Он все еще не мог поверить, что Тильда оказалась способной на такое. Нет, он верил в силу ее ненависти. И, скорее всего, ненавидела она именно его, но боялась в том себе признаться. А потому выплеснула злость на Лаверн. Она и прежде так делала, но о подобном Сверр даже помыслить не мог. Сговориться с Атмундом за его спиной, участвовать в подставе, взять в руки запретный артефакт. Некромант даже думать боялся, что случилось бы, если бы свирель нашли в его замке до того, как Лаверн взяла ее в руки. Что было бы с ним, с самой Матильдой, с Бертой, наконец.

Его супруга выжила из ума.

Определенно следовало быть с ней тверже, а не потакать безумным выходкам. Ведь все началось с момента, когда Тильда появилась в Клыке. Он сдавал позицию за позицией, и поначалу Сверру даже казалось это справедливым. Стараясь примирить их с Лаверн, он сглаживал углы, как мог, хотя ни одна из них не готова были примириться. Они делали вид. Оттаивали ненадолго. А затем все начиналось по новой.

Обиды. Скандалы. Гнетущее молчание, которое выносить получалось с трудом. Однажды, желая порадовать молодую жену, он даже согласился продать Марию. Лорд Анморг как-то заприметил ее в стылых коридорах Клыка и несколько раз делал настойчивые предложения выкупить рабыню, которая так бесит новоиспеченную леди Морелл. И однажды Сверр сдался.

Тот вечер он помнил отчетливо. Бесстрастные слова, брошенные в лицо Лаверн. Ее недоверие, а затем обида. Ее обиды ранили сильнее всего.

А третьим слоем злость – ее Лаверн всегда скрывала плохо.

– Мария останется, – сказала она твердо. – Здесь, в замке.

– Ты же сама хотела, чтобы она ушла, – удивился Сверр. – Когда я привел Марию в спальню впервые, ты устроила скандал.

– А ты напомнил мне о черте.

Лаверн отвернулась к окну, словно не желала больше смотреть на Сверра. Он поморщился.

Долго она еще станет припоминать ему тот случай? Нащупать черту было важно для него не меньше, чем показать ей. Волтар Бригг пока смотрел сквозь пальцы на некоторые выходки Сверра, но пренебрежение Тильдой не простит.

– Она нужна мне, – бесцветно сказала Лаверн и обняла себя за плечи. Она умела, даже не глядя в лицо, сделать так, чтобы хотелось выполнить все, чего бы она ни попросила. Тильда как-то во время очередного скандала крикнула Сверру в лицо, что Лаверн наверняка его приворожила. В такие моменты он готов был согласиться с женой. – Мария… помогает мне.

– Мария научила тебя всему, чему могла научить.

– Она нужна мне не для того, чтобы учить. Она просто… нужна. Когда она рядом, мне спокойно.

– Я нашел покупателя и договорился о цене. Марии понравится на юге…

– Это она настояла? – Лаверн обернулась и полоснула его взглядом. Вся ее поза – напряженная, закрытая – выражала защиту. Сверр с неудовольствием заметил, что его это уязвляет. – Твоя жена? Она хочет избавиться от Марии, потому что рядом с ней мне хорошо. И ты потакаешь ей.

– Ее отец обеспечил мир и стабильность в Кэтленде! – отрезал Сверр, и Лаверн отвернулась. Снова. Тогда он подумал, что эта веллова женщина однажды сведет его с ума!

Он подошел и тронул ее за плечо. На прикосновение Лаверн никак не отреагировала, лишь напряглась, как тетива лука.

– Ты знаешь, что Бригг мне нужен.

– А я? Я больше не нужна?..

…После того разговора он послал птицу лорду Анморгу и отменил сделку. Мария осталась. Тильда, конечно же, снова пришла в ярость, но Лаверн сменила гнев на милость и была ласкова с ним, чего не случалось, пожалуй, с момента его женитьбы. Тогда Сверр впервые подумал, что из Лаверн получилась бы отличная северная леди…

Тогда же он поклялся себе, что защитит ее, чего бы это ни стоило. Даже купил для нее личного охранника.

И вот они здесь. Сверр и докучливый Роланд Норберт, и Сверру все больше хочется лишить королевство хранителя востока. В конце концов, так он окажет услугу всем: дни змеиного лорда сочтены, пусть он и не подозревает об этом.

