— Только некоторым. Которые не… твердо верующие. Но они все полезны. — Он нахмурился. — Я не хочу говорить о таких малосущественных вещах. Ты моя. Я должен решить…

— У меня есть кое-что действительно твое, — сказала она и подняла кинжал.

Аспитис странно улыбнулся и поднял меч, чтобы отбить внезапный бросок. Мириамель метнула нож в воду. Граф задумчиво проводил его взглядом. Когда он слегка нагнул голову, Мириамель ударила рукояткой весла ему в живот. Он задохнулся и, шатаясь, отступил на шаг, меч его слепо тыкался в пустоту, как жало раненой пчелы. Мириамель снова подняла весло, вложив в удар всю силу своих рук и спины. Оно описало огромную дугу, и послышался треск сломанной кости. Аспитис вскрикнул и упал на палубу, прижав руки к лицу. Из-под его пальцев хлестала кровь.

— Ха! — закричал Кадрах с ликующим облегчением. — Посмотри на себя, ты, дьявол! Придется тебе теперь поискать другую приманку для баб!

Мириамель упала на колени и пихнула Кадраху весло.

— Иди, — проговорила она, пытаясь отдышаться. — Возьми это и прыгай.

Мгновение монах стоял в замешательстве, как будто забыл, где он находится, потом, пошатываясь, двинулся к борту корабля. Он закрыл глаза и, пробормотав что-то неразборчивое, прыгнул за борт. Мириамель поднялась и в последний раз посмотрела на пускавшего кровавые пузыри графа. Потом она перелезла через ограждение и бросилась в пустоту. Мгновение она летела куда-то сквозь тьму. Когда вода сомкнулась на ней, как холодный кулак, она подумала, выплывет ли когда-нибудь снова или просто будет медленно опускаться в глубину, во тьму и тишину…

Она выплыла. Когда она добралась до лодки и помогла Кадраху взобраться на нее, они вставили весла в уключины и начали быстро грести прочь от корабля. Шторм начинал терять силу. «Облако Эдны» становилось все меньше, пока не превратилось в горящую точку на черном горизонте, крошечный огонек, похожий на умирающую звезду.

На северном краю мира стояла гора, торчащий клык ледяного камня, черной тенью покрывший все вокруг, возвышающийся над остальными пиками. Долгие недели дым, пар и ядовитые испарения выбивались из трещин в поверхности горы. Теперь они великолепной короной увенчали Пик Бурь, закручиваясь в благоговейных ветрах, которые овевали гору, медленно темнея, как будто они высасывали самую сущность вечной ночи из межзвездного пространства. Буря усиливалась и разрасталась. Те несколько смельчаков, которые все еще оставались в своих жилищах в пределах видимости ужасной горы, скрючились в хижинах, вздрагивая от треска молний и воя ветра. Непрекращающийся буран завалил снегом стены и крыши, так что в конце концов дома превратились в белые курганы, напоминающие захоронения. Только тоненькие вымпелы дымков над дымовыми отверстиями говорили о том, что их обитатели еще живы. Бесконечные открытые пространства Фростмарша тоже были занесены снегом. Всего несколько лет назад обширная равнина была усеяна маленькими деревушками, процветающими городами и селениями, которые кормились благодаря движению на дорогах Фростмарша и Вальдхельма. Сейчас, когда практически весь урожай погиб, а животные бежали на юг или были съедены, земля превратилась в безлюдную пустыню. Те, кто ютились в предгорьях по ее краям или под прикрытием лесов, знали, что теперь в ней обитают только волки и блуждающие призраки, и называли Фростмарш новым именем — Наковальня Короля Бурь. Сейчас новый страшный ледяной молот из мороза и снега бил по этой наковальне.

Длинная рука бури протянулась на юг через весь Эркинланд и дальше, проносясь порывами ледяного ветра через степи и впервые на человеческой памяти сделав Тритинги белыми, словно кость. Снег вернулся в Пирруин и Наббан — второй раз за сезон и третий раз за последние пять веков.

Красный шатер герцога Фенгбальда стоял в центре снежного поля, словно рубин в молочной луже. Серебристый орел, фамильный герб герцога, распростер крылья над входным проемом; под ударами жестокого ветра, который дул в долине, огромная птица вздрагивала и трепыхалась, как будто хотела взлететь. Шатры армии графа были разбросаны по всему полю на приличном расстоянии друг от друга. В своей палатке Фенгбальд возлежал на груде расшитых подушек. Он вяло держал чашу с подогретым вином; он уже несколько раз опустошил ее с момента своего возвращения; темные волосы его рассыпались по плечам. На коронации Элиаса Фенгбальд был худ, как молодая гончая. Теперь щеки и талия графа Фальшира, Утаньята и Вестфолда заметно округлились. Светловолосая женщина стояла на коленях у его ног. Молодой паж, бледный и озабоченный, застыл в ожидании справа от хозяина.

