Помедлив, я окинула оценивающим взглядом распадающееся плетение на свитке и пожала плечами. Он же мудрый правитель, в самом-то деле… и мне хотелось верить, что мы с ним на одной волне.

Потому что если нет — то что я тут делаю?..

Но слова Камаля все-таки заставили меня засомневаться, и я еще долго сидела над схемой, выверяя линии и пересечения. Проснулся и завозился в песке проголодавшийся молох, и я отвлеклась, чтобы рассыпать перед ним приманку для насекомых; караванщики привычно полезли в сумки и вьюки, и вскоре в куполе запахло сушёной рыбой, вяленым мясом и финиками: разводить костер в замкнутом пространстве было опасно, и на завтрак ушла изрядная часть неприкосновенного запаса.

Камаль отметился возле одной группки людей, возле другой; посидел с надсмотрщиком, разложил было маленький походный кальян у ковра Зияда-аги, но отчего-то передумал и перебрался ближе ко мне. Бахит недовольно покосился на пасынка, но под моим предупреждающим взглядом сжал губы и отвернулся. Камаль тоже молчал, и я в порыве благодарности выделила обоим по полоске солонины.

Купол постепенно заполнялся голосами. Караванщики успели позавтракать, проведать верблюдов и проинспектировать запасы; возле животных выгородили закуток для естественных нужд, и пахло там теперь ещё хуже, чем собственно от скота.

Я терпела до последнего, но потом всё-таки сбегала туда и вернулась, преисполненная таких обонятельных впечатлений, что густое амбре от молоха показалось смесью благоуханных масел. Духота все усиливалась, и людской гомон звенел в ушах, немелодично и тревожно, как расстроенный барбет. Камаль сидел на краю моего одеяла, неподвижный и какой-то необъяснимо угрожающий, будто готовился в любую минуту схватиться за клинки. Бахит покосился на него раз, другой — и уселся с другой стороны от меня, в точно такой же напружиненной позе — хотя без парных мечей выглядел вовсе не так внушительно. Несмотря на приличное расстояние между мужчинами — настолько большое, насколько это вообще было возможно в переполненном куполе, где каждый клочок пространства был занят либо людьми, либо животными, либо грузом, — кочевники умудрились обменяться скупыми кивками и повернулись в разные стороны, продемонстрировав мне одинаково напряженные спины. Лица, похоже, были не лучше, потому что Зияд-ага, направлявшийся ко мне, на полпути вдруг передумал и вернулся к своему подмастерью.

Я перевязала свиток скрученной прядью волос и с легким недоумением оценила и спины, и бледное лицо караван-баши, так и не рискнувшего заговорить. Подмастерье мялся возле него, тоже не спеша подходить к кочевникам, хотя наверняка уже мечтал о том, чтобы выбраться из купола — пусть ему и предстояло после этого ехать обратно в столицу в одиночестве. Вздохнув, я поднялась, разминая затекшие от долгого сидения ноги, и уже собралась было сама отнести свиток струхнувшему гонцу, но тут Камаль все-таки соизволил подать голос:

— Сиди, ас-сайида Мади, и не двигайся, — тихо и так напряженно велел он, что я сначала послушалась — и только потом с недоумением нахмурилась:

— В чем дело? — я запрокинула голову. Верхушка купола все еще была темной, но, по общим ощущениям, до рассвета оставались считанные минуты. — Я договорилась о том, чтобы послать весточку моему господину и повелителю, нужно только передать свиток гонцу. Он должен отправиться с первыми солнечными лучами.

Камаль медленно обернулся через плечо. Глаза у него были дикие.

— Я поклялся защищать тебя, Аиза Мади, и пустыня слышала мою клятву, — так же тихо произнес он. — Я верен своему слову. Но ты… о чем ты не сказала мне, когда просила о помощи?

Я растерялась — даже не столько от его внезапной догадливости, сколько от банального смущения, поскольку недоговаривала очень и очень многое. И никак не могла позволить себе рассказать действительно все.

Лисья шкура во вьюке весьма способствовала молчаливости.

— В чем дело? — спросила я вместо ответной откровенности.

