– Ты знаешь, что мы идем по золоту? – говорил Чистов. – Этот торфяник, по которому мы шагаем, дороже золота. Через пять лет, к 1971-72 году, наш район благодаря этим торфяникам и пойменным землям, без преувеличения говорю, будет на первом месте в области. Вопрос с кормовой базой будет решен. Ты в этом мне тоже поможешь. Освоишь торфяники Чары, Горского, Большого и Горелого болот. Это больше восьми тысяч гектаров. Да мы перещеголяем подмосковную Яхрому! Осушенные торфяники, используемые под сельхозугодия, по своему плодородию превосходят мощные черноземы. Через пять – максимум через шесть лет мы с этих торфяников и пойменных земель рек и речек Сережи, Шилекши, Чары, Соловьевки и так далее, их тоже около шести тысяч гектаров, получим в десять раз больше зерна, корнеплодов и сена, сколько получаем в настоящее время со всей земляной площади района, включая гослесфонд. Мы будем иметь минимум до пятидесяти тысяч тонн одного сена да плюс солома. Вот тогда не будем сдерживать развития всех видов скота. За кормами мы не поедем никуда, к нам будут ездить. Попомни мои слова. В 1974-75 годах мы добьемся этого.

Пусть Арепин считает нас дураками. Но эти дураки добьются своего. Видите ли, он в районе работал семнадцать лет. Его заслуга – засадил половину пахотных земель села Лесуново, деревень Волчиха, Масленка и Созоново. Вот он чего добился у нас. Добился, что выгнали с треском. Я отлично знаю, что он за птица.

Зимин молчал, но ему хотелось возразить.

– Хотя Арепин и говорит, что мы топчемся на одном месте, но наши дела поправляются. В этом году уже не поедем за соломой за пределы области. Надои молока на фуражную корову выросли на двести литров. План сдачи молока и мяса район уже выполнил почти за год, и большие резервы останутся на будущий год. Урожайность зерновых шагнет с восьми до десяти центнеров. Особенно хорошо дела идут в Панинском совхозе. Директор хотя и баба, но она заткнет за пояс любого мужика. По урожайности Тихомирова догнала Барановский совхоз. Несколько лет работает без убытков.

Надо сказать, и Рожковский совхоз в этом году шагнул далеко вперед. Трифонов мне говорил, что на круг получит по десять центнеров зерновых с гектара.

– Пусть не говорит гоп, пока не перепрыгнул, – сказал Зимин. – За счет чего он думает получить? Половина пахотных земель пустует. Только отдельные участки дай бог если дадут по десять центнеров. Трудно сейчас говорить, но больше семи он не получит.

– Ну пусть даже семь, – подхватил Чистов. – Это для Рожка большая прибавка. Ведь они уже десять лет как собирают только семена. Заслуга Трифонова в этом большая.

Хотелось Зимину сказать всю правду, но не хотелось обострять отношения с Чистовым. Зимин знал, что Трифонов и Чистов что-то единое, нераздельное.

Чистов продолжал:

– Рожковский совхоз с освоением торфяников будет самый богатый не только в районе, но и в области.

– Дай бог нашему теленку волка съесть, – сказал Зимин и захохотал. – Долго еще, Анатолий Алексеевич, до этого.

– Все зависит от нас, – сказал Чистов. – От меня, тебя, Трифонова и других. Надо приложить ум, руки и настойчивость.

– Если бы каждый человек на земном шаре, – сказал Зимин, – посадил бы для себя одно фруктовое дерево, выращивал бы для себя цветы, овощи, с любовью относился бы ко всему окружающему, то земля наша была бы цветущей. Коммунизм можно построить только при изобилии всех продуктов и товаров народного потребления. Вот тогда коммунизм был бы на всей планете, без всяких войн и революций.

– В этом ты не прав, – возразил Чистов. – Во-первых, капиталисты и при изобилии всего даром ничего бы не дали бедным. Во-вторых, куда же горожанин может пристроить фруктовое дерево, где посадить овощи и цветы? Для всего этого нужна земля. Город на то и называется городом, что каждый квадратный сантиметр на учете.

