На площади перед дворцом уже собралась гудящая толпа из тех, кто прослышал о покушении. Человек в казакине и мятом картузе рассказывал, что в подъезд внесли на руках тело, накрытое окровавленной шинелью. Кто-то спросил, было ли накрыто лицо – как делают с покойниками.

– Врать не буду, не видел, – ответил очевидец.

Эжен протиснулся ближе к входу. Остановился прямо перед цепью гвардейцев. Дальше пройти было нельзя. Штыки у солдат были примкнуты, свирепый офицер расхаживал с саблей в руке.

– Раньше надо было охранять, – сказали сзади. – Не уберегли батюшку. Отплатили ему баре за народную свободу.

Один за другим подъезжали экипажи, из них выходили важные люди с мрачными или заплаканными лицами. Некоторых Воронцов знал.

На рысях подлетела карета Лорис-Меликова. Граф выпрыгнул еще на ходу. Он был без шинели, в одном мундире.

– Михаил Тариэлович! – кинулся вперед Эжен.

Двое солдат скрестили перед ним винтовки, но Лорис обернулся, махнул рукой:

– Пропустить.

Воронцову сказал, взяв за локоть:

– Какое несчастье, а? И в такой момент! Она думает, что нанесла удар по российской тирании, а на самом деле она взорвала российскую свободу.

– Кто?! – пролепетал Воронцов, уверенный, что министр говорит об Ариадне. Откуда он узнал?!

– Революционная партия, мать ее разэтак! – выругался всегда мягкоречивый диктатор сердца. – Ах, если бы немедленно, нынче же выйти на след исполнителей и организаторов, да взять их. Это могло бы всё спасти.

– Что «всё»? Ведь государь уже…

Евгений Николаевич не договорил.

– Дело, наше главное дело, – простонал министр. – То, ради чего мы трудились весь этот год. Если бы сразу схватить зачинщиков, это показало бы всем, что мы твердо держим руль. Иначе всему конец…

«Я должен рассказать про Аду?! – внутренне затрепетал Воронцов. – Выдать дочь ради будущего России? Да, должен. Но нет. Невозможно».

Они уже поднимались по лестнице. Вокруг было много людей, однако Лорис ни на кого не смотрел. Воронцов вдруг понял, что великий человек не в панике, как все прочие, а предельно собран.

– Господи, Михаил Тариэлович, что же теперь будет? Что делать?

– «Гряди по мне и остави мертвых погребсти свои мертвецы», – ответил Лорис евангельским изречением. – Умный человек оборачивает на пользу делу даже беду. Главное действовать быстро и слаженно. Будьте рядом. Можете понадобиться.

Лишь на верхней площадке, у самого входа в личные апартаменты государя, министр спросил у бледного флигель-адъютанта:

– Что его величество?

Тот срывающимся голосом ответил:

– Пре… Четверть часа как… преставился… В половине четвертого, я на часы посмотрел… Для истории… Он там, в кабинете… – Подрагивающая рука показала на закрытую дверь. – Угодно войти?

Дверь открылась сама. Оттуда вышел архиерей в облачении, с криво свисающим на грудь омофором. На глазах слезы, губы прыгают. Воронцов увидел внутри женскую фигуру, склоненную над диваном, и накрытые шинелью ноги лежащего. На сукне темнели большие пятна.

«Простим ему неправые гоненья – он взял Париж, он основал Лицей», – всплыли в памяти пушкинские строки, написанные про первого Александра. Тот в конце жизни тоже был немил передовым людям, но прошли годы, и мелкое забылось, осталось только великое. Есть за что чтить и второго Александра. Как жестоко и несправедливо обошлась с ним судьба! «Не судьба, а твоя дочь и ее товарищи», – сказал суровый голос. Воронцов зажмурился, а когда вновь открыл глаза, дверь уже закрылась.

– Где государь? – спросил Лорис адъютанта.

– Да вон же он, вы видели… – удивился офицер.

– Новый государь. Наследник. Соображайте живей, полковник! – рявкнул министр. – Тоже в кабинете?

– Нет. Его высочество… то есть его величество в малой гостиной. Вышел, чтобы вдова могла проститься…

– Тогда мне туда.

Повернувшись, Лорис направился к соседней двери.

– Просили не беспокоить! – догнал его адъютант и вполголоса объяснил: – Плачут…

– Он теперь царь. Ему плакать нельзя. Я войду.

Наклонившись к Эжену, Михаил Тариэлович тихо сказал:

– Сейчас главное – опубликовать Манифест, пока те не опомнились. К дьяволу обсуждение на Совете. Я взял документ с собой, на нем собственноручная резолюция покойного. Получу согласие на публикацию в газетах – после этого обратной дороги уже не будет.

