Пока я думала об этом, Ревик отошёл от двери своей кошачьей походкой.

Тихо щёлкнув себе под нос, он подошёл к столу и поставил туда накрытый поднос. Когда он выпрямился, я наградила его выразительным взглядом.

— Это завтрак? — спросила я.

Он слегка улыбнулся.

— Кофе? — настаивала я.

Он кивнул, подходя к кровати.

— Долго же ты, — пожурила я. — Где, во имя богов, ты столько времени шлялся?

Он не замедлил своих кошачьих шагов.

На ходу он потянулся к воротнику рубашки. Он стянул её через голову, не замедляя неспешного приближения. Швырнув рубашку на пол у кровати, он пинками сбросил туфли, всё ещё всматриваясь в моё лицо.

Хмуро посмотрев на простыню, по-прежнему обмотанную вокруг моего тела, он наклонился и крепко схватил ткань одной рукой.

— Ревик, — предостерегла я. — Если ты думаешь, что тебе что-то перепадёт после того, как ты оставил меня тут на два часа, подумай ещё раз.

Он вскинул бровь.

— Я не стану вознаграждать тебя за это, — парировала я. — И мне плевать, сколько бы ты ни заигрывал с моим светом. Так что лучше держи все части своего тела подальше от моего рта.

Его губы дрогнули.

— Принято к сведению.

Его свет скользнул в мой, и я прикусила губу, захваченная врасплох жарким приливом боли. Закрыв глаза, я постаралась контролировать себя и свой свет, но не смогла.

К тому моменту, когда ко мне вернулась способность видеть, Ревик уже резко сдёргивал простыню с моих ног и туловища, в процессе стягивая меня саму ниже по кровати. Я крепче закусила губу, пытаясь решить, хочу ли я сопротивляться, злюсь я или просто страдаю от боли, беспокоюсь ли я об его реакции на ситуацию с Терианом, или это просто какая-то комбинация всех факторов вкупе с раздражением из-за нашего незавершённого разговора прошлой ночью.

Прежде чем я успела решить, он схватил меня за лодыжку.

Вместо того чтобы притянуть меня к себе, он отвёл мою ногу назад на кровати, вынуждая согнуть колено. Схватив другую мою ногу, он проделал то же самое, заставив меня развести лодыжки. Через считанные секунды моя спина оказалась прижатой к изголовью, прикованная рука очутилась за спиной, а другая стискивала подушку, на которой я сидела.

Всё ещё стискивая мои лодыжки, Ревик шире развёл мои ноги, подтягиваясь ближе на матрасе. Прежде чем я успела решить, как отреагировать на это новое положение дел, он накрыл меня губами. Затем принялся ласкать языком.

Затем проник языком внутрь.

Было очень, очень сложно орать на него, когда он проделывал такое.

Он заставил меня раздвинуть ноги шире, и мой свет полыхнул.

Когда я обмякла на матрасе, он замедлил свои движения, используя свой свет более изощрённо. Он тихо и хрипло вздохнул, когда почувствовал, что мой свет начинает открываться, а затем он стал использовать штуки, которым я его научила, чтобы заставить меня открыться ещё сильнее — световые штуки, физические штуки, которым я научилась от Лао Ху — он неделями добивался, чтобы я его этому научила.

Когда я сипло всхлипнула, Ревик остановился ровно настолько, чтобы прижаться лицом к моему бедру, и сквозь его свет струилась боль. Взяв себя в руки, он начал снова, крепче сжимая ладонями мою кожу и плоть, а его свет отталкивал мои попытки схватить его структуры.

Свободной рукой я стискивала его волосы, и он дёрнул меня ниже по кровати, опираясь верхней частью тела на мои ноги.

Когда он опустил свой вес, его боль усилилась.

Какая-то часть меня, должно быть, до сих пор сдерживалась, потому что именно тогда я почувствовала, что отпускаю себя.

И он тоже. Он помедлил во второй раз, прислонившись лицом к моей ноге. Что-то в интенсивности его сосредоточенности заставило мою боль резко ухудшиться.

Когда я открылась, он скользнул в меня своим светом так глубоко, что я застонала.

Та боль, которую я терпела, которая искрила в моём свете с тех самых пор, как я проснулась, заструилась вокруг меня каким-то жидким облаком. Когда я притянула его, откровенно прося своим светом, Ревик остановился ровно настолько, чтобы посмотреть на меня. Его прозрачные глаза остекленели, но содержали явную агрессию.

