Добиться правды по телефону было невозможно. На все свои вопросы Виктория получала один ответ: все хорошо, много работы, не приеду, извини. Слухи доносили одно: в офис племянник являлся без опозданий, элегантный, как Браммел (58), выбритый до синевы, как баклажан, и злой, как сатана.

Женщина поправила перед зеркалом прическу, мизинцем убрала помаду в морщинке у рта и подняла трубку телефона:

— Уэсли, седлайте роллс-ройс, мы едем в город.

Придется все выяснить самой.

Виктория окинула быстрым взглядом гостиную. Пожалуй, все выглядело не так плохо, как она опасалась. В пентхаусе чисто (ну, да, прислуга убирает), на журнальном столике стоит бутылка коньяка и стакан (но бутылка отпита всего на треть), рядом ноутбук и стопка бумаг, часть из которых уже перекочевала на пол (значит, работает), щетина на щеках максимум двухдневная (ага, действительно выползает иногда из своей норы). Ну, что ж, с этим уже можно работать, решила она.

— Где взять второй стакан? — Спросила она у удивленного вторжением племянника.

Гловер кивнул в сторону бара, где на серебряном подносе вокруг графина толпились широкие хрустальные стаканы для виски. Поставив свой рядом со стаканом Александра, Виктория щедро плеснула из бутылки себе и ему.

Племянник продолжал смотреть на нее все с тем же недоверчивым интересом. Пришлось пояснить:

— Будем пить дуэтом.

— Подожди, — попросил Гловер, — сейчас принесу лимон.

— Закусывать коньяк лимоном придумали тараканы в голове, — отрезала Виктория, поднимая свой стакан.

Александр предпринял еще одну попытку, правда, довольно вялую:

— В твоем возрасте вообще пора завязывать с выпивкой, — проворчал он, уже потянувшись к своей порции.

Ну уж нет, решила тетушка:

— А возраст придумали мужчины, чтобы лишний раз позлить женщин.

Больше возражений не возникало, и они молча выпили. Первой тишину нарушила Виктория:

— Кстати, а по какому поводу мы пьем?

Видимо, Александр не видел смысла скрытничать. Это в детстве было хорошо: прикрыл глаза ладошками, и разбитой вазы как не бывало. А как быть, если снова разбита кое-как склеенная жизнь?

— Как ты смотришь положительно на то, чтобы выпить еще?

Виктория в слова не играла, просто пододвинула ближе стакан. Выпили снова.

— Меня бросила женщина. Любимая. Снова. — Гловер поднял голову и посмотрел ей прямо в лицо.

Выглядел он все-таки плоховато. И углубившиеся морщины около рта и чуть припухшая и синеватая кожа под глазами указывали: он все-таки пьет и в немалых количествах.

Словно прочитав ее мысли, Гловер подтвердил:

— Не хочу привыкать к снотворному. Лучше полбутылки перед сном. — Виктория вздохнула, а племянник, не дождавшись ее ответа, поинтересовался: — Вот ты умная, тогда скажи, почему мне так не везет?

Ну, хватит, разозлилась Виктория. Молодой, здоровый, богатый — сидит и жалеет себя, как старая девственница. Вот почему умные люди так часто живут как дураки? Терпение, которым она, казалось, запаслась в избытке, закончилось внезапно и безоговорочно.

— Да уж не потому что ты в детстве плохо кушал! — Рявкнула старуха. Не ожидавший от тетки такого пыла, Александр откинулся на спинку дивана, однако, стакана из рук не выпустил. — Говори, что ты сделал Кэти?

— А почему ты решила, что я ей что-то сделал? — Надо же, он еще и спорит. Гловер страдальчески сморщился: — Она такая хрупкая, ее и обнять-то покрепче страшно было.

Виктория уставилась на Александра недоверчиво прищуренными глазами. Интересно, а кто еще мог быть виноват в ссоре такого нежного ангела, как Кэти, с этим упрямым бесом, ее дорогим племянничком?

— Тогда скажи, что ты НЕ сделал?

Действительно, что? Виктория видела Кэти с Александром всего несколько раз, но, судя по всему, девушка была крайне неприхотлива, а племянник на нее просто надышаться не мог. Что они могли не поделить? Александр с горьким смешком покачал головой:

— Лучше научи, как заставить ее принять от меня хоть что-то. Хотя… была одна вещь, — он с усилием потер лоб, — она попросила, наверное, в шутку…

— Что?

