Невольно мужчине вспомнилась белая башня. Он прогнал воспоминания и повернулся к женщине. Впервые она стояла во весь рост, и казалась, несмотря на свою просторную мантию, тощей и бледной, — она напомнила Артуру свечку. Мужчина в ожидании наклонил голову. Женщина помялась и спросила:

— Можно я… расскажу… Историю?

И сразу Артуру представилось, каким долгим и мучительным будет рассказ в её исполнении, а если этот рассказ ещё и длинный… Мужчина покосился в небо и спросил:

— Я могу вызвать образы прошлого, — пожал плечами. — Так проще.

Женщина помолчала. Потом ответила:

— Ладно…

— Сколько лет назад это было?

— Пять-десят… И шесть.

Мужчина кивнул, повернулся и щёлкнул пальцами. И вдруг мир пришёл в движение, как будто у него появилась объёмная тень, — раскрашенная и подвижная. Коридор, заставленные мебелью, стремительно преображался. Он пустел. Весь замок засверкал и задрожал всеми своими окнами. Словно тяжёлую пяту, он сбрасывал с себя бремя прошлого. Артур и Аркадия снова шли по коридорам и наблюдали, как стремительно и ярко вспыхивают люстры, как бегают по замку слуги, — сперва немногие, а потом всё больше и больше, и скоро от них уже было не увернуться, — они пробегали троицу насквозь. Яростный вихрь щёточек стирал пыль со всех картин. Им аккомпанировали тихие, тихие стоны, потом крик и стоп.

Всё застыло.

Стоял самый обычный день.

Комнату без окна освещала единственная подвешенная на крючок свечка.

Девушка с длинными и ровными белыми волосами сидела на земле. Глаза её были закрыты.

Артур взгляну на расплывчатое и застывшее лицо девушки и щёлкнул пальцами.

188. История 1

Младшая принцесса Кровавой Империи хмуро наблюдала, как раскачивается у неё над головою свечка. Как маятник, думала девушка, как гильотина… Атросити любила гильотины. Но у этой девчушки вообще были странные увлечения.

Не то чтобы принцесса их осуждала.

У всех, думала она, должно быть что-то такое, что поможет скрасить бессмертную жизнь.

Сама девушка пока что себе ничего такого не нашла.

Она приподняла голову, приподняла раскиданные на полу белые волосы и хотела было вздохнуть, как вдруг в её дверь неприятно постучали, а где-то снизу, под ногами, в глубинах замка запела одинокая дудочка. И сразу коридоры его наполнили шаги, кто-то звонко рассмеялся и загремели колёсики передвижных лестниц и ставни открывающихся окон.

Самый обыкновенный день с неприятным и вымученным энтузиазмом переходил в самый обыкновенный и занятой вечер; Кровавая Империя на всём своём великом протяжении пробуждалась.

Девушка прыснула и не обращая ни малейшего внимания на понимающе-терпеливый стук в дверь, — после третьего удара он, зная своё место, притих, — встала и взглянула «спросонку» в зеркальце на стене.

На девушке была низкая не очень широкая красная юбка из плотной ткани, заправленная поясом. На белые ручки принцессы были натянуты красные перчатки; шея её была закрыта, а ступни наоборот, были голыми.

Завершая свой наряд, девушка лениво ступила в красные сапожки, накинула красный плащ с белым бархатным воротником и, ещё раз мимолётно взглянув на своё отражение, обращая особенное внимание на свои скучающие, немного мрачные красные глаза, — с виду и не скажешь, что её вот уже третий день мучала бессонница, — открыла дверь.

За нею стоял мужчина: высокий старый дворецкий. Он низко поклонился, опуская голову ниже головы девушка, — принцесса была метр шестьдесят, — и сказал:

— Прошу прощения за столь ранее беспокойство, ваше Высочество. Леди Атросити приглашает вас на вечернее чаепитие.

Девушка прыснула и стала перебирать в своей голове варианты. С одной стороны, она прекрасна представляла, что такое, чаепитие с Атросити, а с другой, скука, одолевавшая принцессу последние несколько недель, становилась уже совершенно невыносимой. Она перетекала в уныние, а уныние становилось немощностью. Хотелось просто лечь и не вставать, но и это было мучительно, как иголка в спине. Возможно какое-никакое разнообразие поможет ей развеяться…

— Пусть, — цокнула языком девушка.