Я посмотрела на его грудь, заметив, что он задышал тяжелее, и почувствовала, как он пристально смотрит на моё лицо.

— Бл*дь, говори со мной, — прорычал он. — Проси. Вслух.

Очередной разряд боли ударил по мне. Прежде чем я успела заговорить, он двинулся вверх по моему телу, не отрывая взгляда от меня. Он посмотрел мне в лицо, затем схватил за волосы, удерживая моё свободное запястье другой рукой.

Я ахнула от количества света, который он вливал в меня, от боли, которую он швырял в меня. Когда ко мне вернулось зрение, я могла лишь смотреть на него, с трудом дыша.

— Попроси меня, — прорычал он. — Ты знаешь, чего я хочу. Боги. Почему, бл*дь, ты всё ещё так молчалива со мной? Я делаю что-то неправильно? Тебе надо ещё раз показать мне? Или мне надо причинять тебе боль до тех пор, пока ты не сделаешь, как я скажу?

Ещё больше боли рябью прокатилось по моему свету, заставляя меня выгнуть спину. Я закрыла глаза, отворачиваясь от него.

— Элисон, да помогут мне боги…

Я покачала головой.

— Нет.

— Нет на что? — прорычал он. — Нет, ты не хочешь ударов? Нет, ты мне не покажешь?

Я покачала головой.

— Нет, ты всё делаешь правильно.

— Тогда попроси, мать твою. Попроси меня. Иначе я привяжу тебя по-настоящему.

Моя боль усилилась. И всё же я не могла заговорить.

Упрямство, возможно. А может, я не совсем шутила, когда сказала ему, что он заставил меня слишком долго просидеть здесь, в одиночестве и в боли. Может, я чувствовала, что он сдерживается, и знала, что он делает это не только потому, что вид такой сильной боли в нём возбуждал меня. Он хотел, чтобы я полностью открылась для него, но не был готов сделать то же самое для меня. Вероятно, он даже не намеревался попытаться. Возможно, он даже и не хотел этого делать теперь, поскольку до сих пор винил меня за то, что Касс и Тень попытались убить меня.

Он с неверием фыркнул.

— Ты так думаешь?

Я прикусила губу, сердито глядя на него и думая всё так же громко.

А может, я до сих пор злилась из-за того, как мало он рассказал мне прошлой ночью.

О Даледжеме.

В этот раз он вздрогнул. Хрипло выдохнув, он приподнялся на руках, и из его света выплеснулось раздражение. Я пыталась отстранить свой свет, контролировать себя, но мне это не удавалось. Его притягивание и раздражение сплетались с моими собственными до тех пор, пока я не издала сердитый, взбешённый звук, чувствуя, как мой свет опять выскальзывает из-под контроля.

В этот раз я действительно хотела ударить его. Если бы он не пригвоздил меня к матрасу, может, я бы так и сделала.

Ревик прищурился ещё сильнее.

Я чувствовала боль, поднимающуюся в его свете. Большая её часть ощущалась как боль разделения, но глядя в его глаза, я не могла точно сказать, о чём он думает.

Что, конечно же, только сильнее разозлило меня.

— Ты хочешь сделать мне больно? — спросил он.

Я подумала над его словами. Стараясь отстранить свой свет, я покачала головой.

— Нет.

Он рассмеялся.

— Хрень собачья.

— У всех бывают такие мысли, — сказала я жёстким и ни капли не виноватым тоном. — На самом деле я не хочу делать тебе больно. Не хочу. Но да, я подумала об этом.

— Но почему? Почему ты хочешь сделать мне больно, любовь моя? Ты злишься на меня? Из-за того, что я оставил тебя здесь? Из-за Даледжема? Или это вопрос доверия? Ситуация с Касс? О чём ты только что думала?

Я почувствовала, как мои челюсти сжимаются ещё сильнее.

Я заметила, что он этого не отрицал.

Он издал очередной невесёлый смешок.

— Не отрицал? А я уверен, что отрицал, — он вжался в моё тело, и я прикрыла глаза, издав невольный звук. — Ты хочешь потрахаться, — заметил он. — Твой свет притягивает меня как сумасшедший, жена. Так что это? Тебе хочется перепихнуться со злостью? Хочешь сначала сделать мне больно? Потому что я тебе позволю. Ты же знаешь, что позволю.