– У меня есть причина, – глухо отозвался Роланд, глядя себе под ноги, – спасать ее.

– Правда? – усмехнулся Сверр. – Какая же?

Норберт перевел на него взгляд – твердый, как кремень, и сказал:

– Вам не понять!

Да уж, куда ему, бесчестному человеку, понимать подобных чистюль.

– Выезжаем с рассветом, – бросил он и оставил Норберта во дворе одного. Боялся, что, если задержится, просто ему врежет. Не магией, нет. Но и в кулачных боях он раньше всегда выходил победителем.

Сны были мутными и вязкими, как болотная трясина.

Они затягивали Матильду, которая боролась из последних сил, но сил этих постоянно не хватало. Она проваливалась, и туман из сна обступал со всех сторон, лип к коже противной влагой.

Во сне она падала. И падала. И снова летела вниз, а когда приземлялась, оказывалась в велловой пустоши. Было темно. Чудища, выступающие из тьмы, тянули к некромантке костлявые кривые руки. Лезли из земли тонкие корни, оплетали ноги, путали, мешали сделать шаг. Поднимались по ее телу и тянулись к горлу, а когда касались его, то взрывалось острой болью.

От боли этой Матильда ненадолго выныривала из кошмаров. Тянулась к шее, надежно замотанной какими-то тряпками, остервенело сдирала их – ей казалось, она все еще в плену побегов подземника. Ее хватали за руки, не давая освободиться, приподнимали, вливали в рот горькие отвары, от которых мутился разум, и сны возвращались снова. Глотать было так больно, что Матильде казалось, в ее глотку заливают расплавленный металл.

Откуда-то из угла иногда раздавался противный скулеж Авроры. Матильда слегка поворачивала голову – сильнее повернуть не давали тряпки – и пыталась разглядеть золовку, но не могла. “Берта… как Берта?” – пыталась спросить некромантка, но из горла вырывался лишь сиплый хрип.

– Вам нельзя говорить, миледи, – успокаивающе причитал замковый лекарь.

Завороженное ласковым голосом, сознание ускользало. В мутном небытие Матильда шла по темным пещерам. Гулкие шаги тонули в плеске воды на выходе из Кошачьей пасти, на стенах едва заметно светились тонкие вены подземника, по которым лилась сила. Источник наблюдал за некроманткой, осмелившейся проникнуть в самое его нутро. Матильда знала: он ждет, когда она оступится. Споткнется. Упадет. Тогда подземная жила Сверра уже не даст ей подняться, опутает корнями магического растения, взрежет мягкую плоть, выпьет Матильду до капли.

Источники всегда требуют силы…

В огромном пугающем зале мерцает полупрозрачный камень, исполненный магии. Среброволосая шлюха касается его, и камень оживает. Матильде достается злорадная улыбка и резкая боль, завладевающая телом. Как расплата. Но… за что?! Разве Матильда не была в своем праве? Разве не защищала свой брак от посягательств наглой девицы? Почему же тогда источник, призванный оберегать род Морелл, обратил свою магию против нее? Отвернулся… Отвернулся от Берты.

Обида застревает в горле колючим клубком. Матильда старается выкашлять его, но клубок сидит глубоко.

– Спокойнее, госпожа… – раздается откуда-то из реальности тихий голос. – Вам нельзя кашлять.

Нельзя кашлять, нельзя говорить. Хорошо, хоть дышать пока разрешают! С самого детства она наслушалась от отца, чего нельзя приличной леди. Сыта по горло этими запретами! Сила, живущая в груди, откликается на злость Матильды. Шевелит гибкими щупальцами, норовит вырваться на свободу. Некромантка не сдерживает ее, тьма выплескивается, окутывает тело прохладой, и ненадолго становится легче.

После этого Матильда больше не слышит голос лекаря. И вообще никаких голосов не слышит. Плавает в звенящей тишине, наслаждаясь свободой. Кошмары отступают, горло болит меньше.

Когда Матильда все же решилась открыть глаза, поняла, что в комнате одна. Сквозь щель из задернутых неплотно штор лился солнечный свет, ложился кривой линией на устланный свежим тростником пол. На столике у кровати стояли пузырьки с какими-то эликсирами, аккуратной стопкой лежали холстины, порванные на широкие полосы. А у самого края стоял кувшин с водой.