Она пожалеет об этом через двадцать минут, но пусть.

Вдруг принцесса заметила за спиною дворецкого, как несколько слуг, прикатив передвижные лесенки, забрались на них и стали водить щёточками, кропотливо выискивая пылинки, по завешенной картинами стене… Это унылейшее занятие вдруг показалось её чрезвычайно интересным. Принцесса уже думала помочь, но тут вспомнила, что каждый раз, когда появлялись такие вот дела, которые занимали её с первого взгляда, обещая развеять скуку, и она бралась за них, полная сил, они уже спустя пару минут ей надоедали, и притихшее уныние с новой силой пожирало девушку…

— Пусть… — повторила принцесса и, слегка опустив голову, пошла по широким коридорам летнего замка.

…

…

…

Девушка ошиблась в своих ожиданиях от чаепития: у неё ушла всего одна минута, чтобы пожалеть о своём решении.

По своему обыкновению, Атросити решила провести его в месте необыкновенном, — в этот раз её жребий пал на пляж, у моря, напротив скал. Недавно был отлив, и сапожки младшей принцессы утопали в мокрых и вязких песках, — чувство сугубо неприятное. То и дело, как черви после дождя, ей под ноги попадались выброшенные медузы. Девушка подняла голову и взглянула на деревянный стол и на саму Атросити, — девчушка улыбнулась ей и помахала.

За её спиной стоял накаченный великан в два с половиной метра ростом, с огромными, пухлыми, определённо неестественными губами, согнутыми в улыбке. Атросити до сих пор, в свои двести с чем-то лет, забавлялась с куклами, — с зомби, — хотя обычно дети вырастали с этого после третьего десятка. Впрочем, Атросити во всём напоминала ребёнка: она носила очень детские кисейные платья и голубые ленты; её мимика была вся крикливая, а голос такой писклявый, что юная принцесса была уверена, — она намеренно так пищит — и только глазки, её маленькие и жестокие, отнюдь не детской жестокостью, глазки иногда выделялись и придавали ей вид взрослой женщины, забравшейся в тельце куклы.

Её глазки были довольно освежающими, — они единственные не раздражали принцессу в этом создании, и то, лишь на контрасте.

Впрочем, подруг не выбирают.

— Выше Высочество, выше Вы-со-чес-тво! Я так рада вас видеть, я так рада, вы не представляете. Ну, присаживайтесь, прошу, — запищала Атросити, а девушка поморщилась: к этому голосу нужно время привыкнуть, много времени, — принцесса знала её сорок лет, а всё ещё не привыкла — и присела на стул, который для неё подвинул ещё один мускулистый бугай, слепой, потому что Атросити покрасила его глаза в синий и жёлтый, — а зубы, тоже замершие в вечной улыбке, во все цвета радуги.

Юная принцесса уселась и даже не взглянула на свою чашечку. Она уставилась мимо Атросити, на сплошную скалу, и сразу же посетовала, что этикет требовал ей и девушке сидеть напротив друг друга, — так бы младшая принцесса могла наблюдать море.

Вместо этого ей приходилось любоваться чёрными изгибами скал.

Последовал скучный и утомительно звонкий монолог. Атросити нежно отпивала из своей чашечки и говорила, говорила, говорила, — и каждый раз, когда девушка пыталась угадать, о чём ещё она может заговорить, и не могла, и надеялась, что говорить уже, по сути, не о чём, эта пискля снова откуда-то доставала темы для разговора; несколько раз младшая принцесса от отчаяния и не зная, чем себя занять, притягивала чашечку с красным напитком и сразу отодвигала назад, не делая ни глотка.

В то же время Атросити хлебала всё больше. Постоянная болтовня осушила её глотку. Она пила, пила, и вдруг чутка икнула. Девушка смущённо улыбнулась, прикрыла розовые губки и опустила пустую чашечку на стол.

— А теперь развлечение! — заявила она.

Принцесса наклонила голову.

Атросити похлопала в ладоши, и один из её слуг, тот, который ещё мог видеть, медленно ушёл куда-то за изгиб утёса. Когда великан вернулся, он тащил большую клетку. В ней подрагивали какие-то зверьки… Люди. Самые настоящие живые люди. Они держались друг за друга и за прутья клетки и молчали от ужаса.