Вскоре, догадавшись, что я опять хитрю, Учитель повысил планку. Но я справился и на этот раз. После такого поворота событий Игнасио перестал меня нагружать чтением и оставил в покое, назвав мои успехи критериями гениальности. Конечно, все произошедшие со мной изменения Учитель приписал себе в заслуги.

Я не спорю, это он меня сконструировал. Только вот… Ладно, Диего, не хочу загружать тебя своими мрачными мыслями.

Знаешь, пусть ты и уступаешь мне в гениальности, но зато ты провел светлое детство и юность, а это компенсирует неумение быстро читать или владеть в совершенстве десятью языками. Твоих знаний тебе хватит с лихвой. Сама по себе технология обучения в ордене доведена до идеального абсолюта. Изыскания Игнасио всего-навсего его личный выбор и энтузиазм, которые излишни.

Я надеюсь, твой наставник был тобой доволен, а, зная Рауля, думаю, что так оно и было. Мой же учитель никогда меня не хвалил. Успехи воспринимались как должное или как его личные достижения, за неудачи я неотвратимо платил. Игнасио обучил меня всему, что я знаю или умею.

Владением Реновацио я так же обязан стараниям Учителя, который мастерски обращался с копьем, да и любым другим оружием ближнего или среднего боя. К сожалению, из-за слабого сердца ему отказали в звании бойца ордена, а напрасно.

Учитель стоил многих. Наверное, жутко обидно быть лучшим мастером боевых искусств, но при этом вынужденно находиться в постоянном резерве. Игнасио жутко уязвляла его судьба, он вообще подвержен быстрой смене настроения. Иногда хватало пылинке лечь не так, чтобы Учитель взорвался. Он мог то спокойно сидеть за книгой, не обращая на меня никакого внимания, то вскочить и начать остервенело хлестать плетью, снабжая действия страшными ругательствами.

Но я все ему прощал.

Лишь однажды я взбунтовался.

Ты помнишь эту историю, Диего?

Мне тогда едва стукнуло девятнадцать лет, оставался всего год до выхода из-под опеки наставника. Стояло жаркое лето, в воздухе томился плавящийся изнуряющий июнь, и, казалось, не было спасения от пекла.

В одно утро Игнасио сообщил мне, что собирается на несколько месяцев взять на поруки уже взрослого брата из дочернего монастыря. Вроде его наставник погиб, а парня некому приютить, поэтому на время пока не найдут ему нового покровителя, Игнасио берет его под опеку.

Я признаться честно, очень удивился столь неожиданной доброте Учителя. Вообще-то он никогда не впускал в наши с ним отношения кого-то еще. Он старательно избегал любого вида вмешательств, поэтому я даже не имел права общаться со сверстниками.

А тут, на тебе, пожалуйста!

Диего, я, конечно, догадался, что дело здесь нечисто, но что я мог?

Парня звали Гарсиа, он приехал из монастыря на Мальте и был младше меня на два года. Несмотря на это, выглядел он как типичный воспитанник наших широт, высокий, смуглый, мускулистый. Развитием тела он опережал свой возраст, и едва ли при взгляде на нас двоих можно было сделать вывод, что я старше.

Как ни странно, но с появлением парня Игнасио резко перестал проявлять ко мне внимание, доверив все общение с новым воспитанником мне одному. Я должен был учить Гарсиа математике, в которой он оказался полным и беспросветным нулем.

Вооружившись книгами, мы проводили целые дни напролет на свежем воздухе под сенью деревьев, спасаясь от неумолимой жары.

Он называл меня «Учитель», всегда при этом лукаво прищуриваясь. Но вел он себя со мной надменно, свысока, как будто это мне надо заниматься, а не ему. Отчасти он подавлял меня своей грубой мужественностью.

Гарсиа готов был говорить о чем угодно, только не о математике. Его интересовала моя жизнь, мои мысли, мои мнения и суждения, он постоянно провоцировал беседы на темы, отдаленные от предмета наших с ним занятий.

Я потакал ему.

Во-первых, я понятия не имел, как держать дисциплину, во-вторых, я мало общался с ровесниками и был лишен возможности наслаждаться юностью. Гарсиа стал для меня глотком свежего воздуха. Тем более он оказался единственным человеком, кого я интересовал.

