– Пошли, Ульян, – сказал Чистов.
– Куда, Анатолий Алексеевич? – спросил Зимин.
– Куда, куда, на кудыкину гору, – ответил Чистов. – Оля посидит с Володей в машине. Мы ненадолго, часик-полтора и поедем домой.
Столовая располагалась на территории завода. Рядом был зеленый сквер из больших раскидистых деревьев – клена американского или ясенелистного. В тени стоял длинный деревянный стол грубой работы. Вокруг него на вкопанные столбики были прибиты доски. Такие же скамейки были установлены на стационар по всей площади сквера. Чистов с Зиминым сели от стола чуть поодаль. Из-за стола, как из рога изобилия, лились сальные анекдоты. Рассказчик был серьезен. После очередного рассказанного анекдота он окидывал присутствовавших серьезным взором, проверял эффективность рассказанного. Все хохотали. Когда взрыв хохота кончался, у него уже был заготовлен новый анекдот.
В старину говорили: «Голь на выдумки хитра». Во второй половине столетия Советской власти эта пословица устарела, так как голи не стало. От голи многое переняли работники партийных и профсоюзных организаций. Они думали только о новом, только о будущем человека, об остальном у них голова не болела. От нечего делать на выдумки они были очень хитры. В кабинетах в обстановке тишины, спокойствия и дум рождалось больше тысячи новых разномастных анекдотов. Их подхватывало уже не сарафанное радио, а солидные мужчины, передавая в узком кругу из уст в уста.
После часового развлечения смехом, то есть слушания анекдотов только из уст одного человека, на все нужен талант, всех позвали в столовую. В зале столовой все столы были поставлены в одну шеренгу. Получился один длинный стол, накрытый всевозможными яствами. При виде такого многим присутствовавшим пришлось глотать слюну. За стол сажали каждый район на заранее распределенное кем-то место. Хозяева, как и подобает им, заняли почетное место. Зимин с Чистовым за столом оказались с краю, но только временно. Когда были поданы горячие блюда, к ним подсели молодые женщины-доярки, исполнявшие роль официанток.
Все пили коньяк. Водка была только для тех, кто не пил коньяк. Коньяк пили вначале маленькими дозами, а потом переключились на стаканы. Чистов сдерживал себя и до самого конца пил маленькими глотками. Зимин цепко держался за Чистова и подражал ему во всем. Женщины, их просили пить больше, сами показывали пример. Уговоры на них не действовали. Женщины хотели организовать танцы, но Хоменко, как и всегда, пил очень мало, запретил.
Под аплодисменты присутствовавших юморист пытался продолжить рассказ анекдотов и завязать что-то покрепче, но от излишка выпитого, а может быть съеденного, пропал голос. Вместо слов из гортани вылетали звуки, похожие не то на пение, не то на рычание.
Богородское руководство кидало острые шутки в адрес председателя колхоза, Героя Социалистического Труда Демина Павла Михайловича. После смерти жены Павел Михайлович на шестьдесят восьмом году жизни женился на тридцатипятилетней доярке. За торжеством в честь выставки они сидели рядом. Она кидала хмельные взоры на лица мужиков. Трудно сказать, о чем она тогда думала. Демин отшучивался, ехидно смеясь в свою бороду от бросаемых в его адрес острот.
– Ну что, товарищи, – раздался чей-то голос, – пора и честь знать. Поблагодарим наших радушных гостеприимных хозяев от лица всех присутствующих, пожелаем им плодотворной работы на благо родины. По коням, товарищи.
Все встали, раздались аплодисменты.
– Товарищи, а посошок?! – крикнул Хоменко. – Давайте наполним бокалы и выпьем за нашу дружбу.
Руки потянулись к бутылкам с коньяком. Стоявшая рядом с Чистовым женщина положила Чистову руку на плечо и шептала ему на ухо: «Пью за ваше здоровье, Анатолий Алексеевич, мимо поедешь, заезжай, я буду ждать». Чистов легонько отстранил руку и пробурчал: «А я пью за ваше». Она улыбнулась ему и одним глотком осушила наполненный стакан.
Богородское руководство решило проводить своих западных соседей. Их горкомовская «Волга» с сидевшими внутри Хоменко, Тепиным, Подобедовым и председателем колхоза Кузнецовым шла впереди, сзади нее – бортовая автомашина «ГАЗ-51» с ящиками пива, коньяком и закусками. Автомашины въехали в край Ворсменского леса. На лужайке был раскинут брезент, на который женщины поставили закуски и выпивку. У Чистова аппетит на коньяк пришел на природе. Он пил много, с аппетитом закусывал, лицо его наливалось багровым румянцем.