По другую сторону жаровни, которая согревала шатер, находился высокий косоглазый человек с густой бородой, одетый в кожу и грубую шерсть обитателя Тритингов. Не желая сидеть, как это делали горожане, он стоял, широко расставив ноги и скрестив руки. Когда он шевелился, ожерелье из костяшек пальцев у него на груди сухо пощелкивало.

— Чего еще болтать? — спросил он.

Фенгбальд посмотрел на него, медленно моргая. Он был слегка одурманен выпитым вином, которое временно обуздало его воинственный нрав.

— Я, должно быть, люблю тебя, Лездрака, — сказал он наконец. — Потому что иначе мне давным-давно опротивели бы твои вопросы.

Вождь наемников невозмутимо выдержал взгляд графа:

— Мы знаем, где они. Что нам еще нужно?

Герцог выпил еще, потом вытер рот рукавом шелковой рубахи и махнул пажу:

— Еще, Исаак. — Потом Фенгбальд снова обратился к Лездраке: — Я кое-чему научился у старины Гутвульфа, хотя он и был неудачником. Я получил ключи от великого королевства. Они у меня в руках, и я не собираюсь выкидывать их, действуя торопливо и необдуманно.

— Ключи от королевства? — презрительно уронил тритинг. — Что это за ерунда, придуманная каменными жителями?

Фенгбальд, казалось, был доволен, что наемник не понял его.

— Как вы, обитатели равнин, надеетесь сбросить в море меня и всех остальных жителей городов? Вы вечно болтаете об этом! У вас нет кораблей, Лездрака, никаких кораблей. А теперь пойди и притащи сюда старика. Ты ведь любишь ночную прохладу — ты и твои люди всю жизнь едят, спят и развлекаются под звездами. — Герцог ухмыльнулся.

Обернувшись к пажу, чтобы посмотреть, как он наполняет чашу, Рука Верховного короля не заметил злобного взгляда покидавшего шатер тритинга. Если не считать гудения хлопавшей на ветру ткани, в шатре воцарилась тишина.

— Итак, крошка, — сказал наконец Фенгбальд, ткнув безмолвную женщину обутой в домашнюю туфлю ногой. — Каково это, чувствовать, что ты принадлежишь человеку, который в один прекрасный день приберет к рукам всю страну? — Она не ответила, и он пнул ее снова, на этот раз грубее. — Говори, женщина!

Она медленно подняла глаза. Ее красивое лицо было пустым, безжизненным, как лицо мертвеца.

— Это хорошо, господин, — пробормотала она наконец. Она говорила на вестерлинге с картавым эрнистирийским акцентом. Женщина снова опустила голову, волосы занавесом упали на лицо.

Герцог нетерпеливо огляделся:

— А ты, Исаак, что ты думаешь по этому поводу?

— Это хорошо, господин, — поспешно сказал паж. — Раз вы говорите, что так будет, значит, так и будет.

Фенгбальд улыбнулся:

— Конечно будет. Что может случиться? — Он немого помолчал, хмурясь на выражение лица мальчика, потом пожал плечами. Видывал он кое-что и похуже страха. — Только дурак, — заключил он, быстро накаляясь, — только идиот, говорю я, может не видеть, что король Элиас стоит одной ногой в могиле! — Он возбужденно махнул рукой, пролив немного вина. — То ли он подхватил какую-то заразу, то ли этот поп Прейратс медленно отравляет его, мне наплевать. Красный священник — идиот, если думает, что когда-нибудь сможет править королевством. Он самый ненавистный человек в Светлом Арде. Нет, когда умрет Элиас, его место сможет занять только человек благородных кровей. И кто же это будет? Гутвульф ослеп и сбежал. — Герцог коротко рассмеялся. — Бенигарис из Наббана? Он не может управлять даже собственной мамашей. А Скали, риммер, не более благороден и цивилизован, чем это животное Лездрака. Так что когда я убью Джошуа, если до тех пор он не помрет сам, и подавлю его жалкое сопротивление, кто, кроме меня, будет претендовать на драконье кресло? — Возбужденный собственными словами, он одним глотком осушил чашу. — Кто еще? И кто вообще может противостоять мне? Королевская дочь, эта легкомысленная замарашка? — Он замолчал и уставился на пажа. Мальчик опустил глаза. — Нет, если Мириамель приползет ко мне на коленях, я, может быть, и сделаю ее своей королевой, но уж глаз с нее не спущу. Она будет наказана за презрение ко мне. — Он самодовольно улыбнулся и, наклонившись вперед, положил руку на бледную шею стоявшей на коленях женщины. — Но не бойся, маленькая Феруга, я не забуду тебя ради нее. Ты тоже останешься при мне. — Когда она отпрянула, он сжал руку, наслаждаясь ее сопротивлением.