— Не поверишь. Набить морду Борису Мелвиллу. Странно, да?

Против его ожиданий, Виктория бурно возмутилась:

— Ничего странного! Раз попросила, значит, так нужно. Мужчина вообще должен делать все, что просит любимая женщина. Сказала «чтоб ты сдох» — пошел и повесился! Сказала набить морду — пошел исполнять! И нечего тут рассуждать!

Александр наблюдал за разгневанной Викторией с теплой улыбкой. Сейчас она как никогда была похожа на себя прежнюю. Ту женщину, что работала по двадцать часов в день на одних сигаретах и паре глотков виски. Которая публично отказалась пожать руку самой Молочной Воровке (59). За которую муж смертным боем дрался с каждым из ее любовников, после чего неизменно возвращал блудную жену домой.

— Я тебя люблю, тетя, — он улыбнулся этой сумасшедшей, вечно молодой женщине. — И ее люблю. И не знаю, что мне сейчас делать. Я обещал дать Кэти время подумать. — Улыбка погасла, как догоревшая свечка. — Она думает уже месяц. А я весь этот месяц схожу с ума. Что мне делать?

В чем-то Гловер был прав, вынужденно согласилась Виктория. Он должен был совершить некий значительный поступок, который определит их с Кэти дальнейшие отношения. Вот только, что это должен быть за поступок? Продемонстрировать терпение и чуткость? Закинуть на плечо и утащить в пещеру? Или действительно учудить что-нибудь безумное вроде публичного мордобоя с видным политиком? Ох уж эта молодежь! Придется ей, старухе, взять их судьбу в свои руки.

— Пожалуй, я встречусь с Кэти, — сказала она. — Попытаюсь выяснить ее настроение. — То ли девчонка стихов и романтики хочет, то ли кровищи по всем стенам. — Но уж потом… — Виктория сверкнула на Гловера огненным глазом, — ты меня не подведи. Я, знаешь ли, внуков хочу.

Уговаривать на совместный ужин Кэти не пришлось. То ли действительно испытывала симпатию к Виктории, то ли не хотела грубить старушке. Впрочем, до этого досадного недоразумения, как про себя Виктория называла ссору голубков, они с подругой племянника неплохо ладили. Убедившись в своей вседозволенности, возражения против «Тома Айкенса» (60) леди Гловер отмела привычным доводом: она выгуливает бриллианты.

— Итак, что мы будем пить? — Пробежав глазами список напитков, Виктория выжидающе взглянула на Кэти поверх очков. — Сок?

— Пожалуй, — девушка была как всегда покладиста, — сельдерей с морковью.

Неужели? Старое сердце под жакетом от Шанель встрепенулось, как в молодости.

— Или апельсиновый? Лучшая профилактика от простуды на мой взгляд.

— Можно и апельсиновый. — Кэти наблюдала за Викторией с улыбкой «я знаю, что у тебя на уме».

— Ну, хорошо, — старуха захлопнула кожаную папку с меню и положила ее на угол стола. — Значит, коньяк.

— Можно и коньяк, — улыбка Кэти не поблекла ни на одну канделу (61).

Какое разочарование, внуки откладываются на неопределенный срок. Пытаясь скрыть мимолетное уныние, Виктория обратилась к официанту:

— Филе оленины и…

— … и филе оленины.

Ужинать с Кэти было сплошным удовольствием: девушка не любила долго копаться в меню, зато с аппетитом ела все подряд. Коньяк, конечно, оказался всего лишь легкой угрозой, попыткой прощупать почву, на которой предстояло вести боевые действия, поэтому на пино-нуар с «золотого склона» (62) девушка согласилась так же безропотно.

Противники молча изучали друг друга поверх винных бокалов. Виктория сдалась почти сразу, надеясь выиграть главное сражение:

— Ну, что? Бросим монетку, кто первым вспомнит об Александре?

Такая уверенность, по мнению Кэти, могла основываться только на одном: в кармане у леди Гловер имелся соверен с двумя королевскими профилями. Впрочем, уходить от ответа она не собиралась.

— Я люблю Александра, но я ушла сама.

Виктория осуждающе покачала головой: