Усмехнулся кривовато:
— Вопросы есть… Но я, кажется, не знаю, хочу ли слышать ответ. Жив буду — найду время спросить потом… если не прогонишь, конечно… — а потом вдруг поднял голову, прямо встречая взгляд Эрана. И, противореча себе, выдохнул взволнованно, с отчаянной надеждой и каким-то тяжёлым, старательно прячущимся за твёрдостью голоса страхом, — Эран! Ты… ты человек?
Эран усмехнулся, опускаясь на ствол.
— Если я скажу «нет», пожалеешь, что пошёл со мной?
Ниари в ответ только улыбнулся непослушными губами.
— Что? Нет… скорее, наоборот.
Он не глядя сел на бревно с другой стороны от костра. Сцепил руки на одном колене, пытаясь справиться с внезапной дрожью пальцев. И повторил твёрже, с каким-то даже облегчением:
— Наоборот. Я боялся, что ты скажешь «да»..
— Отчего же? Больше не доверяешь людям?
Ниари опустил голову, скрывая лицо. Жест был настолько неуловимым и привычным, что невольно закрадывалась мысль: делать так приходилось нередко, и кто знает, не было ли это причиной странной, не особо удобной для путешественника причёски? В сравнении с небрежной ловкостью, с которой были перехвачены лентой золотые локоны Эрана, его криво обрезанные у плеч тёмно-каштановые пряди выглядели почти неопрятно. Впрочем, то же можно было сказать и обо всём его облике. Добротная и чистая, но потрёпанная одежда: одежда, которую давно никто не заботился чинить. Почти незаметная паутинка хорошо залеченного шрама на запястье — и подсохшая корка недавней царапины, которую, судя по её виду, не подумали даже промыть.
…Отличный и явно недешёвый, возможно даже, фамильный меч — и лежал он не под рукой, как поступил бы любой, даже начинающий, воин, а небрежно валялся на земле с другой стороны костра.
Ниари молчал долго. То ли пытался подобрать слова, то ли просто не хотел отвечать… Наконец, качнув головой, он нехотя произнёс подозрительно ровным голосом:
— Я доверяю людям. Это они не доверяют мне…
— Что ж, знаешь, как говорят: если гончая не может поймать ястреба, это не вина птицы. И уж точно не её проблемы. Я не вижу повода, чтобы тебе не доверять. И сомневаюсь, что он появится.
Мальчишка вдруг коротко засмеялся — нехорошим, дребезжащим смехом, с отчётливой ноткой истерики.
— Птицы?! Нет, мастер, я как раз гончая, да ещё какая! — он осёкся, явно с усилием заставляя себя успокоиться. И закончил уже почти спокойно:
— И это и впрямь не вина… птиц. Так что людей я понимаю. Не беда, если ученик не справляется с заданием. Или оказывается слабее, чем ожидали наставники. Да даже если проваливает испытания — позор, конечно, но и с этим живут. А я… я просто осознал, что не могу идти по выбранному пути. Совсем не могу. Как слепой не может рисовать, а безногий — плясать. На ритуале малого совершеннолетия, когда уже и другую дорогу искать было поздно. Оказывается, бывает и такое: взрослый человек без судьбы.
Поднял голову, с какой-то усталой обречённостью глядя на странника. Усмехнулся безнадёжно серыми губами.
— Не в доверии дело, Эран… Хотя я благодарен тебе за него, и за то, что не прогнал. Я приношу беду. Я — ошибка богов, пустое место в ткани мироздания. И если что-то может случиться дурного — оно случится рядом со мной. Отец не верил, отказался выгонять из рода. Боялся, что пропаду — шестнадцать лет, во внутренних городах таких без отца или наставника даже на ярмарку не отпустят… Да и, наверное, правильно боялся: сам порой удивляюсь, что я почти год бродягой протянул. Такие, как я, должны уходить, искать свою дорогу — но всё, о ком я слышал, находили лишь смерть. Да оно и понятно. Вот отец и не отпустил. И моя семья поплатилась за жалость так, что лучше бы просто убили прямо на испытании, как в древности с такими неудачниками поступали…
Он запрокинул голову, разглядывая редкие облака. Поморгал, то ли привыкая к яркости пронизанной солнцем синевы, то ли сдерживая непрошеные слёзы. И закончил со смешком:
— Уже началось, как видишь. Столько лет лук служил, и отцу, и деду, да и у меня за шесть лет ни одного обрыва… Не знаю, что мне делать. Надеялся обмануть судьбу. Если ты не человек, то что тебе наши пути… Не вышло. Спасибо тебе, Эран. Я не надеялся даже, что согласишься взять с собой. Только вот нужен ли тебе такой спутник, за которым беда по пятам идёт? Я уйду, Эран, если хочешь. Мне некуда, наверное, идти, но это неважно. Я и так, благодаря отцу, украл у жизни почти целый лишний год. Будет только справедливо.