– Я с вами не согласен, – возразил Зимин. – К примеру, возьмем Павлово или даже Горький. В пригородах, да и на территории самого города столько пустующих земель, что можно разместить не один совхоз. Это высоковольтные линии, овраги с их склонами. Большие территории заняты разными складами, базами, усадьбами организаций и предприятий, но есть свободные промежутки между домами. В пригородах много земли отведено под свалки и кладбища. Пустуют поймы озер и рек. Пройдите по пригородному лесу или парку. Сколько вы обнаружите бросовых пустырей! В городах и рабочих поселках одной Горьковской области миллионы гектаров таких земель. Но беда наша в том, что плодового дерева, овощей и цветов никто на этих землях садить не разрешит. Городские власти их охраняют, как собака сено. Вместо того, чтобы облагородить эти земли, говорят: «Прочь от них руки!» Можно было бы предложить их населению.

Про сельскую местность и говорить не хочется. В каждом районе тысячи гектаров пустующих, заросших сорняками приусадебных участков жителей, уехавших из деревень. Это и дороги, и отведенные под усадьбы совхозов, колхозов, отделений и бригад площади, и участки, заброшенные из-за эрозии, а также крутые склоны оврагов и балок. Голова кружится, всего не сосчитаешь! Мы лезем в болота, на новые площади, покрытые лесом. Освоение их связано с большими затратами. Зачем нам лезть в болота, когда кругом нас столько хорошей, но заброшенной земли? В первую очередь эти земли надо привести в порядок, а уж тогда браться за болота и лес.

Мы еще плохо изучили торфяники, у которых есть много положительного, но, мне кажется, обнаружится больше отрицательного. Мы пока одно хорошо знаем: торф за неимением навоза неплохое органическое удобрение. Как старики говорили, на безрыбье и рак рыба. Мы отлично знаем с детства, что наша земля без навоза одинаково что лошадь без ног. Но о навозе как удобрении никто не думает. Проектировщики, конструируя животноводческие постройки, навоз не учитывают и для накопления его ничего не придумывают. Все ценное задумывают смывать в ямы или вывозить в кучи, занимая плодородную землю, превращая ее вокруг дворов в рассадники сорняков. Кучи навоза сохнут, выветриваются, превращаются в труху. А ведь раньше мужик испокон веков навоз ценил. Он его копил и вывозил только летом, тут же запахивал. Мне кажется, чистые торфяники при нашем сознании еще рано превращать в поля для выращивания зерновых и корнеплодов. В период засухи без двойного внесения воды он бесплоден, да плюс к тому еще и опасен. Пожар на нем неизбежен. Что такое торфяные пожары, я знаю. Небольшая куртина торфяника, охваченная огнем, – это работа для пожарной машины или другого агрегата на длительное время.

– Ты, оказывается, еще и философ, – сказал Чистов. – Не знал, надо будет тебя использовать как лектора. Я согласен с тобой. Будем наводить порядки. Ведь ты что сказал? Все зависит только от нас. От тебя, меня, Трифонова, Бойцова и так далее.

С разговорами, не замечая времени и пройденного пути, пришли в поселок. Зимин открыл свою комнату, где стояло три кровати. По-солдатски, быстро разделись и легли спать.

Зимин, привыкший рано вставать, проснулся в пять часов утра. Тихонько оделся и вышел на улицу.

В это время шел конюх. Все звали его Иван Советский. По документам он числился не он, а она, Балашова Марья Ивановна. Женщина преобразила себя в мужчину, и ей это частично удалось. В поселке она женилась несколько раз, без жены не жила. Курила табак, пила водку, ругалась трехэтажным матом. Волосы стригла под машинку наголо. Ходила как моряк, только что сошедший с корабля дальнего плавания, в развалку. Бралась за все мужские работы.

Зимин окликнул ее:

– Иван Иванович! Быстро запрягай лошадь.

– Все будет сделано, – ответило оно.

Зимин разбудил Чистова, подъехал и Советский на лошади. Прохожие его спрашивали:

– Ты куда собрался, Советский?

Он отвечал:

– Начальство приказало, не знаю. Мое дело маленькое, куда пошлют, туда и поеду, хоть в огонь, хоть в воду.

Если пешком до реки Сережи, где располагался Каблуков, три километра, то на лошади целых пять. Пока ехали, а лесом не разгонишься, Каблуков уже направился домой. Зимин и Советский закричали. Каблуков откликнулся и быстро вернулся. Сети и пойманную рыбу оставил. Каблуков хвалился большим количеством пойманной рыбы. Одних только голавлей восемнадцать штук, да пятнадцать язей, три щуки и так далее. Чистов предлагал варить уху, но Зимин возразил, ссылаясь на занятость и показывая взглядом на Советского. Каблуков с Советским уехали на лошади. Чистов с Зиминым пошли пешком. Всю дорогу Чистов говорил о перспективах.