— Перед бурей? — недоверчиво переспросила я и огляделась.

Ночь была тиха и прозрачна, и над задремывающим поселением склонялось темное небо, усыпанное звездами — крупными и яркими. Пески остывали, и из сердца пустыни веяло холодком.

— Ты не отсюда, — изрек Камаль, и в его голосе явственно зазвучали нотки легкого пренебрежения. — Ты не слышишь пустыню, но она поет для всех одинаково. Надвигается Бахир Сурайя, что смещает дюны и погребает дома под песком, и ты не выстоишь перед пустынным ветром в одиночку.

У него определенно хватало причин солгать мне, но о буре кочевник говорил серьезно — не то с восхищением, не то с ужасом, будто описывал не природное явление, а бога, и я замерла, ощущая, как по хребту поползли холодные мурашки.

— Но я знаю, как пройти через сердце бури и уцелеть, — договорил Камаль и умолк, выжидательно глядя на меня снизу вверх.

Вставать и пропускать меня в шатер он явно не собирался, не то опасаясь, что я не впущу его внутрь следом за собой, не то просто переживая о приличиях. Я помедлила — и тоже уселась на песок, скрестив ноги.

Пустыню, положим, я действительно не слышала. Зато гудение магических струн вокруг широкоплечей фигуры кочевника преследовало меня неотступно: тягучая, напряженная мелодия, способная сама по себе нагнетать обстановку так, как не смог бы ни один грозный взгляд и самое опасное оружие.

Маг. Сильный.

Очень сильный. Очень умелый. Пожалуй, ему не составило бы труда смести меня одним заклинанием — я бы просто не успела его поглотить. Да что там, пожелай маг такой силы заполучить незаконную рабыню (а кто там в пустыне проверит, законная она или нет?!), я бы и пикнуть не успела, как уже считала бы себя его собственностью — и вдобавок была бы неописуемо счастлива по этому поводу! А уж заставить меня считать, что мне позарез нужен сопровождающий, и вовсе можно было без помощи магии — изогнутые клинки дозорного выглядели донельзя убедительно.

Но Камаль отчего-то считал необходимым, чтобы я сама попросила его проводить меня до стойбища Свободного народа. Причем заинтересовался мной он ровно в тот момент, когда увидел клеймо на молохе, не раньше и не позже, как бы мне ни хотелось верить в силу женских чар.

— Я бы наняла тебя, отважный Камаль, — медленно изрекла я, положив расслабленные ладони себе на колени, — но никак не могу понять, отчего же столь могучему воину нужно заступничество тайфы?

Рашед бы животики надорвал, изложи я ему всю иронию ситуации. А вот Камаль, не сдержавшись, задрал брови и даже чуть подался назад, выдавая удивление. Я поморщилась, но не стала тыкать кочевника носом во все его оговорки и предпосылки, из которых кто угодно сделал бы нужный вывод.

— Я не могу обещать, что тайфа будет щедр и благосклонен, даже если ты проводишь меня к своему народу, — предупредила я, не дожидаясь наводящих вопросов. — Но мой господин мудр и справедлив… — «…на свою голову», — едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. — К тем, кому и впрямь нужна его помощь.

Тагельмуст мешал считывать выражение лица, но уже по глазам можно было определить, что с предложением я крупно промахнулась.

— Мне не нужна помощь от оседлого, — презрительно отозвался Камаль, не дав мне договорить. — Я хочу твой меч.

Я с трудом удержалась, чтобы не хлопнуть себя ладонью по лбу.

Великий переговорщик и дипломат, тьфу! Меч же висел с того же бока, где стоит клеймо! А маг, должно быть, с одного взгляда определил, что плетение на клинке уникально…

И, в общем-то, мог с чистой совестью подкрасться ночью к молоху, срисовать себе плетение и спокойно переждать бурю в оазисе. А меч потом заговорить свой, благо Камаль явно предпочитал работать с более длинными и тяжелыми клинками, нежели Рашед. Разве что решил не портить глаза, вычерчивая плетение при свете факела?..

Что-то все равно не вязалось.

