— Не иначе как за нашего короля заступается скандинавский бог Один! — говорили офицеры и солдаты, вспоминая древние саги викингов. Король стал живым талисманом шведского войска. И вдруг талисман разбился. На поверку вышло, что «помазанник Бога на земле» такой же смертный, как и любой человек.
— Рана короля — недобрый знак! — открыто говорили меж собою не только солдаты, но и офицеры. Ропот был такой сильный, что, по совету фельдмаршала Рёншильда, короля, лежащего на носилках, вынесли в лагерь и показали солдатам. Но вид бледного, дрожащего от лихорадки на носилках Карла XII не мог, как прежде, вдохновить войска. Солдаты и офицеры перестали верить в везение и счастливую фортуну короля. Что касается генералов, то многие прямо говорили, что весь поход на Украину был чистым безумием.
— Единственный выход — немедленная ретирада за Днепр! — открыто заявил на последнем военном совете второй по званию, после фельдмаршала Рёншильда, генерал Левенгаупт. — Надобно бросить все пушки, обоз и ночью тайно сняться с лагеря, посадив пехоту на обозных коней. Тогда мы уйдём от русской погони и успеем переправиться через Днепр.
— У генерала Левенгаупта большой опыт в ретирадах, ведь таким вот путём он успел убежать от царя Петра из-под Лесной... — съехидничал Рёншильд.
— А что предлагаете вы, фельдмаршал? — Король на совете был явно расстроен, и не столько своей раной, сколько положением, в какое попала шведская армия.
Пробравшийся недавно из Львова королевский секретарь Клинкострём привёз самые дурные вести. Русский заднепровский корпус фон Гольца соединился с давним и упорным противником шведов, коронным гетманом Синявским, и под Бродами разгромил наголову войска короля Станислава Лещинского, которыми командовал Сапега.
— После той конфузии король Станислав и шведский генерал Крассау без боя оставили Львов и отошли к Варшаве, ваше величество! — Карл бросил на Клинкострёма свирепый взгляд, но тот и не подумал отвести глаза, поскольку говорил чистую правду.
Это известие было тяжёлым ударом для короля. Ведь он рассчитывал, что войска Станислава и шведский корпус Крассау составят ему у Полтавы не только добрый сикурс, но и привезут достаточно провианта и боеприпасов. Теперь с этой надеждой приходилось проститься. Потому король так внимательно слушал совет Левенгаупта о ретираде за Днепр.
Но здесь внезапно вмешался Гилленкрок:
— Ваше величество, я полностью согласен с генералом Левенгауптом, но, увы... — генерал-квартирмейстер развёл руками. — Я не хотел ране огорчать вас, сир, но переправа через Днепр просто невозможна. Отряды киевского коменданта Голицына разорили не только Запорожскую Сечь, но и Переволочну — там не осталось ни одного парома и ни одной лодки. Переправляться же через Днепр вплавь, держась за хвосты лошадей, как делают запорожцы, наши рейтары и тем более солдаты просто не умеют!
— Ох, уж этот Голицын!— вырвалось у Карла проклятие в адрес киевского генерал-губернатора князя Дмитрия Михайловича. — Вместе с Меншиковым опередил нас в Батурине, где сжёг все запасы, накопленные Мазепой к нашему приходу, послал войска спалить Сечь, а теперь, оказывается, разорил и переправу у Переволочны. Словом, загнал в угол. Что же ныне прикажете делать, господа? — Король оглядел лица своих смущённых генералов и советников.
И тут вперёд выступил Рёншильд. Фельдмаршала, казалось, годы не брали — столько в нём было воинственного задора и воодушевления.
— Ваше величество, разве у нас не та же армия, что наголову разгромила русских у Нарвы? — Фельдмаршал спрашивал короля, но смотрел на генералов.
Они прекрасно знали, что в 1700 году шведской армией практически командовал не юный король, которому потом приписали победу, а он, Рёншильд. И снова был у него счастливый случай возглавить армию — король ранен и не может командовать войсками с носилок. Потому фельдмаршал с таким воодушевлением и пел военные марши на совете.
