Но затем я заметила странную вещь. Многих знакомых бизнесменов не слишком волновал факт, что вся наша экономика построена на том, что выделение огромного количества углекислого газа обычно не стоит фирмам ни гроша, и что так же дешево им обходится разрушение сообществ, выжимание из сотрудников последнего доллара и лоббирование уменьшения налогов. При этом бухгалтеры были не просто обеспокоены, а негодовали. Любой человек понимает, что для управления нужны измерения, однако бухгалтеры часто писали о том, как крохотные изменения в правилах учета способны глубоко повлиять на ситуацию. Они осознавали, что масса вещей, которые определяют результативность бизнеса, в сущности, не поддается измерениям и, следовательно, продолжает оставаться невидимой.
Возьмем, например, репутацию. Известно, что она сильнейшим образом влияет на экономику, формируется годами и может быть разрушена в одночасье. То же самое с «корпоративной культурой». Однако ни то, ни другое не упоминается в финансовых отчетах и, разумеется, не оценивается количественно. Если принимать решения на основе анализа финансовых документов — как и поступает большинство инвесторов, — колоссальный объем информации просто отсутствует. А если ее нет перед глазами, появляется искушение думать, что ее не существует вовсе, или она не имеет значения.
Бухгалтерия — это фундамент современных рынков капитала. Мало кто доверит свои сбережения посторонним людям, не имея гарантий, что те смогут доказать приоритетность интересов своих инвесторов. А доказать это можно только с помощью точных численных показателей, отражающих «здоровье» бизнеса. Мы склонны воспринимать как должное вещи вроде бухгалтерского баланса, однако сегодняшняя финансовая отчетность — это результат столетних дискуссий о том, какие именно показатели компании должны сообщать и кто отвечает за точность этой информации. До того, как катастрофа Великой депрессии вызвала в обществе стойкую потребность в финансовой прозрачности и была образована Комиссия по ценным бумагам и биржам {210}, американские фирмы неохотно делились данными. Вот, например, полный годовой отчет Procter & Gamble за 1919 год {211}:
Офис компании Procter & Gamble,
Цинциннати, Огайо, 15 августа 1919 года
Акционерам Procter & Gamble Company.
За фискальный год, завершившийся 30 июня 1919 года, совокупный объем операций компании и входящих в нее компаний составил 193 392 044 долларов два цента.
Общий годовой доход после вычета всех резервов, оплат за амортизацию, убытков, налогов (включая подоходные налоги на федеральном уровне и уровне штата и военные налоги), затрат на рекламу и особую подготовительную работу, составил 7 325 531,85 доллара.
Мы будем рады сообщить более подробную информацию любому уполномоченному акционеру, который пожелает обратиться в офис Компании в Цинциннати.
С искренним уважением,
Уильям Купер Проктер,
президент The Procter & Gamble Company
Если бы вы в 1919 году были акционером Procter & Gamble и решили узнать о своей компании нечто большее, чем годовые доходы и прибыли, вам пришлось бы отправиться в Цинциннати и спрашивать об этом лично. Это очень осложняло оценку компаний — надо было хорошо их знать — и, следовательно, ограничивало число инвесторов, желающих вложить в них в средства. Современная финансовая отчетность позволяет инвесторам сравнивать компании между собой на расстоянии тысячи километров благодаря стандартным и проверяемым параметрам, связь которых с результативностью всем понятна. Это, в свою очередь, дает почти всем желающим возможность инвестировать где угодно и значительно повышает шансы, что фирмы, которыми хорошо управляют, получат необходимый капитал.