Секретарь Павловского горкома Логинов произнес здравницу:
– Товарищи, умеем не только работать, но и отдыхать, устраивать банкеты не хуже русских помещиков и князей, хотя эти сословия нам чужды. Надо сказать правду, они умели хорошо жить, и нам надо к этому стремиться. Мы здесь все свои и за сказанное мною вы меня не осудите. Живем один раз. Прожитое, как ни печально, больше не возвратится.
Зимин вынужден был сидеть у автомашины, не принимая участия в выпивке. Оля не отставала от него ни на шаг. Просилась домой. Со слезами на глазах говорила: «Хочу домой к маме». Никакие уговоры ни Зимина, ни шофера Дегтева на нее не действовали.
– Ты что, Ульян, скучаешь? – раздался сзади голос Чистова. – Пошли в компанию. Выпей стаканчик коньяку, легче будет.
Он присел на корточки против стоявшей Оли.
– Ты что папу от себя не пускаешь ни на шаг?
– Я хочу домой, – говорила Оля, – хочу к маме.
– Положение твое, Ульян, незавидное, – продолжал Чистов.
– Анатолий Алексеевич! Нескромный вопрос, – пользуясь отсутствием Дегтева, сказал Зимин. – Почему вы поехали на выставку один?
– Как один? – удивленно переспросил Чистов. – А разве ты не в счет? Я приехал с тобой, с моим лучшим другом.
– Но ведь… – начал Зимин.
– Знаю, знаю, что ты скажешь, – перебил Чистов. – Почему не взял с собой Теняева, Бойцова, Михайловского? Отчитываюсь, Михайловский уехал на выходной день в Бараново. С Теняевым, сам знаешь, у нас никак не клеится. Он просто не хочет меня понимать. Три дня назад приезжал к нам один товарищ с отдела сельского хозяйства обкома партии. Приехал к концу рабочего дня. Остался ночевать. Теняев даже не пригласил его ужинать, воровским путем от него скрылся. Хорошо, я в райкоме был и увел его к себе. Иначе могла бы быть неприятность.
– Надо в этом посочувствовать и Теняеву, – сказал Зимин. – Я слышал, жена с тещей ему не доверяют денег, кроме как пятидесяти копеек на обед. В его положении любой сбежит. Домой привести тоже нельзя.
– Такой начальник нас не устраивает, – сказал Чистов. – Надо вопрос решать, чем скорей, тем лучше.
– Но ведь спешка нужна только при ловле блох, – возразил Зимин. – Теняев мужик…
Чистов прервал:
– Знаю, знаю, что ты скажешь. Теняев мужик умный, выдержанный, непьющий, эрудированный и так далее. Пусть он со своей эрудицией в другом месте работает. Пусть узнает, почем фунт лиха. Думает всю жизнь работать за чужой спиной. Не прочь и в рай прокатиться на чужом горбу. Не выйдет у него этого. Нам нужен человек, который бы мог принимать и угощать гостей из области, а гости, сам знаешь, каждую неделю.
Подошел Подобедов.
– Товарищи, – сказал он, – если вы себя не уважаете, то, будьте добры, уважайте нас.
– Семен Емельянович, – ответил Чистов. – Мы вас очень уважаем, но у нас есть еще один член делегации – это Оля. Никак не хочет пускать папу.
– Это ваша дочка, Ульян Александрович? – спросил Подобедов.
– Моя, Семен Емельянович. На дочерей я способен – три, и ни одного сына.
– Я очень сожалею, Ульян Александрович, – сказал Подобедов, – что мы вас в свое время не поняли, и только благодаря Диме Юрину. Он, не знаю из каких соображений, лил на вас грязь из ушата.
«Странное объяснение», – подумал Зимин и не нашел слов для ответа.
Подобедов с Чистовым ушли туда, откуда уже раздавались песни. Зимин остался у автомашины. Мысли углубились в недалекое прошлое.
В 1962 году после реорганизации Сосновского района, его просто разорвали по кускам между Павловским и Вачским, но через три месяца такая же участь постигла Павловский, Вачский и Дзержинский, всех их объединили в один Богородский район, начальником Богородского управления сельского хозяйства стал Подобедов, секретарем парткома вначале – Борис Коровкин, а затем – Хоменко. Вся сельская власть была сосредоточена в руках управления сельского хозяйства. Райисполком и партком были подчинены управлению. Подобедов был главой района, но только сельского. Власть была разделена на сельскую и промышленную. Даже были два облисполкома, промышленный и сельский. Это незабываемое творение Никиты Сергеевича Хрущева. В городах Богородске, Павлове, Дзержинске были промышленные горкомы и горисполкомы. Все промышленные предприятия, находившиеся в рабочих поселках Вача, Сосновское, Ворсма, а также в деревнях и селах, были подчинены горкомам и горисполкомам. Между сельским хозяйством и промышленностью была создана непреодолимая стена. Творилась неразбериха.
