Вместо половины пятого на охоту выехали только в 6 часов. Росляков возмущенно говорил:
– Ну какие мы охотники, когда и зарю проспали.
– Сегодня поедем к Красному столбу! – кричал Кузнецов. – Там столько дичи, что можно сетями ловить.
При лесоустройстве один столб на пересечении квартальных просек был окрашен в красный цвет. Поэтому все четыре квартала, прилегавшие к этому столбу, назывались Красный столб.
На место приехали уже в 7 часов. Все небо было покрыто сплошными облаками. Начинал по-осеннему моросить дождь. Четыре собаки выскочили из автомашины, скрылись в мелких чащобах. Минут через пять подняли зайца. Дождь усиливался. Мелкие дождевые капли увеличивались в своих размерах, беспрерывно валились на поверхность земли, шурша о кроны деревьев.
– Проспали охоту, – возмущался Росляков. – Утро-то было какое хорошее. Сейчас уж надо было ехать домой, а мы только приехали.
– Не беспокойтесь, Спиридон Иванович, – успокаивал его Кузнецов. – Еще набьем дичи целую автомашину. С уверенностью скажу, если бы мы пришли сюда пешком, то столько дичи, сколько набьем сегодня, не принесли бы.
Лай собак прекратился. Собаки потеряли заячий след и одна за другой, стряхивая с себя воду, пришли к автомашинам, спрятались под ними от уже усилившегося проливного дождя.
– Давайте, братцы, по единой, – объявил Чистов. – Где наша не пропадала. Пока мы выпьем и закусим, и дождь перестанет.
– Вряд ли, – сказал Зимин. – Что-то не похоже, чтобы он перестал. Только что начал набирать силу.
– Ты, Ульян, всегда против всех, – сделал замечание Чистов.
– Он не против, а правильно говорит, – поддержал Росляков. – Дождю конца сегодня не будет, и охоты не будет. Я предлагаю ехать в деревню, попить чаю и по домам.
– Да не спешите вы! – сказал Кузнецов. – Садитесь в автомашины, а мы с Зиминым разведем костер, вскипятим чаю и сварим охотничьей похлебки.
С большим трудом развели большой костер. Над ним повесили три котелка, два для варки мяса и один для чая. В это время сидевшие в автомашинах понемногу пили и закусывали. Оттуда раздавались смех и веселые остроты. Под раскидистой старой елью соорудили из брезента и веток шалаш, позавтракали. Времени уже было 13 часов. Дождь продолжал идти одной мерой. В деревню Бочково приехали в 14 часов. Пока пили чай с медом и по 100 грамм, выехали в Сосновское уже в 16 часов.
При прощании Трифонов напомнил Чистову:
– В понедельник, Анатолий Алексеевич, я у вас буду в восемь часов. Вы вызовите Соколова, управляющего госбанком, и помогите мне.
Пьяный Чистов расчувствовался перед Трифоновым:
– Все для вас, Михаил Иванович, сделаю. Будьте спокойны.
Охота из-за дождя или по другим причинам была сорвана, все уехали по домам.
В понедельник в 8 часов утра Трифонов был уже в райкоме партии. Чистова дожидался в коридоре, так как в приемной скопилось много посетителей.
– Ты ко мне, Михаил Иванович? – спросил его Чистов.
– К вам, Анатолий Алексеевич, – сказал почти шепотом Трифонов, – вы разве забыли наш разговор?
– О да, – подтвердил Чистов. – Сейчас мы вызовем Соколова и по душам с ним поговорим.
– Вот так-то лучше, – поддакнул ему Трифонов.
Вошли в кабинет к Чистову.
– Я хотел эти дела поручить Бородину, – сказал Чистов, – а, пожалуй, займусь сам.
Чистов снял телефонную трубку, попросил вызвать управляющего госбанком Соколова. Соколов сразу ответил.
– Михаил Иванович, здравствуйте, – сказал Чистов. – Как ваше настроение? Прошу вас зайти ко мне по одному очень важному вопросу.
Через пять-семь минут Соколов со словами «разрешите» вошел в кабинет Чистова.
– Чем могу быть полезен, Анатолий Алексеевич? – спросил он и неприязненно посмотрел на Трифонова.
– Михаил Иванович, я пригласил вас по поводу выплаты зарплаты рабочим и служащим совхоза «Рожковский». Вместе с Михаилом Ивановичем Трифоновым ждем вашего решения.
