— Кто ведает государевы великие замыслы?! Одно знаю: в Посольском Приказе всеми делами ведает теперь боярин Ордин-Нащокин, а он спит и видит: отобрать у шведа земли «отчич и дедич», проложить для России путь на Балтику. Так что готовься к походу!

Царский комиссариус как в воду смотрел: через неделю пришёл к Брюсу царский приказ поспешать во Псков, принимать полк! А генерала Лесли снова поджидал Смоленск. Расстались как старые боевые товарищи, крепко обнявшись. С собой в Псков Брюс захватил и сына Вилли, наметив ему первый офицерский чин.

Лето 1680 года в Пскове выдалось жаркое, сухое. Вместо привычного тёплого балтийского дождика-грибовика ветер из далёких крымских степей гнал жаркую мелкую пыльцу, оседавшую на шлемах и кольчугах ратников, ровными рядами окружавших полковой плац.

— Ну и жара! Прямо как в позапрошлом году, в Чигиринском походе! — Толстый краснолицый майор расстегнул ворот домотканой рубахи, вылезавшей из-за прадедовской кольчужки, вытер катившийся градом по лицу пот и сказал громко, открыто: — К чему сие прощальное построение?! Схоронили бы нашего генерала по-тихому, в берёзовом лесочке у ихней лютеранской кирхи. Так нет, церемонии развели, господа из Москвы наехали!

— Тише ты, лысый чёрт! — прервал расходившегося сотоварища другой офицер — сухопарый высокий капитан с лицом, украшенным страшным лиловым шрамом от турецкого ятагана. — Из Москвы-то лучшие генералы-шотландцы прискакали: Пётр Иванович Гордон и Павел Григорьевич Менезий.

— Ну, Гордона-то я в деле под Чигириным видел — в первых рядах стоял, пулькам не кланялся! А вот Менезий только из царских покоев заявился. И какой он, к чёрту, боевой генерал, пока с мальчонкой, царевичем Петром, на деревянных лошадках по кремлёвским палатам скачет! — хрипло выдохнул толстяк-майор и тотчас замолк: в воротах показался катафалк, окружённый генералами и воеводами в чёрных траурных плащах.

Ратники с облегчением сдёрнули раскалённые шеломы, начали креститься.

Катафалк остановился посреди полкового плаца, и выехавший вперёд генерал на вороном, подобающем траурной церемонии коне поднял вверх офицерскую шпагу.

— Солдаты славного Псковского полка! — Голос у генерала был резкий, командный, властный, за этой властностью сразу даже и не улавливался иноземный акцент. — Ныне прощаемся мы с вашим полковым командиром, Джеймсом Брюсом. Те, кто давно служит, знает — водил Брюс Псковский полк под Ригу супротив шведов, ходил с полком на Вильно супротив ляхов, а в позапрошлом году бился со своим полком с турком под Чигириным. И славно бился, за что и получил генеральское звание. Офицер сей был смелый и отважный воин, и не только ваш полк, но всё войско русское сохранит о нём добрую память!

Взлетела позолоченная шпага:

— Прощальный салют в честь генерала Джеймса Брюса!

Патрик Гордон, он-то и произнёс прощальное слово, опустил сверкнувшую на солнце шпагу, и грянул тройной прощальный салют: стреляли из мушкетов первая, вторая и третья шеренги! Весь плац затянуло жёлтым пороховым дымом.

— Доброе слово молвил Патрик Иванович, спасибо ему! — выдохнул капитан и опустился, крестясь, на колени.

Примеру его последовали и солдаты, даже лысый майор, ворочая тугой шеей, исполнил древний православный обряд.

Но вскочил лысый первым и заговорщицки зашептал соседу-капитану:

— Что ж, Брюсы, хотя и лютеране, а поминальный стол готовят по нашему обряду. Вечор сам видел, как внучата покойного, Ромка и Яшка, волокли с речки великий улов. Будет сегодня и славная ушица, и студень с хреном, да и водочки за покойного пристойно тяпнем!

— Эх ты, Сёмка, Аника-воин! Тебе бы всё пожрать да выпить! А я вот с покойным при боярине Ордин-Нащокине в рижском походе крепости брал и сам в осаде на одних сухарях сидел!

— Брось дурить, Лукич. От большой войны Господь Бог ныне миловал, так что самое время всем закусить да по чарке горькой за покойного генерала опрокинуть. Эвон, глянь, к нам и сам наследник поспешает: не иначе как на поминки звать!

Семён Трубецкой оказался прав: подошедший Вильям Брюс пригласил господ офицеров к поминальному столу по генерал-майору Джеймсу Брюсу.

На другой день после поминок в кабинете покойного генерала состоялся совет ближних с присутствием прибывших знатных шотландцев: генералов Гордона и Менезия.

