– Ну и черт с вами. Обойдусь своими силами.

Ларцев отвернулся, потеряв к собеседнику интерес.

– Вы что, всерьез? – недоверчиво спросил атаман. – Отправитесь в горы искать абреков?

– Конечно. Во-первых, иначе они не отстанут. Придется не работать, а сидеть в осаде. Это большой убыток. А во-вторых, я такого никому не спускаю.

– Вы что же, – всё скептицировал Рыбин, – имеете опыт борьбы с горными разбойниками?

– Имею, – буркнул присевший на корточки Ларцев. Он снимал с каурого седло.

– И как же вы намерены действовать? Спрашиваю из любопытства.

Адриан ответил вопросом на вопрос:

– Вы когда-нибудь розыск на Клайнкуя устраивали? После очередной его вылазки?

– Зачем нам? Он казаков не трогает. Только пришлых. Мы к нему в горы тоже не суемся. Такой бездоговорный уговор. Иначе станице житья не будет – ни в поле поработать, ни за хворостом съездить.

– Отлично.

– Почему «отлично»?

– Значит, абреки не станут далеко уходить и сильно прятаться. Я их легко найду.

Ларцев шел к воротам, положив на плечо седло и сбрую. Рыбин за ним.

– Как?

– По следу.

На песке отпечатались копыта. Лошади у абреков были подкованные, а значит даже на каменистой горной тропе останутся засечки. Играть в казаки-разбойники с индейцами сиу, которые в набеге обматывают копыта шкурами, было куда трудней.

Есаул сунул руку под фуражку, почесал затылок.

– Я вижу, вы человек бывалый. Знаете что. Казаков я вам не дам, а сам, пожалуй, сходил бы. Занятно поглядеть. Вы когда собираетесь?

– Прямо сейчас, – сказал Ларцев.

Как раз и пешие стражники подтянулись.

Половину он оставил охранять рабочих. Взял восьмерых. Налегке, без припасов.

– А чем кормиться будем? – полюбопытствовал атаман. – В горах ресторанов нету.

– Мы ночью вернемся. Тогда и поужинаем.

– Почему вы уверены, что так быстро управитесь?

Вот ведь разговорчивый какой, с досадой подумал Ларцев. Но поскольку казак вызвался добровольцем, вежливо объяснил:

– Вы видели, что у них нет заседельных вьюков? И сменных лошадей. Значит, они встали где-то неподалеку. И сразу уходить не будут, ведь погони они не боятся – вы их разбаловали… Отправляйтесь с солдатами по следу. Я возьму разъездного коня, и есть еще одно дело. Потом догоню вас.

– Вместе догоним. Одолжу у кого-нибудь бурку. У меня в колене ревматизм, а к вечеру в горах похолодает.

В лагере Адриан спросил, где крестьянка. Думал, плачет где-нибудь, но оказалось, что она пошла назад к реке. Говорили ей, что опасно – не слушает. И от помощи отказалась. Хочет своих сама похоронить.

Девушка ушла еще недалеко. Шагала по пустой дороге, на плече кирка и лопата.

– Не казачка, а характер крепкий, – подивился атаман. – Надо ее вернуть.

– Надо.

Ларцеву уже подводили оседланную рыжую кобылу, которая в лагере считалась «общественной».

Поскакал за упрямой переселенкой. Любопытный есаул не отставал.

– Она одна осталась. Возьмете ее к себе в станицу? – крикнул на скаку Адриан.

– На кой она нам? Пускай едет, откуда приехала.

– Вряд ли ей есть куда ехать. Переселенцы, собираясь в дорогу, продают дом и землю.

Рыбин равнодушно пожал плечами:

– А мне-то что? Станица не богоугодный приют.

Уговаривать его Адриан не стал. Появилась другая мысль.

– Эй! – крикнул он издали. – Постой-ка!

Девушка обернулась. Лицо хмурое, твердое. Глаза сухие, губы сжаты. Будто и не было рыданий.

– Чего тебе?

И голос спокойный.

– Погоди. Я с тобой землекопов пошлю.

– Не надо.

Он вздохнул.

– Тогда вот что. Похоронишь – оставайся в лагере. Я без прислуги живу. А стирать нужно, есть нужно. Пойдешь?

Насупила брови.

– Стирать – ладно, а еть не дам.

– Есть не дашь? Почему?