— Вспомните, господа, когда в последний раз русские сталкивались с нашими главными силами? В прошлом году у Головчино. И чем кончилось то сражение? Разгромом дивизии Репнина и конницы фон дер Гольца, а Шереметеву и Меншикову удалось спастись тогда только поспешной ретирадой. Так пойдёмте сейчас вперёд, сир, и разгромим за пару часов и царя, и Шереметева, и Меншикова. Ручаюсь, завтра мы уже будем пировать в их шатрах, — вспомните, ведь у нас те же войска, что неоднократно били и русских, и саксонцев, и поляков, и датчан. Ну, а пороху, хотя бы на одну баталию, хватит, не так ли, Гилленкрок?
Генерал-квартирмейстер согласно склонил голову: пороха, если не штурмовать боле Полтаву, на одну баталию и впрямь хватит.
— Согласен! — с видимым облегчением произнёс король. — Общее командование примете вы, Рёншильд, пехотой будет командовать Левенгаупт, конницей — генерал Крейц. Готовьтесь к крепкой баталии.
Но, хотя Карл и распорядился готовиться к генеральному сражению, тревога не покидала его. И мучился он бессонницей не столько из-за раны (физическую боль он переносил легко и даже не застонал, пока ему удаляли пулю), сколько из-за тревожного предчувствия. Король не хуже Гилленкрока знал, что войска измучены долгим походом, обескровлены штурмом Полтавы, не имеют в достатке ни провианта, ни амуниции, ни боеприпасов. Солдаты сами отливают пули из кусков железа, каждый третий мучим кровавым поносом, многие офицеры ходят в лаптях и опорках, — в лагере не хватает хлеба, а шведы не запорожцы: не привыкли питаться одним мясом, которого сейчас в изобилии. И всё же эти солдаты пошли бы за ним по-прежнему в огонь и воду, будь он на коне впереди всех! Но проклятая рана нарушила все планы. А Рёншильд? На что способен этот старый осёл, кроме лобовой атаки? В сражении же с русскими нужны расчёт и хитрость. Иначе они ускользнут, как уже ускользнули раз под Гродно, другой раз — под Головчино. А при нынешнем положении обязательно нужна полная, а не частичная виктория. Правда, есть ещё один выход. Его нынешним вечером и предложили королю граф Пипер и этот негодник Клинкострём. Войдя в шатёр они напомнили о последних мирных предложениях царя Петра, сделанных через шведских врачей, ездивших в Воронеж за лекарствами для раненых.
Против всякого ожидания царь сам распорядился бесплатно передать шведам все нужные лекарства, а затем пригласил врачей к себе и передал через них мирные предложения. Пётр был готов вернуть шведам и Нарву, и Дерпт, и Мариенбург. Себе он хотел оставить только земли «отчич и дедич»: Ижорскую землю и Карельский перешеек.
— В конце концов, почему бы и не уступить царю невские болота? — напрямик сказал королю наглец Клинкострём. — Исторически это русские земли — Водская пятина Господина Великого Новгорода.
— А вы что на это скажете, Пипер? — Голос Карла задрожал от злости.
Но обычно воинственный канцлер на сей раз промямлил:
— Клинкострём прав, ваше величество! И потом, царь Пётр готов заплатить за Ингрию контрибуцию. Почему бы и не оставить им эти болота?
— Но ведь на этих болотах царь соорудил свою новую столицу — Санкт-Петербург! — Голос короля достиг наивысшего накала.
Пипер, как опытный царедворец, это уловил и промолчал, но Клинкострём по-прежнему, ломился напрямую:
— Что Петербург?! Думаю, для нашей большой торговли в том есть прямая выгода! У русских будет хотя бы один порт на Балтике, и мы прямо через море будем получать из России хлеб и меха. Если мы приложим к мирному договору хорошее деловое соглашение, то сможем взять в свои руки всю морскую торговлю в Петербурге. Ведь в Швеции без дела сейчас стоит восемьсот торговых судов, а у русских нет пока на Балтике ни одного купеческого судна. И также как мы стали главным торговым посредником в польской торговле через Данциг, так мы можем стать главным посредником и в русской торговле через Петербург! — Клинкострём оглядел лица Карла и графа Пипера: как секретарь, он верил в силу учёных доводов.
«Он слишком долго жил в Стокгольме и забыл норов нашего короля, мой бедный Клинкострём!» — Граф Пипер видел, как вытягивается и бледнеет лицо Карла.
