«Какой прекрасный нынче снег…» Какой прекрасный нынче снег, Безветренно, и, падая, Он не летит – плывёт, как свет, Задумчивостью радуя. Я у окна стою давно, Любуюсь белым сонмом. Летит торжественно-печальное ничто, А вздох у горла комом. И плакать хочется навзрыд Так просто, без причины. И белый снег летит, летит, Чтоб слёзы мы не позабыли. Торжественно-печальное ничто, А вздох у горла комом. Так, стало быть, живём, живём! Ещё: Насущного и будничного кроме. «В последнем сумраке тоски…» В последнем сумраке тоски, Перед рассветом, чудо — Я понял истину слезы, Идёт она откуда. Нет, не обида дом её, Не состраданье даже, Она – дыхание и всё, Что называем наше. Скупой бывает и горючей, Застигнувшей врасплох, То затаённой, то падучей, То в промежутках горьких слов. Но вся она до капли, До крошки у ресниц — Огонь, кинжалы, сабли И взгляд, упавший ниц. Ей в нищете и в чаше полной, Как ни крепись, везде Есть уголок бездомной Скиталице-слезе. «Я теперь не знаю…» Я теперь не знаю В час зари вечерний Трепета желаний, Ропота сомнений; Тайных тех печалей, Что от встреч и ожиданий. Будто уронило небо Звёздочку – сгорела. Был я легче ветра, Но юность пролетела. Облетела клёном В осень молодую, Был надежд я полон, А теперь тоскую. Вновь завьюжит небо И укроет тёмно, Был, как будто не был. Тяжело и томно. Разыграть бы в жилах Кровь истомой, Чтоб от чувства взмыло Колокольным звоном. Но облетела клёном Юность и пропала. Было раньше звоном — Стоном нынче стало. Стало ещё тихой, Тонкой, одинокой В час заката синий Грусти поволокой. «Дорога вдаль без цели…» Дорога вдаль без цели, Пусть ветерок сквозит. Когда-то мы умели Вразмах, а не в прогиб. Без остановок и причалов, Наш компас – не уют, А у костра она звучала — Гитара тихо в круг. Мы пели, но те песни Уже не мы, а нам поют, Хотя ещё и не повесил Гитару верную на крюк. Но всё равно, наверно, время Ушло, а в этом мы стары́, Живём, как жили, неумело И не научимся, увы. Всё справедливо, право, Всё, как и надо, есть. Немного горькая, но правда Поштучно и на вес. Не делают там скидок, Не выдают поблажек, Где не выносят плиток — Заведомо, гранитных даже… «Цветы мороза, цветы белые…»
Цветы мороза, цветы белые, Холодные цветы. Окно – как ваза, и в ней первые Стоят они. Нет, не живые, а красивые, Но красотой иной, Её не выставишь корзинами И не подаришь по одной. А вот дохнуло осенью И светом золотым. Садится гусь на озими, Что-то кричит другим. Картина без названия, И автор не Матисс, Пока лишь дарование, Но пишет уже жизнь. Она – урок и правило, Не наизусть, а в цвет, Где сердце след оставило, Там даже дерево – поэт. «А, знаете, звёзды всё падают…» А, знаете, звёзды всё падают, И чего не хватает там им? Ни друзей, ни врагов – только плавают В отдалении спутниц огни. Может быть, вся беда в притяжении? В этом их главный изъян? Не умеют они при сближении Оставаться холодными к нам. Загляделась, растрогалась, сгинула. Значит, так стало невмочь, Когда на глазах наших милая Летит, чтоб сгореть, раз не может помочь. А мы поскорее желание На чужой да на тёплой крови Загадали как бы в оправдание Гибели этой упавшей звезды. Вот и тайна раскрыта, прочитана, Но разве мы стали добрей?.. Всё тоже в нас сердце гранитное: Ни креста, ни земли – мавзолей. «Бывает, напишешь пять строчек…» Бывает, напишешь пять строчек — И, Боже, хочется жить, Не просто трубой водосточной, А что-то паять и лудить. Но чаще бывает другое: Губы до крови в зубах, И сердце лежит чуть живое, Если не нынче – на днях… Зачем оно здесь, в этом мире, Этот глупый, ненужный предмет? Обворовали его, оскопили И покрасили в пепельный цвет. Лежит теперь по кусочкам — Ни тепла, ни руки, Мелким, серым песочком На берегу без реки. Боже мой, как упали, Как сами низвергли себя. Честь нынче в опале, И совести нет – есть цена. Разменялись до мелочи в звон, Да не в тот благодатный! Это Монетный чеканит нас двор Не в колокольный – обратный. Бывает, напишешь пять строчек — И, Боже! Хочется жить! А вдруг еще кто-то захочет Из предмета вновь сердце сложить. |
