— Он уже помешал, — мрачно заметил Камаль, не оборачиваясь. — Похоже, он сильнее тайфы и заслуживает его титула.

А вот Бахита волновали отнюдь не традиции наследования власти в пустыне.

— Значит, все, что ты наобещала, мы получим только в том случае, если нынешний тайфа удержит позиции? — расчетливо поинтересовался раб и, в задумчивости коснувшись ошейника, весь скривился: воспаленная кожа категорически не одобряла излишних движений.

— Если он не удержит позиции, мы все будем мертвы, — отрезал Камаль и до хруста сжал кулаки. — Как он нашел нас, Аиза?

Это я и сама не отказалась бы выяснить. Сабир-бей упоминал, что при попытке использовать поисковый свиток едва не обжегся, потому что зачарованная бумага вспыхнула у него в руках еще до того, как он успел дочитать заклинание. Когда чорваджи-баши решил повторить эксперимент в дворцовой мастерской, дело чуть не закончилось моими похоронами, а плетение так и не сработало как должно. Кроме того, отыскать мага-«зеркало» при помощи поискового заклинания можно только в одном случае: если маг сам это позволит. Мне ничего не стоило попросту поглотить чужое плетение — скорее всего, я бы сделала это рефлекторно, не задумываясь…

Если, конечно, Нисаль-ага не додумался переложить рисунок заклинания на исчезающие магические нити. Но это потребовало бы немало времени — да и никак не влияло на защиту от поисковых чар, которую давало «черное забвение». Едва ли оно распалось на мне так же быстро, как на Бахите.

Вероятнее всего, Нисаль-ага искал не меня. Тогда что?

О существовании Бахита и Камаля придворный маг знать не мог. На украденные из молоховни вещи вряд ли когда-либо обращал внимание. Самих же ящеров по пустыне бегало несчетное количество, и отыскать среди них именно того, которого я украла, было невозможно…

— Не знаю, — растерянно призналась я.

Камаль раздраженно цокнул языком и обернулся. Я вжалась спиной в бок молоха, напоролась на шипы и со сдавленной руганью отпрянула обратно — благо кочевник, как выяснилось, вовсе не собирался вымещать на мне злость.

Он меня рассматривал. Так внимательно и дотошно, что я едва справилась с желанием немедленно вскочить на молоха и удалиться в закат, наплевав и на бурю, и на то, что до заката, собственно, было еще несколько часов.

— Что? — нервно поинтересовалась я и все-таки подалась назад.

А Камаль протянул руку и, проигнорировав мою попытку нанизаться спиной на шипы молоха, приподнял тяжелую золотую серьгу, едва ощутимо задев мочку уха.

— Подарок господина? — со странной издевкой в голосе поинтересовался кочевник.

Я схватилась за вторую серьгу и, кажется, побледнела. Подушечки пальцев холодила идеально выверенная грань аметиста — темного, как небо над ночной пустыней.

Рашед сам создал эти серьги. Сам подбирал и гранил для них камни, сам подбирал оправу, часами корпел над формой и полировкой. Других таких не было нигде.

Если на свете и существовала идеальная метка для поисковых заклинаний, то это была именно она.

— Подарок, — дрогнувшим голосом подтвердила я и вынула серьги из ушей.

Аметисты заговорщически подмигнули всеми гранями, отражая чужие огни. Камаль молча протянул раскрытую ладонь, и я с обреченным вздохом вложила в нее подарок тайфы.

— Кажется, господин хотел от тебя избавиться, ас-сайида Мади, — задумчиво прокомментировал Бахит. — Иначе зачем ему давать тебе в дорогу такую вещь?

Я потерла виски и зажмурилась. Без серег было непривычно легко — и пусто.

Какая выгода Рашеду избавляться от единственной женщины, которая способна родить ему детей? Нет, куда вероятнее, что даже мой многомудрый господин не способен предусмотреть абсолютно все. Он ведь не маг — и вряд ли задумывался о таких тонкостях, как наведение чар по отпечатку личности. Учитывая, в каких обстоятельствах мы обсуждали мой «побег», чудо, что Рашед вообще соображал!