Мне кажется, я расцвел с появлением Гарсиа.

Заложив книги под руку, я с радостью несся на наше с ним излюбленное место, лишь бы лишний раз поболтать обо всем на свете.

Сначала Гарсиа удовлетворялся исключительно общением, но вскоре он решил сблизиться со мной и телом. Когда он впервые ко мне полез, я жестко пресек его попытку. Но отчетливо, сознавая, что вскоре просто не смогу сопротивляться напору нового знакомого, я просил Игнасио разрешить мне оставить обучение Гарсиа. Наставник меня и слушать не стал, пригрозив наказанием.

Едва ли у меня был выбор.

Я естественно сопротивлялся домогательствам «воспитанника», но его натиск не мог меня не обезоружить. Я рос податливым человеком, разве я мог отстаивать свою сексуальную свободу? И не забывай, Диего, моей моделью поведения в постели на долгое время стали оргии в мотелях с парнями, нанятыми Игнасио. Я попросту не умел говорить «нет».

Вот поэтому я не роптал, я подчинялся рукам Гарсия. Я ловил на себе его высмеивающий взгляд, слушал реки нескончаемой пошлости, нашептанные мне на ухо.

Он звал меня «деткой». Ему льстило, что он смог соблазнить и овладеть более старшим товарищем, тем более учителем. А я сходил с ума от его нескромных прикосновений, от того, как он наваливался на меня сверху, разрывал сутану и пускался в поцелуи.

«Я развратил Учителя» — хихикал Гарсиа, когда я одевался после его бурных ласк. Или «Я подмял под себя старичка», — кидал он мне во время совокуплений, когда я потный и доведенный почти до пика наслаждения выкрикивал его имя.

Должно быть, было что-то унизительное в моем поведении, но я считал наш бурный роман, ничем иным, как настоящим чувством. Я влюбился в Гарсиа без памяти. И когда он завел разговор о побеге в наше с ним счастливое будущее, я не думая, согласился.

Ты хочешь знать, как же Игнасио?

Он не мог не замечать перемены, произошедшей со мной. Я ходил и улыбался, как дурачек. На моей шее розовели следы от жарких ласк Гарсиа, а румянец и блеск в глазах выдавали душевное волнение. Думаешь, всегда чуткий к малейшим переменам взгляд Игнасио упускал из виду мое воодушевление?

Конечно же, нет.

Но он упорно делал вид, что ничего не происходит, а я в свою очередь радовался тому, что могу быть с Гарсиа.

Однако, когда пришло время для побега и я твердо решил следовать за возлюбленным, все резко закончилось.

Меня застукали за сборами, склонившимся над вещевым мешком.

Учитель ничего не сказал, он лишь улыбнулся. Я сразу все понял. Но разве прикажешь надежде умереть?

Игнасио позвал в дом Гарсиа, он поблагодарил его за хорошую работу и отдал деньги. Я не помню, сколько купюр там было, но не так много. Моя любовь была оценена и продана.

«Прости, детка, но это жизнь» — сказал мне напоследок Гарсия и навсегда исчез из моей судьбы.

«Это был мой урок для тебя, мышонок» — с торжеством в голосе произнес Учитель, он смеялся, глядя на мои слезы. «На твое совершеннолетие, я сделал тебе бесценный подарок» — продолжал Игнасио: «Ты должен был давно осознать, что никому кроме меня не нужен. Но ты упертый мальчишка. Однако правду не изменить, ты, грязный носитель скверны, кому такой можешь быть нужен?! Смешно. Хоть теперь ты это понял?», «Да» — прошептал я, падая перед ним на колени. Игнасио лишь потрепал меня по волосам, и даже не стал наказывать.

Вместо него я сам себя покарал. Я хлестал себя плетью ожесточенно и остервенело, игнорируя боль и спазмы. Я бил себя с такой яростью и так долго, что даже Игнасио не выдержал. Он схватил меня за плечи и прошептал дрожащим от наслаждения голосом: «Хватит, мышонок, иначе ты себя убьешь. Остановись!». Я повиновался.

Мое тело бессильно упало в руки Учителя, и я провалился в забытье, чтобы проснуться на следующий день самым преданным и безропотным слугой своего хозяина.

Только Игнасио я был нужен… Только ему…

Только он от меня не отворачивался…