Он осознал, что у него по-прежнему есть и руки, и ноги, что голова его на месте, а не лежит отдельно от тела, как показалось в первый момент. Но приказов разума они не слушались, словно неведомый лекарь расчленил его, оставив, тем не менее, живым, ощущающим каждый свой вырванный из тела орган, и при этом даже не способным испытывать страданий. Вместо боли был невыносимый холод, пропитывающий каждый мускул, и жутковатое ощущение невидимых бесплотных пальцев, ощупывающих…

Конкретно сейчас, вдруг с тошнотворной отчётливостью осознал Наэри, окончательно приходя в себя, ощупывающих его сердце.

Откуда-то сверху донёсся неприятный, полный холодного злорадства смешок, и Наэри мысленно передёрнулся от этого звука. Голос, обладающий красивым глубоким тембром, ощущался как нечто невероятно омерзительное.

Словно в ответ на его мысли, невидимые пальцы на сердце сжались, и Наэри ощутил, как по телу прокатилась волна неконтролируемых конвульсий. Едва заметно, на грани восприятия кольнула боль. Слуха Наэри донёсся чей-то сдавленный хрип — и бесплотные пальцы нехотя разжались.

— Можешь открыть глаза, родственничек, — с какой-то недоброй лаской разрешил невидимый палач.

И веки вздрогнули, поднимаясь сами собой. Без приказа и даже против воли Наэри.

Чувство протеста всколыхнулось волной бессильного бешенства. Юноша постарался вновь закрыть глаза — просто из чувства противоречия. И понял, что не может даже моргнуть, не говоря уж о том, чтобы сомкнуть ресницы всерьёз.

Вокруг него, скрывая стены, тёк, колыхаясь, гнилостно-серый туман. А над ним, торжествующе улыбаясь, стоял… На миг ему показалось — его отец, только моложе лет на тридцать.

Потом Наэри разглядел брюзгливую складку у губ. Маслянистый блеск в глазах и выражение жестокого удовольствия на знакомом до озноба лице — выражение, которое никогда не появлялось в глазах отца. И знакомый образ дрогнул и рассыпался, превращая внезапно помолодевшего Третьего Стража — в незнакомого и отвратительного двойника.

Он ощутил неудержимое желание выругаться.

…Увы, сделать этого он был не в силах.

Двойник отца неприятно улыбнулся.

— Хочешь о чём-то спросить, малыш? — и это «малыш» прозвучало в его устах настолько гадко, что Наэри передёрнулся. Исключительно мысленно — но, должно быть, тень этой дрожи отразилась и в его глазах.

Улыбка палача стала ещё более довольной.

— Ах, да, я и забыл, ты же не можешь говорить… — фальшиво протянул он. — Ты, бедняга, даже кричать не можешь без моего разрешения. Досадно, наверное?

Наэри бессильно сверлил его взглядом, надеясь, что в его глазах чужак прочитает всё испытываемое им отвращение к палачу. Словно очнувшись от ступора, в сознании шевельнулся червячок страха. Лишь сейчас он окончательно осознал весь ужас своего положения: он неизвестно где, в руках незнакомого мага, явно склонного к мучительству, и даже обычная возможность любого человека — защищаться от нападения, ему недоступна.

Похититель ещё немного полюбовался на него. Потом демонстративно поднял правую руку, окутанную какой-то полупрозрачной серой субстанцией, подвижной, как желе, и кажущейся почти живой. Подвигал пальцами, словно нащупывая что-то вслепую.

Наэри ощутил, как что-то холодное и склизкое шевельнулось в животе. Скользнуло по внутренностям, заставляя задохнуться от омерзения. Сдавило что-то в одном месте, в другом, вынуждая невольно вздрагивать — не от боли даже, которая по-прежнему воспринималась невнятно, отдалённо, а от неконтролируемой реакции тела. Густой пеленой обернуло сперва лихорадочно зачастившее сердце, потом — судорожно сжавшийся в приступе тошноты желудок.

Лишь теперь, изо всех сил пытаясь подавить поднимающуюся в сознании панику, Наэри запоздало осознал, откуда взялось то дикое чувство расчленённости, что он испытал по возвращении в сознание. И, несмотря на ужас перед происходящим, испытал настоящее облегчение. По крайней мере, он не был живым покойником, как ему показалось в бреду не до конца ушедшего обморока.