Лицо некстати опалило жаром. Что уж там, чудо, что я сама соображала хоть что-то…

Камаля мои несвоевременные переживания тронули не больше, чем его верблюда. Кочевник молча сжал пальцы в кулак, и магические струны вокруг его руки вдруг зазвенели так громко и пронзительно, что все обернулись от неожиданности — как раз вовремя, чтобы на мгновение ослепнуть от ярко-голубой вспышки.

Когда я проморгалась и наконец-то смогла сфокусировать взгляд, от подарка Рашеда остались одни обломки, и те погнутые. Любовно ограненные аметисты рассыпались пылью.

У меня снова выступили слёзы, на этот раз — отнюдь не из-за яркого света. Но Камаль не обратил внимания — он запрокинул голову и тревожно всматривался в темноту под куполом. Сейчас, сконцентрировавшись, я и сама чувствовала чужую магию за тонкой стеной защитного плетения — и то, что враждебное заклинание лишилось якоря и должно вот-вот распасться, но…

Шла минута за минутой. Под куполом по-прежнему было темно.

— Заклинание держится за что-то еще? — уточнил Бахит, когда напряженное ожидание стало совсем невыносимым.

Я удрученно покачала головой. У бури больше не было привязки к месту, но уходить она не собиралась — кажется, потому, что заклинание придворного мага напрочь лишило ее такой возможности.

Камаль молча вынул оба клинка из ножен и выразительно перекрестил на коленях, бдительно придерживая за рукояти. Но на этот раз караван-баши все-таки приблизился — похоже, недовольство его людей пугало Зияда-агу больше, чем одинокий арсаниец, пусть и вооруженный.

— Бахир Сурайя решила собрать кровавую жатву, — произнес караван-баши безо всякой вопросительной интонации. Обращался он к Камалю, но смотрел при этом только на меня. — Ты и сам это чувствуешь, сын пустыни.

— Это не… — начала было я, но Бахит без лишних слов сжал мое запястье, и я замолчала от неожиданности — оказывается, за считанные дни во дворце я успела привыкнуть, что ко мне без крайней нужды не смеет притронуться никто, кроме тайфы, и теперь чужое прикосновение воспринималось каким-то неправильным.

И Бахиту, и Камалю это только сыграло на руку — благо со мной и так никто разговаривать не собирался.

— А ты, похоже, забыл, кто именно должен был стать этой жертвой, если бы не доброта Аизы, — сказал Камаль негромко и как-то неуловимо изменил позу, отчего вдруг стал казаться еще крупнее и выше. — Напомнить?

— У меня и в мыслях не было! — моментально открестился Зияд-ага и, сглотнув, присел прямо на песок возле Камаля. — Доброта ас-сайиды Мади воистину достойна славы. Но буря…

— Буря не ушла тогда, когда ты этого пожелал? — с непередаваемой интонацией поинтересовался кочевник и чуть склонил голову набок, словно пытался таким образом выровнять кривую усмешку — под тагельмустом ее не было видно, но один глаз у него сощурился сильнее другого.

Зияд-ага оскорбленно насупился.

— Я не первый год хожу по пустыне, Камаль-ага, — напомнил караван-баши, — и не первый раз Бахир Сурайя застает моих людей в песках. Буря безжалостна, но, забрав свое, она уходит, не задерживаясь. В этот раз ее что-то задержало.

— Да, — невозмутимо подтвердил Камаль и умолк.

Караван-баши выжидательно подался вперед. Похоже, к манере общения Камаля он так и не привык.

— Камаль-ага считает, что, если уж Бахир Сурайе нужна жертва, то ею буду не я, — нервно расшифровала я прежде, чем Бахит успел заткнуть меня повторно. — А если повезет, то и не ты, Зияд-ага, и даже не твои люди. Оставь магам думать о волшебстве и песчаных бурях. Лучше скажи мне, готов ли гонец ехать в столицу?

— Еще нет, — честно ответил Зияд-ага и растерянно сморгнул. — Не выедет же он прямо в сердце бури!

— Буря уйдет, — пообещала я ему с уверенностью, которой не ощущала. — Вели гонцу собираться. Я закончила составлять свое послание.

Кажется, у него все-таки имелась пара-тройка возражений и еще больше неудобных вопросов, но Камаль с обнаженными клинками оказывал на окружающих воистину волшебное воздействие, и караван-баши все-таки предпочел убраться подальше, по пути шикнув на кого-то из купцов, рискнувших приставать с уточнениями к нему.