«Ты не пришла, не ты узнаешь…» Ты не пришла, не ты узнаешь, Как грудь стенала духотой, Когда глотками воздух вырываешь, Глотаешь, а он колючий и сухой. Дыхание, что бритвы тоньше, Искало губы языком песка. И небо облаком одним всё больше, Не ближе даже, для меня. Была как обруч безнадёжность — Не вырваться, не проскользнуть. Всё камень серый, всё острожность — Ни шага сделать, ни вздохнуть. А ночь кутила в белом цвете Садов вишнёвых в том краю, Где расстаются на рассвете, Где шепчут тихое «люблю». Где обмануться так возможно, Поверить, а потом навзрыд — Всё камень серый, всё острожно, И лист осенний лишь летит. Ты не пришла, не ты узнаешь, Как сердцу тяжело терять, Когда рассудком понимаешь, А соловей на веточку опять… Где расстаются на рассвете Садов вишнёвых – в том краю Кто был однажды, уже светел И примет всё, что выпадет ему. «Перчатки брошены на стул…» Перчатки брошены на стул. На спинке стула и пальто. Как воздух улицы пахнул — Дверь будто бы открыта всё. Ты скована и холодна, Но тает, тает иней… А высоко, где небеса, Не облака – два имени. Какие там слова ещё? Напутствия? Предостережения? Мы прочитаем все до одного, Но испытав в начале их значения. Теперь известна только главная Часть будущности дней, Всё остальное – это малая Крупица, отразившаяся в ней. И нам, как всем от сотворения, Без снисхождений тяжело — Науку строгую терпения Придётся выучить ещё. Слова напутствий – только звуки, Все пожеланья – лишь слова. Заочно не проходят той науки, Предмет которой – жизнь сама. Весна-женщина А вот и зелень молодая Вступила в силу – хороша. Весна, как женщина, привстала И к зеркалу прошла. Очаровательная спинка, Бровей приподнятость, ресниц полёт. Медовых губ горчинка, Когда ещё ей слаще мёд. А на щеках полузакаты И звёздных брызг полутуман, От глаз он плыл – был мил и как-то Не то чтобы грустил, а знал Ещё о чём-то, не об этом… Напротив, вовсе о другом, Но разве остановит это Весну и лето тёплое потом. Пусть всё придёт и будет, Мы не минуем всё равно Отпущенной крупицы. Людям Дано здесь всё и ничего… Но не об этом нынче – в но́ви Шумит, растёт, спешит; Стучится в сердце приступ крови, Хоть грудь вскрывай и на ладонь лети… И пусть. И пусть нас не минует Тоска разлук, печаль невзгод. Я присягаю: пусть всё будет, Но прежде – женщина! И дай ей Бог… «О любви, о несчастье, о подвиге…»
О любви, о несчастье, о подвиге Что тебе рассказать? Может, воздух спелой смородины Хочешь в строчках моих прочитать? Я могу, я кудесник, я знаю, Как это надо писать. Хочешь, на ладони снежинкой растаю? Научу и без крыльев летать? Но не проси одного – не умею Жить как в оправе часы И отмерять лишь холодное время, Эти хлеба насущного дни. Я умру без небес и мечтаний Тех, что сердцу приносит душа. В этом правильном мире из зданий Старомодная хижина я. Но кому-то надо остаться Душу в сердце хранить — Не вопреки, Чтобы чуточку, но приподняться, И не хлебом насущным Единственно жить. «Ах, в этом белом вот опять…» Ах, в этом белом вот опять Стоишь ты платье далеко, Ещё бы крылья – и летать Возможно было б так легко. Ты лучезарна и насквозь Тем невесомым, неземным Переплелась, в тебе слилось, Чего нельзя носить другим. Остановись, не уходи, побудь. Мой разорви обыденности круг, Мне нынче так легко примкнуть, Любовь, к твоей когорте слуг. Я воспарю и буду думать, Забыв, что так нельзя Жить, наслаждаясь, а не грубо — Как мы живём день ото дня. А после будет пусть, что будет, Не жаль ничуть, мне повезло: Вовек уже то не убудет, Когда есть женщина и ей дано… «Под макияжем чуть кричащим…» Под макияжем чуть кричащим, Под этим взглядом свысока Ты – словно медь из рук просящим, Вот только паперть от греха. В глубокой заводи души Не разглядеть, быть может, где-то Давно заветное лежит, Давно темно, давно без света. Теперь ты жизнь узнала близко, Не веришь больше ничему. Мелькнёшь и падаешь, как искра, Неважно где и всё равно кому. Но ты была другой — Кому-то предначертанной из мира, Его надеждой и судьбой, Была желанна, им одним любима. Но не сложилось. Всё ушло. Уже и ни к чему о том. И всё равно Ты иногда вздохнёшь – не тяжело, А будто бы вернулся он… |