— Когда в позапрошлом году бились мы супротив турок с твоим отцом, Вильям, под Чигириным обменялись клятвами: помогать в случае, коли падём в баталии, нашим детям и внукам, — сурово молвил Гордон. — Оттого и предлагаю тебе, переходи тотчас в мой Бутырский полк. Получишь там новый батальон, который набирает по своей воле новый царь Фёдор Алексеевич.

— Да привык я ко Пскову, Патрик Иванович, — в раздумье отвечал Вильям. — Тут у нас и дом свой, и усадьбишка под городом, да и в полку мой батальон, без похвальбы молвлю, наилучший.

— Это он у тебя, Вильям, наилучший был, пока твой отец полком правил. А ноне знаешь кого в полковники у вас метят? Того толстяка-майора, что вечор на поминках так лихо поминался! — вмешался в разговор другой генерал-шотландец — мелкий, усохший, с пергаментным жёлтым личиком.

— Да ведь Сёмка, всему полку ведомо, пьянь и дрянь: токмо и умеет, что водку жрать да доносы воеводам писать! — вырвалось у Брюса.

— То для тебя, Вильям, Сёмка пьянь и дрянь, а на Москве, в Приказе ратных дел, Сёмка есть князь Семён Трубецкой, майор и заслуженный воин! Правда, до Чигирина он не дошёл, по пути заболел, но что в том страшного? Любой солдат заболеть может. А вот по воинскому званию и годам службы он старше всех в вашем полку и помяни меня Бог — быть ему вскоре вашим полковником! — Павел Менезий скривил губы в недоброй иезуитской ухмылке и холодно воззрился на молодого Брюса.

— Да, будь Вильям простым ландскнехтом, послал бы я его к чёрту, но ведь он же Брюс, королевских шотландских кровей. И посему он, Павел Менезий, его так не бросит, не тому отцы-иезуиты в коллеже учили!

— Как же так, неужто Сёмка-пьянь вместо моего отца будет полковник?! — простодушно удивлялся Вильям Брюс, меряя аршинными шагами отцовский кабинет.

— А ты разве не ведаешь, что местничество на Москве ещё не отменено, а по его неписаным правилам куда тебе, Вильям, меряться с князем Семёном Трубецким! — резко прервал его шаги Патрик Гордон. И добавил в открытую: — Мы с другом моим, Павлом, потому и поспешили во Псков, чтобы поддержать тебя, Вильям, в горе и проложить новый курс для твоей судьбы! Так что собирайся в Москву, пока у меня в Бутырском полку есть майорская вакансия.

— Да и мальцов твоих пора на царскую службу пристраивать, — подхватил Менезий. — Ромка звон, в какие гренадеры вымахал! Да и Яков смышлён. Я поутру ему в библиотеке деда экзамен учинил, так сей малец меня изрядно порадовал: не только знает наш английский, но говорит и по-немецки и латынь ведает. Нет, старина Джеймс недаром вечерами своим внукам уроки давал! Вот бы мой нынешний учень, царевич Пётр, таким знаньем блистал! — вздохнул старый лис Менезий и как бы между прочим добавил: — Ну что же, я думаю, твоего Якова я в царский круг быстро введу. Среди робяток царевича Яшка не затеряется!

Это и решило дело. Вильям Брюс не хуже Менезия понимал, что для будущего своих сынов лучше жить в Москве и служить в столичном Бутырском полку, чем слушать на плацу разносы пьяного Сёмки.

Той же осенью Брюсы переехали в Москву и поселились в Немецкой слободе. Военную науку Роман и Яков стали постигать под командой Патрика Гордона, который всегда соблюдал золотое правило шотландских волонтёров: крепко стоять в едином строю!

В Москве Брюсы, расположившись поначалу в Немецкой слободе, сняли особняк богатого английского купца Ричарда Стайлза, отбывшего по неотложным делам к своему брату в Лондон. Братья Стайлзы вели большую торговлю в России, состояли членами совета известной Московской компании, имели свои торговые склады в Архангельске, через который велась тогда вся обширная англо-русская коммерция. Уступая одно время первое место в торговле с Московией, в годы кромвелевской революции в Англии и гражданских войн, голландским купцам-соперникам английская Московская компания снова утвердилась на русском рынке к концу XVII столетия. В Совете компании в Лондоне вновь разрабатывались великие прожекты выйти через Россию и Каспийское море на знаменитый Шёлковый путь из Азии в Европу. Планы сии требовали широкого доступа к царскому двору, отмены всех ограничений для английской торговли, введённых покойным царём Алексеем Михайловичем, и само собой денег, денег и денег! Вот за тем Ричард Стайлз надолго и отправился в Лондон, а свой дом в Немецкой слободе в Москве сдал в аренду майору Вильяму Брюсу, переведённому в Бутырский полк.