Друзья мои выглядели также как я. Похудевшие, с заплывшими лицами, грязные, в окровавленной и рваной одежде.

Раньше я избегал драк. Нет, конечно, как и всем приходилось получать по роже, и на стрелки в школе ходили. Шли на соседний двор стенка на стенку, но я это дело не любил и участвовал только, чтобы не ударить в грязь лицом перед товарищами. Боец из меня был так себе, и огребал я постоянно. Однако меня никогда не били так часто и так остервенело, как эти упыри. К концу недели я научился жить с постоянной болью. Боль примеряла с самим собой, учила абстрагироваться от реальности. Поэтому с каждым новым разом я отключался все быстрее и очухивался уже в клетке, куда мое тело затаскивали, пока я бывал в отключке.

Я очень переживал за Марти. Нет, я знал, что он не пропадет и всегда добудет себе еду и найдет воду, но боялся, что мой кот совсем одичает в неприветливых лесах Догрила.

Через неделю мы внезапно выехали на поле. Именно в тот момент, когда яркий солнечный свет резанул по глазам, я осознал, как же долго мы пробыли в лесу и какой там царил мрак. Первые пару часов приходилось жмуриться, глаза слезились и болели, но постепенно мы привыкли к новым ярким краскам мира. По виду Транникия ничем не отличалась от Ронгорна: леса, посадки, поля, деревушки, но даже в летних весёлых пейзажах чувствовалась какое-то отчуждение. Пессимизм, страх, недоброжелательность. Быть может, дело было и в наших провожатых, но все же…

Ещё через пару дней мы достигли его. Большого города, что серой грудой камней возвышался на холме. Окружённый крепкой неприступной стеной, тремя рвами, через которые были перекинуты аж три подъемных моста, он казался нелепой горой среди зеленых полей. Из разговора крылатых я уяснил, что это один из крупнейших городов Транникии Мортербран.

Чахлые деревушки вокруг города выглядели уныло, несмотря на живописные места. Народ, снующий по дороге, провожал нашу процессию презрительными взглядами. «Добрые» чумазые детишки поднимали пыльные камни с дороги и кидали в нас, сопровождая до самых рвов криками: «Душегубы, негодяи, падлюки соровские!»

Еще на подъезде к первому мосту в нос ударил адский запах помоев и тухлой воды. Из клетки было видно, что вода во рвах больше похожа на болотную жижу, заросшую ряской. А на ней лежали кверху брюхом гниющие под палящим солнцем мелкие рыбешки.

В самом городе смрад стоял невыносимый. Я думал, у нас в клетке пахло так себе, но это ничто по сравнению с амбре Мортербрана. Горожане выглядели как иллюстрации к страдающему средневековью: грязные одежды, дырявая обувь, гнилые зубы. Встречали нас, мягко скажем, неприветливо. Крики, плевки и улюлюканье сопровождали процессию до самого замка, который располагался в центре города.

Три башни из того же серого камня. Массивная решетка на воротах, которую подняли, чтобы пропустить нас и тут же вернули на место. Площадь не слишком большая: слева конюшни, справа еще какие-то постройки, прямо ступени и высокие двери. Однако нас повезли дальше. За поворотом начинался пологий спуск в недра холма, довольно широкая дорога, чтобы можно было разъехаться двум экипажам.

Нас накрыл сумрак, и мы оказались в каменной кишке, где на стенах горели факелы. По двум сторонам находились двери и решетки, за которыми можно было разглядеть тесные комнатки. Кухня, где поварихи трудились не покладая рук. Тесная коморка, где за квадратным столом играла в кости охрана. Склад, заваленный мешками. Возможно, винный погреб, судя по большим дубовым бочкам.

Наконец, процессия остановилась, и нас за шкирки выволокли наружу. Сопротивляться было бесполезно, да и не стоило. Печень и почки уже и так отбили конкретно.

Провели нас в боковой коридор с кучей решеток. Тюрьма. Что происходило в камерах, видно не было, но периодически я слышал приглушенные стоны и невнятное бормотание, доносившееся из темноты. Спина покрылась липким потом. Я уже представил, что нас здесь ждет. Надежда выбраться отсюда живым таяла с каждым шагом.