Один из важнейших шагов к тому, чтобы убедить инвесторов вложиться в бизнес-модели, успех которых основан на новых потребностях клиентов, снижении рисков и приверженности высоким целям, — это создание надежных стандартных параметров оценки стратегии и деятельности, которые сейчас не включают в финансовые отчеты. Возьмем, например, риск. Мы знаем, что климатические изменения угрожают некоторым компаниям. Но каким именно? Клиенты и государства все глубже осознают экологические и социальные проблемы, которые создают фирмы, загрязняющие атмосферу парниковыми газами или продающие товары, сделанные с грубыми нарушениями трудового законодательства. Такие фирмы рискуют. Но у вас не получится заглянуть в их отчетность и понять, какое количество газов они выбрасывают, и соблюдают ли их поставщики права человека.
То же самое с корпоративной культурой. Многие чувствуют, что она может давать преимущества в долгосрочной перспективе, а хорошее отношение к персоналу значительно повышает эффективность. Однако определить отношение к сотрудникам и состояние культуры по финансовым документам непросто. Показатели помогут разобраться, какие результаты были у компании в прошлом, но не скажут вам, правильно ли она инвестирует в данный момент. Если вы будете полагаться исключительно на финансовую отчетность, то пропустите колоссальное количество информации. Она останется неизмеренной и незамеченной, и вы даже не узнаете, важна ли она и существует ли в принципе.
Одно из возможных решений этой проблемы заключается в применении так называемых ESG-факторов (Environmental, Social и Governance) {212}. Эти параметры возникли в 1980-е годы. После ряда крупных техногенных катастроф — включая утечку ядовитого газа в индийском Бхопале в 1984 году, в результате которой погибло как минимум пятнадцать тысяч человек, а пострадало гораздо больше, и разлив нефти из танкера Exxon Valdez на Аляске в 1990 году — неправительственные организации потребовали от компаний предоставлять больше информации об экологических и социальных аспектах деятельности {213}. В ответ несколько фирм стало выпускать отчеты, посвященные социальной ответственности. В первых такого рода документах количественной информации было совсем мало. Отчет Shell за 1998 год, например, почти целиком состоял из непринужденного обсуждения «Общих принципов ведения бизнеса».
В 1999 году Объединение отраслей промышленности, ответственных за загрязнение окружающей среды (CERES) создало Глобальную инициативу отчетности (GRI), призванную стандартизировать предоставление данных на тему устойчивости {214}. В 2000 году были изданы первые руководства, и к 2019 году более восьмидесяти процентов из двухсот пятидесяти крупнейших корпораций использовало эти стандарты, а в базе данных GRI хранилось более тридцати двух тысяч отчетов {215}. Для инвесторов эта информация, однако, не слишком полезна. Она нужна прежде всего для того, чтобы неправительственные организации и государство могли привлечь корпорации к ответу, поэтому параметры одинаковы для всех отраслей и не зависят от размеров, государственной принадлежности и структуры собственности.
Поскольку многие инвесторы полагают, что хорошие показатели ESG могут принести им отличные доходы, предприниматели и некоммерческие организации активно взялись за разработку понятных им параметров. Они были основаны не только на данных GRI, но и на анкетировании компаний, ежегодных отчетах и самых разнообразных данных, находящихся в публичном доступе. Мне известны как минимум два стартапа, которые собирают информацию о социальной и экологической результативности, прочесывая Интернет с применением искусственного интеллекта.
Несмотря на то, что эти данные во многих случаях избирательны, не всегда сравнимы друг с другом и бывают очень разного качества, они уже начали менять глобальные инвестиции {216}. Более сорока процентов всех активов под профессиональным управлением — в совокупности сорок семь триллионов долларов — инвестируют с учетом каких-либо критериев социальной ответственности {217}. Чуть менее половины этой суммы приходится на так называемые эксклюзивные фонды — те, которые избегают определенных областей, например, производителей оружия или табачных компаний {218}. Примерно в десяти процентах случаев имеет место вовлечение генерального директора: инвесторы активно и непосредственно пытаются повлиять на поведение фирмы. Остальные инвестиции были сделаны с учетом параметров ESG. В 2018 году таким образом было вложено девятнадцать триллионов долларов — как минимум двадцать процентов всех управляемых активов.