– Деньгами я Михаилу Ивановичу Трифонову помочь не могу, если только добрым советом, – сказал Соколов. – Совхоз еще за первое полугодие весь годовой фонд зарплаты уже съел, и это не первый год. Совхоз висит на шее у государства, а его директор ни о чем не думает. Товарной продукции дает меньше, чем расходует зарплаты. Если приравнять его к промышленному предприятию, то это давно обанкротившееся предприятие, через год – максимум через два после его создания было бы ликвидировано как нерентабельное.
– Михаил Иванович, – спросил Трифонов, – а как же быть? Люди работают и просят за работу уплатить зарплату.
Соколов скептически улыбнулся. На худом лице у глаз и на щеках собралось множество морщин.
– Вы меня спрашиваете, как быть? Вы лучше себя спросите, дорогой Михаил Иванович Трифонов. Вам надо об этом больше головой думать.
– А мы разве не работаем? – перебил его Трифонов.
– Как вам сказать, – ответил Соколов. – Работаете, но ведь работа работе рознь. Откровенно, в вашем хозяйстве все отрасли убыточные. На фуражную корову не надаиваете 1000 литров молока в год. Урожайность зерновых самая низкая в районе, да, пожалуй, и во всей области. Не получаете 6 центнеров с гектара. Землю-кормилицу всю запустили, даже картофеля накапываете только 50-60 центнеров с гектара. Подсобные промыслы все ликвидировали. Раньше колхозы занимались ящиками для заводов, токарными изделиями из дерева. Чего только не делали. Трифонов все ликвидировал. Откуда вы ожидаете денег, чтобы расплатиться с долгами? Раньше при такой работе крестьянин-единоличник надевал суму и уходил по миру просить ради Христа. Все я вам сказал, Михаил Иванович и Анатолий Алексеевич.
Чистов сидел угрюмый, недовольный и молчал.
– Наш совхоз организовался из трех слабых колхозов, – оправдывался Трифонов. – Пройдет время, и мы встанем на ноги. В этом году только от продажи одного мочала будем иметь полмиллиона рублей чистого дохода. Я считаю, больше 300 тонн его закупим. В будущем одна Чара, то есть торфяник реки, даст немалый доход. Освоим Горское болото.
– Дай бог, – сказал Соколов, – но я что-то не верю вам.
Глаза у Чистова заблестели, он хотел вмешаться в разговор двух Михаилов Ивановичей, но сдержал себя.
– Управляющим госбанком я работаю уже двадцать лет, – сказал Соколов. – В отдельные годы ваши отделения совхоза, когда были самостоятельными колхозами, получали зерновых свыше 12 центнеров, и не бункерного веса, как вы сейчас отчитываетесь, а чистого амбарного зерна. Государство им тогда никакой почти помощи не оказывало. Сейчас на ваш совхоз работает полностью вся машинно-мелиоративная станция. Большую помощь вам оказывает «Сельхозтехника» и промышленные предприятия района. Ежегодно вы съедаете больше миллиона рублей государственных денег, а прока от вас никакого. Будь я на вашем месте, посовестился бы просить, да еще и подключать секретаря райкома партии.
Что касается мочала, то за него вас надо судить. Вы ободрали за одно лето всю липу в совхозных лесах, да и залезли в гослесфонд. Что такое липа для вас? Это мед с вашей пасеки. За эти дела надо вас судить. Кроме того, в водоемах, где мочите мочало, уничтожили не только рыбу, но и все живое.
Говорите, болота выведут ваш совхоз в люди. Пойму реки Чары вы еще полностью не приняли в эксплуатацию, а уже запустили и уничтожили. Напрасны труды мелиораторов. По торфяным полям ходит скот, уничтожил все экспериментальные посевы. Ходят трактора, таскают хлысты, на канавах делают запруды, чтобы проехать через нее трактору. Уверен, и Горским болотом так же воспользуетесь, как и Чарой. Посоветую тебе, Михаил Иванович, еще раз составить план мероприятий и ехать в областной госбанк. Только они вам могут помочь.
Чистов молча разглядывал Соколова и Трифонова. Оба они по виду и складу сильно отличались друг от друга. Трифонов был полный, пышущий здоровьем сорокалетний мужчина. Соколов – бледный, хилый, худущий. Похож на туберкулезного больного, притом последней стадии.
– Так, Михаил Иванович, ничем не можете помочь? – краснея, сказал Чистов. – Какой же вы после этого патриот нашего района. Как я на вас посмотрю, вы, как Иудушка Головлев, сидите на денежном ящике и всем только палки в колеса ставите.