А маг, жестоко улыбаясь, продолжал смотреть ему в глаза, словно надеялся увидеть в них его мысли и чувства.

— Нравится? — жадно глядя на него, с каким-то сладострастным придыханием спросил он. — Привыкай, это только начало. Когда туман сольётся с твоим телом окончательно, ты поймёшь, что сейчас тебе было, можно сказать, приятно и уютно.

И Наэри вдруг отчётливо осознал, что тот наслаждается его беспомощностью. Ею — и своей властью над ним. Осознал, что он обречён, что никто не найдёт вовремя, как не нашли когда-то Карилли. И его ждёт то же, что и его несчастную сестру. Надолго — если учитель и отец с Гайром сумеют его найти. Или навсегда, если его посчитали погибшим. Он вспомнил, как налил из графина в приёмной воды и собрался идти обратно в лекарский покой. Как раскрылась под ногами серая воронка, в один миг смыкаясь над головой и глуша невольный крик. Как метнулись со всех сторон клочья серого тумана, вливаясь в нос и рот и гася сознание…

Удар вернувшейся памяти заставил его вздрогнуть. Миг дезориентации — а потом он изо всех сил вызвал в левой руке ощущение гладкой белой древесины с мягко светящимися рунами. Отчаянно, молча крикнул в пустоту — «Аснаэ!».

И, спустя несколько бесконечных мгновений, понял, что обречён. Лук не откликнулся. Последнее его оружие, которое, как он думал, будет с ним всегда, оказалось бессильно перед серым туманом, поглотившим его.

Его палач, должно быть, увидел что-то в его глазах. Из его рта вырвался злорадный смешок, а губы скривились в притворно-сочувственной ухмылке.

Наэри судорожно вздохнул, пытаясь подавить ударившую в сознание иглу страха… Заглянул в подёрнутые поволокой глаза похитителя, обещавшие ему вечность страданий…

А потом омерзение, до сих пор прочно владевшее его сознанием, смыло вгрызающийся в сердце страх. А на его месте вспыхнула горячая, туманящая сознание злость.

Палач, увидев изменение его настроения, перекосился от злости и резко сжал окутанную туманом руку в кулак.

И Наэри ощутил, как невидимая пятерня сжимает его горло. Услышал собственный хрип. Почувствовал, как задёргалось, пытаясь вырваться из невидимой удавки, не подчиняющееся ему тело. В судорожно сокращающихся лёгких появилось и начало медленно нарастать мучительное жжение.

Возвращающаяся боль, несмотря на весь ужас ситуации, обрадовала Наэри, как старый друг. Он хотел надеяться, что вслед за ней вернётся и контроль над телом.

Потом удушье достигло пика, перед глазами замелькали яркие пятна, и юноша ощутил, что проваливается в темноту.

Обморок, если он и был, закончился резко и без предупреждения. Наэри услышал собственный надсадный кашель, почувствовал, как содрогается его грудь. И с неожиданно спокойной, рассудочной ненавистью осознал, что его палач безумен. Целиком и полностью. Больше никто не стал бы пытать пленника, не задавая вопросов и не предоставляя возможности на них ответить.

— Как ощущения? — подтверждая его подозрения, с фальшивым сочувствием поинтересовался похититель, когда сознание Наэри прояснилось, а безвольно раскрытые глаза смогли воспринимать что-то, кроме вспыхивающих перед ними алых пятен. — Привыкай, малыш, мы будем общаться ещё долго. Даже дольше, чем с твоей сестричкой. Её приходилось беречь, чтобы кровь оставалась живой. Даже жаль, что не получилось опробовать на ней это заклинание, с женщиной должно было быть ещё приятнее. Но ничего, Наилиру и того куска мяса, который он получил, хватит. А за всё, что мне задолжала Третья Башня, ответишь ты.

Смысл сказанных слов не сразу дошёл до сознания Наэри. А когда дошёл…

— Да, да, да… — неприятно засмеялся палач, глядя в его ослепшие от ненависти глаза. — Это я развлекался с твоей сестричкой. Жаль, матушку твою я уже не получу, после пламени смерти даже мне делать уже нечего.

Наэри молча, бессильно рвался из темницы ставшего чужим и непослушным тела. Если бы он мог сейчас дотянуться до подонка, наверное, разорвал бы его голыми руками.