«Я хочу быть собой…» Я хочу быть собой. Я устал жить иначе: В вечном споре с душой И поступком, и значит, Снова сердцу тоска, А бессоннице комкать подушку, Особенно если звезда, Да и в дождик не лучше. Не убил, не украл И кругом виноват. Может, мало страдал Или горд невпопад? Может, зависть гнетёт И лежит пеленой, Чтоб не видеть дорог, Верней, даже одной? Или дети мои — Ни кола, ни двора — За грехи за мои Несут крест за меня? Нет. Не то, не о том… Есть и кроме счета, Не оплатит их дом, Дерево, сын. Только я. «Бездна. Крик птицы в ночи…»
Бездна. Крик птицы в ночи. Прыжок в темноту. Вздутые вены, ни единой души. И всё это разом и уже поутру. Труд невеликий решить Задачу без неизвестных. Всем хоть однажды приходится жить Неуютно, в надрыв, всюду тесно. Но разве ещё выпадет шанс Под небом и солнцем такой же?.. И значит, даже если темнее тёмного час, Не делай, что делать не должен. Минута… другая… ещё тяжело, Размашисто бездной и птица кричит, Размыты дома, как сквозь дымку стекло, Но время идёт, и вода не стоит… «Раствори до зари…» Раствори до зари Окна, добрая мама. Я устал от тоски. Душно мне. Сердцу мало Здесь узнать было мест, Где бы счастливо было. Может, это мой крест, Может быть, слишком выла Вьюга в том январе: Ровно третьего, рано, До зари, при пурге, Что мела, завывала. Так с тех пор и пошло: Не урон, так потеря. Днём мне было темно, Ночью – только темнее. Бледный свет огонька, Ни тепла, ни дороги. И всего лишь струна, Цвет иной на востоке. Что вот, кажется, тронь — Оборвётся она, и не будет Ото всех четырёх мне сторон Ни тебя, кто простит, Ни других, кто осудит. Раствори до зари Окна, добрая мама. Дай напиться воды И помолись, если надо… «Осколки. Пустота. Известия…» Осколки. Пустота. Известия… Но всё о будничном – не от судьбы. И только ветер вновь развесил И облака, и призрачность судьбы. Он знает своё дело прочно. Ему плевать на даты и их цвет. Он – ветер и свободен точно Всегда, везде. И никому – для всех. Приблизиться хотя бы малость К нему душою, сердцем и рукой. Пусть трижды всё бы расплескалось, Собрать всё трижды я б пошёл. В песках, снегах, на чернозёме; В суглинке, на простом цветке… И то пустяк уже, что меньше втрое Осталось всем, а стало быть, и мне. Свершилось главное: не стены Венчают помысел, дают успех, Но трижды труд во имя перемены И не кому-то, но для всех. Маме Мне сегодня так грустно и жутко, Что воочию вижу леса, В которых где-то кукушка И мои начинает года… Я грех суеверья крестами, Но он только ближе ещё. Была бы жива, я бы к маме Пришёл. Только нет уж её. Ушла моя крепость навеки. О как я ей был защищён, Как богом едино, наверно, калеки, Что крест свой несут и даруют поклон. Я всё понимаю, но сердце — Как ветер рвется к костру. Вот нет её, а я слышу: «Оденься. Пошто без фуражки пошёл ко двору». Одинокая яблоня, рыжий шиповник; Крапива, полынь, лопухи… Я знаю причину и кто в том виновен, А также чем дети ответят на это мои. Когда ни улыбки, ни грусти, Ни даже случайной звезды И мне не останется, а просто впустит Вечер к себе, чтобы спрятать навеки в ночи. И это случится, придёт, не минует. Но грусть моя нынче о той, Кто больше меня никогда не разбудит, Не проводит, не встретит своей тихой слезой. «Улыбаться хочу и влюбляться…» Улыбаться хочу и влюбляться, Быть добрым и чутким. Себя Хочу научить оставаться Рукой только в помощь всегда. Сердце отдать, не жалея, Для участия в горе чужом Достойнее, не правда ли, время Этой обочины: я ни при чём. Мы аккуратненько так отстеклились, Что стали похожи на рамы окон домов. За стальными дверями замками укрылись, Чтобы ничто и никто не проник за порог. Наши уши уже привыкают Быть глухими, хоть в колокола. Наши глаза уже отвыкают Смотреть в другие глаза. Но хрупок прозрачный листок, Как и жизнь, если точно в висок. Не проще ли просто всё это разбить — Всегда здоровее на воздухе жить. Улыбаться хочу и влюбляться, Быть добрым и чутким. Себя Хочу отучить отстекляться — Прочь остальное, подайте меня. |