Сверкнула глазами:

– Лучше руки на себя наложу!

Адриан сообразил, что она ослышалась. Рассердился.

– Сдалась ты мне – еть тебя, лягуха! Есть. Еду готовить.

– Сам ты жаба! – крикнула девушка.

Есаул засмеялся. Диалог его развеселил. Но у Ларцева времени на препирательство не было.

– Умеешь кухарить?

– Только кашу варить. Хлеб маманя пекла. Похлебку бабаня. Обещали обучить, не поспели…

– Кашу так кашу. Мне все равно. Ночью вернусь – чтоб горячая была. Поняла, лягуха?

На равнине идти по следу шайки было легко, поэтому двигались быстро. Потом начались травяные холмы, там отпечатки копыт виднелись тоже хорошо. Но повыше, на камнях, Адриан спешился. Шел, пригнувшись, глядел под ноги. Смотреть вверх и по сторонам поручил стражникам – они держали свои «берданы» наготове. Заказанные через владикавказскую контору многозарядные «винчестеры» на линию еще не поступили.

Есаул сначала шагал рядом, давал советы, но скоро увидел, что инспектор в помощниках не нуждается, и закурил трубку.

Погода была ясная, солнце жарило умеренно, время от времени прячась за облака. Еще и свежий ветерок поддувал.

Часа через три, когда Ларцев уже начал сомневаться, не ошибся ли он насчет близости разбойничьего лагеря, атаман наконец пригодился.

– А, я знаю, где они встали! – сказал он. – Вон там, на Шлеме. Удобное место.

И показал на небольшую возвышенность посреди долины. Холм был правильной конической формы, весь поросший густым кустарником.

– Там наверху пустая площадка, обзор во все стороны. На спусках колючие заросли, не продерешься. Подняться можно только по тропке. Никто тайно не подкрадется. Но оно же и плохо. Спуститься можно тоже единственным путем. – Рыбин был доволен. – Вы правильно рассудили, Адриан Дмитриевич. Клайнкуй уверен, что его не будут преследовать, и допустил неосторожность. Он в капкане. Надо ночью залечь в траве, а когда они утром спустятся, дадим залп.

– Нет, не годится, – ответил Ларцев. – У нас винтовки однозарядные. Всех залпом не уложим. Кто-нибудь уцелеет или будет только ранен. Уйдут обратно на холм. Начнут оттуда стрелять. Они в укрытии, мы на открытом месте. Перестреляют, как перепелок. Плохой план.

– Так придумайте получше! – обиделся атаман.

А Ларцев уже придумал. Он прикидывал окружность холма Шлем, по привычке считая на ярды.

Примерно триста. Стало быть, хватит пятнадцати костров.

Собрал людей, разъяснил задачу сначала всем, потом каждому по отдельности.

Стражники отправились собирать хворост, а Ларцеву больше делать было нечего. Он улегся на траву и уснул, велев себе пробудиться после заката.

В темноте перетаскали хворост к подножию, разложили кучами.

Подожгли, когда луна скрылась за плотными облаками.

Сухой хворост занялся сразу. Холм осветился со всех сторон. С запада дул ветер, перекинул огонь на кусты. Вверх быстро поползла желто-красная полоса. Трещали ветки, сыпались искры, по склону поднимался дым. Зрелище было впечатляющее. Уж на что Ларцев был нечувствителен к красоте, а огненным шлемом на черном фоне залюбовался.

Люди лежали полукругом, целясь в то место, где тропинка спускалась на поле. Через несколько минут на ярко освещенное пространство один за другим вынеслись всадники. Один, в белом, как и предполагал Адриан, остановил коня, собрал остальных вокруг себя. Что-то кричал, размахивал рукой.

Всадников было не шестеро, а семеро. Один, должно быть, во время набега оставался сторожить лагерь.

Сигналом должен был стать выстрел Ларцева. Адриан приложился, целя под белую папаху.

Гулкий удар. Белый, всплеснув руками, вывалился из седла. Сразу же загрохотали «берданы». Потом револьверы.

Абреки даже не пытались отстреливаться. Трое упали сразу. Остальные попробовали уйти в темноту, но ни одному не удалось. Расстрел длился недолго. Через полминуты все семеро лежали на земле. Уцелела только белая лошадь вожака, превосходная крепконогая кабардинка. Она храпела и дрожала, боялась страшной черноты, изрыгавшей гром и молнии.