятие. Теперь, когда все известно, нам тем более нельзя быть вместе! Я не позволю. Ни к чему тебе повышенное внимание братьев, ты должен просто жить и радоваться каждому дню, а не быть погружен в грязные истории друга детства.

Диего…

Любимый мой, прости меня. Не воюй за меня, иначе придется идти против братства, которое ты так любишь. А мне… мне нет здесь места, как Слепому Скитальцу, как Пабло. Игнасио меня бросил, отказался, как от испорченной вещи, и хорошо… Я разочаровал его. Непростительно, но все же я рад, что все так сложилось… Ведь теперь я не стану мозолить тебе глаза. Я накажу себя за недостойное поведение воспитанника. И заставлю ответить за грязь, в которой извалял тебя, Диего…

Ты увидишь, насколько я неисправим, насколько развращена моя душа. Ты откажешься от меня и забудешь, а я найду нового хозяина вместо Игнасио.

Вот так, так будет верно… я не стану тебе мешать. Я так люблю тебя, что не позволю обременять собой и окружающей меня скверной.

Прости…

Я посмотрел на Винченцио, он качался позади меня, довольный, что его компьютеры хоть кому-то сгодились.

Я поднялся и, прислонившись поясницей к столу, замер, смотря в глаза собрату. Мне хотелось поскорее убраться отсюда и где-нибудь в укромном месте совершить обряд очищения через хлыст.

Но монах настроился на долгое общение с моей скромной персоной.

— Ну, как? — промычал он.

— Здорово! Сильно! — отмахнулся я, — А сам, что думаешь?

— Хе-хе, — Винченцио засмеялся, забавно подрагивая головой.

Он явно задумал неладное. Смотрит на меня так, как будто у него не глаза, а аппарат рентгена.

Я погрузился в размышления о возможностях Винченцио, мне показалось, он темнит.

Очнулся я от прикосновения к себе. Такого знакомого и пошлого прикосновения, что я сначала удивился, не сон ли это. Но нет, Винченцио подошел ко мне вплотную и рукой трогал меня между ног.

Вот значит, что он затеял. Как низко! Я мог бы догадаться, он не просто так меня сюда затащил. Запись Гленорвана сняла все ограничения, невольно дав извращенцам вроде Винченцио зеленый свет. Этот монах действительно решил, что может меня просто взять и поиметь.

— Я думаю, ты просто милашка, — прошептал Винченцио мне на ухо, — А какая превосходная линия шеи. М-м-м, красиво!

Как пошло…

Я поморщился.

Диего, ты должен был увидеть насколько, я мерзок, насколько гадка моя плоть, поэтому я не стал отбиваться. Такая кара тоже сгодится…

Зачем, спросишь ты? Что ж, я отвечу…

Винченцио не хуже остальных. Сейчас мой секрет известен всем, поэтому я не смею возражать. Смотри, Диего, на мое убожество. Смотри же!!!

Меня повалили на стол. Сам Винченцио лег сверху, дрожащими руками задирая мою сутану.

Я зажмурился.

Диего. Прости… Но это мое настоящее место, в грязи и смрадном разврате, а никак не с тобой, поэтому я предаю нашу любовь. Я должен оставить ее в прошлом, чтобы тебе не было потом больно. Поверь в твоих интересах прекратить все сейчас… ради твоего блага я готов на все, даже отказаться от тебя!!!

Даже ранить тебя Реновацио…

Даже притвориться, что ты для меня ничего не значишь…

Даже переспать с другим человеком, использующим мое тело, как инструмент удовлетворения похоти.

И лишь по одной причине, ведь я люблю тебя!

Сам-то я ничего не стою, а ты… Ты божий свет, лети свободным и не заостряй на пустых местах свое внимание. Пусто место — стало быть, я.

Я очнулся под Винченцио. Он навешивался надо мной, резко и отрывисто двигаясь. Его пот падал мне на лицо, срываясь прозрачными каплями с белесых патл. Голубые глаза, закатившиеся от страсти, рот, оскалившийся нижними зубами, красные щеки, вот так выглядел мой случайный любовник.