Он остановился, прижав пальцы к переносице.

– Сейчас, сейчас… – Забормотал, репетируя то, что скажет наследнику: – Последняя воля вашего великого отца… Те, кто его убил, больше всего опасались этого Манифеста. Нельзя допустить, чтобы они своего добились… Самый лучший памятник царю-освободителю – предсмертный дар свободы… Ну, Евгений Николаевич, была не была. Ждите меня здесь. И молитесь, если умеете.

Странно, замедленно перекрестился, перепутав – должно быть, от волнения – правое плечо с левым. Постучал. Вошел.

Если б Эжен умел молиться, то молитва была бы не о судьбе России, а о судьбе Ады. Стыдно и недостойно, но что ж себя обманывать.

Неподалеку остановились двое в красных сенаторских мундирах. Один смутно знакомый. Кажется, Савицкий из кассационного департамента. Второй плешивый, с моноклем, сердито говорил:

– …Каленым железом, без пощады и игр в гуманизм! Много миндальничали – и вот вам извольте…

– Ах, бросьте, – перебил Савицкий. – Жгли уже железом, без пощады и гуманизма. Смотрите, что из этого вышло. Тут как в шахматах. Короля не уберегли – партия проиграна. Надобно с подпольной партией договариваться. Они доказали, что они – сила. В конце концов их требования ничего такого уж безумного в себе не заключают. Освобождение политических? Парламент? Всеобщие выборы?

Он оглянулся на Воронцова, взял собеседника под руку, увел в сторону.

В ожидании Эжен протомился недолго, вряд ли больше десяти минут. Потом вышел Лорис и первое, что сделал – подмигнул. У Воронцова отлегло от сердца.

– Получилось? – прошептал он. – Ах, рассказывайте, рассказывайте!

– Не сейчас.

Министр смотрел в сторону лестницы. По ней быстро поднимался Победоносцев, за ним – Вика Воронин.

– Как хорошо, Константин Петрович, что вы здесь! – громко сказал Лорис, идя навстречу сухопарому обер-прокурору. – Государь при мне дважды справлялся, где вы. Ему очень нужна ваша поддержка в этот проклятый день.

При новом царе значение Победоносцева чрезвычайно увеличится, поэтому Лорис так преувеличенно с ним любезен, догадался Воронцов.

– Не нам осуждать промысел Господень, не нам, – строго молвил глава Синода. – Можем лишь ужасаться и возносить молитвы.

Кивнул Воронину, чтобы ждал. Перекрестился, как давеча Лорис, вкрадчиво постучался, просунул голову.

– Друзья мои, дело спасено! – стал рассказывать Лорис, отведя обоих приятелей к перилам. – Взял грех на душу, не стал говорить про утверждение на Совете. Но это, разумеется, strictement entre nous. Показал резолюцию: «Согласен. Александр». Спрашиваю: исполнять ли последнюю волю государя? Тут едва не сорвалось. Там ведь с ним еще брат, Владимир Александрович. Говорит: «Саша, ты же был против Манифеста». Но Бульдожка на него прикрикнул: «Ты хочешь, чтоб первым моим деянием стало предательство отца-мученика?». И вот, начертал.[6]

Он вынул из папки Манифест. Под резолюцией покойного царя появилась еще одна, размашистая: «К опубликованию. Александр III».

– Завтра появится в газетах, и всё. Дело сделано.

Министр был очень собою горд, и, по мнению Эжена, тут было чем гордиться. России повезло, что в этот тяжелый миг у руля стоит такой кормчий.

– Виктор Аполлонович, в новых условиях отношения с вашим шефом приобретают для меня первоочередную важность, – обратился Лорис к Воронину, подтверждая недавнюю догадку Евгения Николаевича. – А значит, первоочередную важность приобретаете и вы как лицо, пользующееся доверием у нас обоих. Самой главной заботой государства сейчас является скорейшее расследование цареубийства и арест преступников. Я пообещал государю собрать Следственную комиссию, в которую войдут представители всех основных ведомств. Кроме подчиненных мне сотрудников полиции и жандармского корпуса в комиссию будут включены сотрудники военного министерства, почтового министерства, министерства путей сообщения. Из уважения к Константину Петровичу я намерен привлечь к работе и Синод. Попрошу, чтобы представителем назначили вас. Это и естественно, вы ведь исполняли подобную работу раньше и способны с нею справиться лучше многих штатных следователей. Через вас Константин Петрович будет ежедневно узнавать, как развивается поиск.