Тролль взглянул наверх.

— Да, с несомненностью, очень крупные к тому же. — Он коварно улыбнулся. — С вероятностью они питают ожидание, что мы будем сваливаться на землю совсем мертвые и окажем им помощь с питанием. Жалко, что они будут разочаровываться, верно?

Саймон пробормотал:

— Может, они знают, как я голоден, и думают, что я долго не протяну?

Бинабик серьезно покачал головой.

— Я лишился головы! Пренесчастный Саймон ничего не имел во рту с тех пор, как имел в нем завтрак — Камни Чукку! Очень бедный: это случалось целый час назад! Питаю страх, что твой конец приближается, — покончив с этой порцией сарказма, он начал рыться в рюкзаке, одной рукой опираясь на спину Кантаки. — Может, найдется для тебя сушеная рыбка.

— Спасибо, — сказал Саймон, пытаясь казаться обрадованным: в конце концов лучше какая-то еда, чем никакой.

Пока Бинабик занимался усиленными поисками, Саймон снова взглянул на небо: стая птиц все еще безмолвно вилась над ними, и ветер трепал их, как старое тряпье под мрачными облаками.

Ворон важно разгуливал по подоконнику, нахохлившись от холода. Другие его сородичи, наглые и ожиревшие от питания при виселицах, сипло каркали, сидя на голых ветках под окном. Никаких других звуков не доносилось с пустынного двора.

Роясь в блестящих перьях, ворон не сводил с людей желтого глаза, поэтому, когда кубок полетел в него, как камень из рогатки, он успел с резким криком вспорхнуть с подоконника и присоединиться к собратьям на голой верхушке дерева. Помятый кубок сделал неровный круг на каменном полу, прежде чем остановиться. Тонкая струйка пара поднялась от темной жидкости, пролившейся под окном.

— Ненавижу их глаза, — сказал король Элиас. Он потянулся за новым кубком, но на этот раз использовал его по назначению. — Эти мерзкие шпионящие глазки. — Он вытер губы. — Думаю, они шпионят за мной.

— Шпионят, ваше величество? — сказал Гутвульф медленно. Ему не хотелось вызвать очередную гневную бурю Элиаса. — Зачем птицам шпионить?

Верховный король уставился на него зелеными глазами, затем на бледном лице его появилась усмешка.

— Ох, Гутвульф, как ты невинен и неиспорчен! — он жестко хмыкнул. — Придвинь-ка это кресло. Приятно снова поговорить с честным человеком.

Граф Утаньята выполнил волю своего господина, пододвинув стул как можно ближе к пожелтевшей громаде драконьего трона. Он старался не смотреть на меч в черных ножнах, висевший на боку у Верховного короля.

— Не знаю, что ты имеешь в виду под невинностью, Элиас, — промолвил он, в душе проклиная неестественность, которая ему самому слышалась в собственном голосе. — Господу известно, что мы с тобой оба когда-то неплохо потрудились на поприще греха. Однако если ты имеешь в виду неспособность к предательству в отношении моего повелителя и друга, тогда я с радостью принимаю это определение. — Он надеялся, что слова его прозвучали увереннее, чем были его подлинные чувства. Самое слово «предательство» заставляло его сердце биться быстрее в эти дни, и гниющий плод, свисавший с виселицы в отдалении, был лишь одной из причин.

Элиас, видимо, не почувствовал опасений Гутвульфа.

— Нет, дружище, нет. Я вкладываю в это слово самый добрый смысл, — он еще глотнул темной жидкости. — В наши дни я доверяю лишь немногим. У меня тысяча тысяч врагов. — Лицо короля приняло скорбное выражение, которое лишь подчеркнуло его бледность и выделило морщины тревоги и напряжения. — Прейратс уехал в Наббан, как тебе известно, — сказал он, наконец. — Ты можешь говорить свободно.

В Гутвульфе вдруг шевельнулась надежда:

— Вы подозреваете Прейратса в предательстве, сир?

Надежду быстро погасили:

— Нет, Гутвульф, ты меня не понял. Я просто знаю, что ты чувствуешь себя неловко в его присутствии. И это неудивительно: я тоже когда-то ощущал неловкость в его обществе. Но теперь я другой человек. Совсем другой, — король странно засмеялся, потом поднял голос до крика. — Хенгфиск! Принеси мне еще и поживей, черт побери!