Несколько мгновений странник молчал, потом чуть шевельнул пальцами, и из бревна, на котором они сидели, быстро побежали вверх прочные побеги, сплетаясь за спинами то ли в спинку, то ли в беседку. Эльф откинулся в этом странном сооружении и заложил руки под голову.
— В чём отличие между двумя луками, которые ты сегодня держал в руках?
Юноша опустил голову, переводя на него недоумённый взгляд. Ответ явно был не тем, чего он ожидал. Да и ответ ли это был вообще? На очередное чудо Ниари только покосился, почти с равнодушием, и отвернулся: не до того, видать, было.
— В чём… отличие?.. — непонимающе повторил он. — При чём здесь…
Он оборвал себя на полуслове, и почти со злостью дёрнул себя за свисающую прядь, с отчётливым усилием пытаясь привести мысли в порядок.
— Да во всём! Мастер, это два совершенно разных лука! У них всё разное, кроме… Кроме назначения, и формы ещё, пожалуй. Да ещё твой цел и готов к использованию, а свой я по собственной дурости испортил. Ещё? Мой пластинчатый — твой, как я вижу, цельный. Мой из тиса и дуба, твой из…
Он запнулся, пытаясь вспомнить подходящую хотя бы примерно породу деревьев.
— Не то, мальчик, всё не то, — Эран выпрямился и поймал взгляд парня. — Слушай меня очень внимательно, запомни и обдумай то, что я скажу. Только учти: повторять не стану.
Он сделал паузу, чтобы убедиться, что его слушают.
— Лук твоего отца и деда — лук воинов. Он предназначен для Воина. И будь этот путь твоим, он служил бы тебе точно так же. Говоришь, ты гончая? Пусть так. Но почему ты тогда сокрушаешься, что у тебя не выходит быть лошадью и седло тебе не в пору?
Ниари открыл рот для ответа. Мгновением позже осмыслил сказанное — да так и застыл в глуповатой позе, изумлённо глядя на Эрана. На лице его, словно отражения в неспокойной осенней воде, стремительно сменялись эмоции: непонимание, недоумение, недоверие, почти испуг…
И, наконец, робкая, неуверенная ещё надежда.
— Для воина? — слабым голосом выдохнул он, словно не решаясь поверить в появившийся шанс на помилование. — Но ведь я…
Он умолк, запоздало осознав до конца смысл того, что ему только что сказали. Изо всех сил зажмурился — и кажется, с трудом сдержался, чтобы по-детски помотать головой.
— Он слушался меня — до ритуала… — почти без голоса прошептал он. — Значит, когда я не смог подтвердить свой Путь…
— Он ушёл с твоей дороги, чтобы не мешать тебе найти тот путь, что тебе предназначен. А ты потащил его с собой, балластом. И что ему оставалось делать? Только прийти в негодность, чтобы ты не цеплялся за чужую судьбу. Не чини лук, пока не найдёшь себя. Целый у тебя есть. Придёт время — и тетива, и рука для лука найдётся. Не станешь упрямиться — и своя рука пустой не окажется. А будешь жить чужим умом вместо своего, так и проблемы чужие на себя заберёшь. Уяснил?
Эран строго посмотрел на мальчишку, а потом широко улыбнулся, протянул руку и легонько щёлкнул парня по носу.
Ниари смотрел на него широко распахнутыми глазами. Как… в самом деле, как мальчишка на доброго сказочника, пообещавшего леденец и взаправдашнего коня в подарок. От щелчка он почти по-детски сморщился, даже не подумав уклониться. Как сделал бы любой воин — да что там, пожалуй, любой взрослый, а тем более человек, который целый год получал от других отнюдь не объятья. Тряхнул головой, ошалело моргая… и вдруг освобождённо рассмеялся. Искренним, облегчённым смехом, без следа той опасной надтреснутости, что дребезжала в его голосе совсем недавно.