— Меч по приказу моего господина назначен в подарок Свободному племени в обмен на службу, — я покачала головой.

Камаль нахмурился, но никаких дурацких вопросов в духе «да чтобы Свободные согласились служить оседлым?!» задавать не стал. А я чуть склонила голову набок и сощурилась, впервые позволив себе внимательно рассмотреть его вблизи.

Первое, за что цеплялся взгляд, — фигура: высокий в сравнении с местными рост, крепкие плечи и длинные ноги — Камаля с пеленок растили именно как воина, не рассматривая других вариантов. Оттуда эта текучая, почти звериная манера движения, оттуда привычка выбирать позу так, чтобы в любой момент можно было вскочить и схватиться за мечи…

…мечи тоже хороши. Не то чтобы я была таким уж знатоком, но они буквально кричали о редком мастерстве кузнеца и отличной дорогой стали.

И ткань тагельмуста стоила, должно быть, немногим меньше. Краска почти не выцвела, несмотря на месяц под палящим солнцем пустыни, и до сих пор немного пачкала лицо — за яркими складками проглядывала синеватая полоска кожи.

А кожа — куда светлее, чем можно было бы ожидать от кочевника, — выдавала примесь северных кровей. Арсанийцы никогда не брезговали рабынями — но детей от них оставляли лишь в том случае, если они появлялись на свет с магическим даром.

Мне не повезло. Зато Камалю природа, казалось, отмерила силы за двоих, и по жизни ему сопутствовала удача — до определенного момента, как это обычно с удачей бывает.

Иначе с чего бы племени бросать одного из сильнейших своих магов на другом конце пустыни, будто младенца без дара?..

— Я не могу отдать меч. Но я не стану спрашивать, отчего Свободные пожелали оставить столь отважного воина, — медленно сказала я, — и найму тебя в качестве проводника до гор — и обратно. Мой господин щедро заплатит тебе, когда я вернусь в целости и сохранности.

Если раньше не помрет со смеху. Впрочем, я имела все основания подозревать, что шкура фенека живо отобьет у Рашеда все желание иронизировать над ситуацией, когда охотник на оборотней приходит к оборотню за наградой после того, как поработал охранником для избранницы оборотня.

А Камаль, и не подозревая о столь специфической подоплеке моего предложения, молча вытянул клинок и полоснул себя по ладони, не тратя время на торги: понимал, что окончательную цену все равно буду назначать не я.

— Клянусь своей магией оберегать Аизу Мади на ее пути по пустыне, — скупо проговорил он и, уронив три капли крови в песок, сжал кулак.

Потревоженная движением магическая струна отозвалась глухим вибрирующим гулом и прочертила тонкую линию света в ладони мага. Когда Камаль разжал кулак, никакой раны уже не было — только капли крови едва заметно поблескивали, впитываясь в песок: пустыня приняла клятву.

Я нервно сглотнула и достала нож.

В беседе сокращается путь.

арабская пословица

Шкура, справедливости ради, была царским подарком. На базаре за нее можно было бы выменять двух крепких рабов или даже молодую верблюдицу, если как следует поторговаться. Не всякому охотнику удается не просто убить оборотня, а сделать это так, чтобы в выделанной шкуре не было ни единого изъяна. Камаль действительно заслуживал гордого звания арсанийского воина.

Но вместо невольного уважения к чужому мастерству я испытывала только страх.

Хуже всего было то, что укладываться спать на песке после того, как при всех мужчинах оазиса проявила интерес к этой проклятой шкуре, я уже не рискнула. Особого доверия у меня не вызывал ни Вагиз, неприкрыто стремившийся избавиться от лишних ртов, ни сам Камаль — несмотря на ответную клятву, дружеских чувств я к нему не питала, и он явно отвечал мне полной и безоговорочной взаимностью. И тот, и другой вполне могли тайком заглянуть в шатер ночью, просто чтобы убедиться, что мой интерес был типичным женским капризом, а не симпатией к оборотням.

Симпатии к оборотням в целом я, впрочем, действительно не испытывала. Но отношения с Рашедом накладывали определенный отпечаток на все мои впечатления и суждения.