Новый королевский виночерпий появился из соседней комнаты с кувшином в розовых руках. Гутвульф мрачно следил за ним. Он не сомневался, что этот пучеглазый брат Хенгфиск был шпионом Прейратса, но что-то еще было с ним неладно. На лице монаха как бы навечно запечатлелась идиотская ухмылка, как будто его распирает изнутри какая-то превосходная шутка, которой он не может поделиться. Граф Утаньята попытался раз заговорить с ним в вестибюле, но Хенгфиск только уставился на него молча, причем ухмылка, казалось, разорвет лицо пополам. Любого другого слугу, кроме этого виночерпия, Гутвульф ударил бы за подобную наглость, но он не знал, что в это время способно вызвать гнев Элиаса. К тому же этот полоумный монах имел странный вид, как будто у него кожа какая-то сырая: было впечатление, что верхний ее слой обгорел и облупился. Гутвульфу совсем не хотелось к нему прикасаться.

Когда Хенгфиск наливал темную жидкость в кубок короля, несколько горячих капель попали на руки монаха, но он даже не поморщился. Через минуту он удалился, все еще с идиотской ухмылкой на лице. Гутвульфа чуть не передернуло. С ума сойти! До чего дошло королевство…

Элиас не обратил внимания на то, что происходило в комнате, потому что взор его был устремлен за окно.

— У Прейратса действительно есть… секреты, — медленно проговорил он, наконец, как будто тщательно взвешивая каждое слово.

Граф заставил себя прислушаться.

— Но от меня у него секретов нет, — продолжал король, — понимает он это или нет. Он думает, я не знаю, что мой брат Джошуа выжил после падения Наглимунда. — Он поднял руку, остановив удивленное восклицание Гутвульфа. — Еще один секрет, который не секрет для меня: он хочет разделаться с тобой.

— Со мной? — Гутвульф страшно удивился. — Прейратс собирается меня убить? — поднимавшийся в груди гнев вдруг обрел сердцевину страха.

Король улыбнулся, причем губы приподнялись над зубами, как у загнанной в угол собаки.

— Не знаю, собирается ли он убить тебя, но он хочет убрать тебя с дороги. Прейратс считает, что я слишком полагаюсь на тебя, а он хочет, чтобы я отдавал все свое внимание ему, — он рассмеялся смехом, похожим на лай.

— Но, но… Элиас… — Гутвульф был застигнут врасплох. — Что же ты предпримешь?

— Я? — Взгляд короля был обезоруживающе спокоен. — Я ничего не стану делать. И никто ничего не станет делать.

— Что?!

Элиас откинулся на троне, так что на мгновение лицо его исчезло в тени, отбрасываемой черепом дракона.

— Ты можешь, конечно, защищаться, — сказал он весело. — Я просто хочу сказать, что не могу позволить тебе убить Прейратса, даже если бы ты смог это сделать, в чем я сильно сомневаюсь. Откровенно говоря, он сейчас для меня важнее, чем ты.

Слова короля повисли в воздухе, причем казались таким реальным свидетельством безумия, что Гутвульфу на миг почудилось: все это сон. Но время шло, а холодная комната не приняла никакой иной формы, и он вынудил себя снова заговорить:

— Не понимаю.

— Да тебе и ни к чему. Пока, во всяком случае, — Элиас наклонился вперед, глаза его казались яркими лампами, полыхающими за тонким зеленым стеклом. — Когда-нибудь ты поймешь, Гутвульф. Я надеюсь, ты доживешь до того, чтобы все понять. Сейчас, однако, я не могу тебе позволить помешать Прейратсу, поэтому, если ты захочешь покинуть замок, я это пойму. Ты у меня единственный оставшийся друг. Мне важна твоя жизнь.

Графу Утаньята захотелось рассмеяться, услышав такое странное заявление, но его не покидало нездоровое чувство ирреальности происходящего.

— Но не так важна, как жизнь Прейратса?

Рука короля взметнулась, как жалящая змея, и опустилась на рукав Гутвульфа.

— Не дури! — сказал он резко. — Прейратс ничто! Важно то, в чем он мне помогает. Я говорил тебе, что надвигаются важные события! Но сначала будет период, когда все будет… меняться.

Гутвульф смотрел на лихорадочно горящее лицо короля и почувствовал, как что-то в нем умирает.