Камаль досадливо скривился под своим тагельмустом и отвернулся, разочарованный. Зато Бахит с тяжелым вздохом потер коротко остриженную макушку и негромко сказал:

— Уже рассвело, ас-сайида Мади. Буря не уходит.

— Но… — я растерялась окончательно.

Бахир Сурайя была самой разрушительной, самой опасной из сезонных бурь. Пока она властвовала над пустыней, рыбаки не выходили в море, все корабли прятались под защитными плетениями столичной гавани, а караваны не рисковали ходить дальше пары-тройки дневных переходов, придерживаясь сети троп и укрытий. Буря налетала внезапно, опускалась смертоносным охряным облаком; ветер бывал так силен, что менял очертания барханов и иссекал песком саманные жилища в оазисах, — но он же и уносил Бахир Сурайю прочь, к водным просторам, и океанские волны поглощали ее.

Песчаная буря не могла стоять на месте. Иначе бы это уже была не песчаная буря.

— Что-то держит Бахир Сурайю над нами, — все-таки снизошел до объяснений Камаль. — Кто-то держит ее над нами и не дает распасться. Зияд-ага — всего лишь купец, как и все, кто сопровождает его; о рабах и вовсе говорить нечего, с тем же успехом можно подозревать в опасной лжи верблюдов. Я прогневил свою царицу, но даже она не стала бы насылать бурю на весь караван, лишь бы расквитаться с обидчиком. А вот ты, посланница тайфы… я поклялся защищать тебя до последней капли крови, и никто из этих людей не посмеет тебя и пальцем тронуть, даже когда они начнут умирать от духоты и жажды и поймут, из-за кого оказались в ловушке. Но что ты будешь делать, когда и я погибну? О чем ты умолчала, Аиза? Кто мой настоящий противник?

Я нервно сглотнула и огляделась. Караванщики пока еще сидели возле своих вьюков, обмениваясь бурдюками и мисками, но разговоры становились все обрывистей и громче, и кое-то уже порой косился на молоха — настороженно и недобро.

Кажется, у самого автора «черного забвения» не было никаких проблем с тем, чтобы обойти собственную защиту от поисковых заклинаний, которую накладывали на незаконных рабов.

А еще это значило, что, раз уж Нисаль-ага нашел меня, то и наши с Рашедом планы на помощь арсанийцев едва ли долго будут для него тайной.

Поспешность приводит к раскаянию, а осторожность — к благополучию.

арабская пословица

Людям свойственно впадать в панику в критических ситуациях. Паника придает сил, и испуганный человек способен бежать куда быстрее и дольше, чем сам предполагает, и это спасло не одну жизнь.

Проблемы обычно начинаются, когда ситуация критическая, а бежать некуда.

Караванщики заметно переживали из-за непредвиденной задержки взаперти, и, что хуже, их нервозность передавалась и животным — а ничто не способно так отравить ожидание в замкнутом пространстве, как испуганный верблюд. А если он ещё и не один…

Я сглотнула вязкую от страха слюну и зажмурилась.

Рассказать Камалю правдивую историю тайфы — все равно что подписать Рашеду и Руа смертный приговор. Кочевник, вероятно, найдет способ справиться с чарами придворного мага, но едва ли оставит без внимания оборотней в сердце столицы.

Но промолчать — все равно что подписать смертный приговор и себе, и каравану. А на лжи слишком легко попасться: не настолько я искусна в словесных играх, чтобы нигде не оступиться. Значит, мне оставалось разве что снова прибегнуть к недомолвкам и молиться, чтобы на этот раз этого оказалось достаточно.

Камаль сидел на краю одеяла, собранный и напряжённый, словно уже готовился драться со всем белым светом. Я медленно выдохнула и опустила взгляд, потому что вид перекатывающихся под тканью мышц спины отнюдь не способствовал должной концентрации.

— Мой господин и повелитель отправил меня с подарками к Свободному племени, чтобы заручиться их поддержкой в борьбе со своим соперником, — аккуратно сформировала я. — Власти тайфы угрожает его придворный маг. Пока силы и влияния тайфы достаточно, чтобы держать Нисаля-агу в узде, но не чтобы избавиться от него. Должно быть, придворный маг прознал, что я отправилась за союзниками, и он пытается помешать.