Меня вели первым, поэтому, когда мы остановились у одной из решеток, и охранники начали возиться с ключами, я обернулся на друзей. Их не было! Вот черт! Как я не заметил пропажи?

Меня толкнули в камеру и я, споткнувшись о грязный тюк, растянулся на полу. Кое-как поднявшись, огляделся. Сумрак камеры три на три метра рассеивал лишь свет из прямоугольного отверстия под потолком. Свежий воздух проникал тоже оттуда. Ну как свежий, дерьмовый, но воздух. Протиснуться через него не удалось бы даже ребенку — путь преграждали три металлических прута.

В камере пахло прелым сеном, тухлой водой, и говном, простите за мой французский. Тюк видимо заменял кровать, потому что кроме него и отверстия в полу в дальнем углу, тут больше ничего не было.

Потолки настолько низкие, так что мне с моим ростом было не сложно схватиться за прутья и, подтянувшись, выглянуть наружу. А камера, как оказалось, выходила на оживленную улицу, где сновали прохожие, проезжали, громыхая колесами по брусчатке, экипажи, катили бочки работяги, бегали босые оборванные дети. Стоял шум, гам, вонь и солнечные лучи почти не проникали сюда — так плотно стояли друг другу дома, и такой узкой была улочка.

За спиной скрипнула решетка.

— Этого что ли? — тихий скрипучий голос пробрал до костей.

— Давай этого. Молодой совсем, может быстрее расколется, — ответил охранник.

В камеру вошли трое. Двое крылатых и один человек, внешний вид которого явно говорил, что мы с ним будем не чаи гонять. Высокий и худой, он напоминал Кощея. Серая кожа обтягивала лысый череп и острые скулы, подбородок выпирал, а губы выглядели так, будто во рту совсем не осталось зубов. Сгорбленный как Квазимодо с длинными непропорциональными руками, будто на шарнирах привинченными к туловищу. Одет он был во все черное, но я не рассматривал подробно. Я уставился на длинный, весь в темных пятнах фартук.

Кажется, мне поплохело и начало тошнить.

***

— Этот мальчишка не может идти по прямой! Где его силы, я спрашиваю? У этого сила появилась сразу, когда он очутился у источника в Роще королей! Это же их источник! Родной источник! А последние два не проявили ее.

— Может, они не обладают силой навиашей? — безэмоционально ответила женщина.

— Ты дура безмозглая?! А нари? Нари не может служить никому, кроме навиашей! Никому!

— Как скажете, мой господин.

— Пошла вон!

Эльфийка встала, оправила темно-синее платье, украшенное драгоценными камнями, почтительно поклонилась, и направилась к высоким дверям из светлого дерева.

Он проводил ее ненавидящим взглядом. Если бы она не была ему нужна, давно бы изничтожил паскудину. Но народ любит дрянь, поэтому она будет его пленницей и впредь. Быть может, когда заполучит молодое тело, сучка родит наследника и тогда все наладится. Подлые змеюки падут, и мир покорится ему, властелину Лейдара и Валлестины. Жаль Землю прибрать к рукам не выйдет. Нет там источников силы. Даже тени, созданные демоном скалистых гор севера, погибли, не имея подпитки.

А сейчас оставалось бессильно наблюдать, как мальчишку ведут по мрачному коридору подземелья Мортербрана. Ну ничего. В минуты опасности сила проснется, и тогда портал сработает, перенеся его в Лейдар. А там дело за малым. У него уже всё готово к ритуалу.

Я долго думал над тем, почему так случилось. Почему именно нам с Рисей выпало оказаться в чужом мире. Мире враждебном, где каждая тварь хочет тебя убить. Впрочем, пока мы были в Ронгорне все шло более-менее спокойно. Ронгорн — это такое голимое захолустье, несмотря на то, что история тех мест уходит на тысячи лет назад. Сами посудите. Ильмана, фактически столица мира, стояла здесь. Государство навиашей, Навианделл, кажется, граничило с Ронгорном. Там шла активная торговля, так что местность процветала. Навиаши одни из сильнейших магов мира. Да туда постоянно шли процессии, дипломаты, да и просто путешественники. И попасть на север, можно было только через кого? Правильно. Через Ронгорн. И что с ним стало, после разрушения Ильманы?