Он тихонько гнил в своей маленькой темнице и не мог понять, отчего шаман не убил его. Отчего не избавился, раз Ча ему стал не нужен. Он все чаще надолго проваливался в сон, не слыша, как ему приносят воду и еду. Смерть будто брала его постепенно, не торопясь, словно хотела насладиться каждой каплей истерзанной души.

Однажды утром Ча проснулся и увидел, что камера девочки пуста, вымыта, а в комнате снова хорошо пахнет. Девочка исчезла, а когда появилась снова, на ней была надета такая же синяя одежда, как и на шамане. Она двигалась осторожно, пугалась и замирала при каждом резком звуке. Шаман посмеивался, гладил ее по спине, и рука его то и дело замирала чуть ниже поясницы, сжимаясь и щупая. Девочка закрывала глаза и стояла неподвижно, чем явно радовала шамана. Ча тогда подумал, что она, должно быть, старше, чем ему показалось на первый взгляд. Она была высокой, гибкой и красивой. Северянка…

Вторая жена его отца, великого вождя Ран-су, тоже была белокожей. Ее светлые волосы, стянутые в два тугих хвоста, спускались до талии. Ингрид, так ее звали. Она была молчаливой и постоянно опускала глаза, но к Ча всегда была добра, даже когда отец гневался. У Ингрид для него всегда был заготовлен гостинец: то сушеный финик, то кусок свежей лепешки, обильно политой медом, то мясная подлива, которую Ингрид готовила по своему северному рецепту. Когда Ча подходил и, насупившись, принимал дар, Ингрид улыбалась, и улыбка ее была подобна вечерней звезде.

Девочка ничем не походила на Ингрид. Она была молчаливой, хмурой, а взгляд ее, острый и резкий, казалось, мог перерезать человека пополам. К жалости своей Ча не мог не признать: взгляды не умеют резать.

Но однажды девочка притащила в подоле платья кусок брусничного пирога, завернутого в бумагу, и, осторожно просунув его сквозь прутья клетки Ча, строго велела:

– Ешь.

Это было первое слово, которое он от нее услышал.

Никогда еще Ча не ел такого вкусного лакомства. Увидев, что он оценил ее подношение, девочка кивнула и отвернулась, будто ничего сейчас не произошло. Но Ча-то знал: случилось. Что-то новое, неизведанное, но невероятно волнующее, отчего дыра в груди немного затянулась и стало легче дышать.

Ча закашлялся, спугнув воспоминания, и тут же увидел Лио, склонившуюся над ним.

– Тише, тише… – прошептала травница, стирая с его лица пот прохладной влажной тряпицей. Обернулась и сказала кому-то в дальнем углу комнаты: – Снова лихорадит.

– Принесу еще отвара, – ответили ей голосом Рыбы. Тихо отворилась и хлопнула дверь, видать, Рыба ушел, оставляя их с Лио наедине. Лицо девушки было усталым, под глазами пролегли темные круги. Видать, совсем не спала, возилась с Ча, щедро делясь силой. Ему стало стыдно, но новый приступ боли вытравил и стыд.

– Она… вернулась? – с надеждой спросил Ча и получил в ответ едва заметное качание головы.

– Вернется, – сказала Лио и почему-то отвела взгляд. – Скоро, вот увидишь.

Ча хотелось верить, что Лио не врет. Ведь только та девочка, что спасла его из когтей шамана, умела отвести боль, заполнить пустоту. Только она и никто другой.

Ча обещал себе, что дождется.

В военный лагерь в нескольких милях от Башни Дозора они с Аланом прибыли, когда уже стемнело. Горели костры, отовсюду слышались довольные смешки усталых солдат – накануне утром войска его величества знатно продвинулись и отбросили силы противника далеко назад, заставив измученных походом степняков отступить далеко в негостеприимные земли Вдовьей Пустоши.

Упоительно пахло похлебкой и жаренным на углях картофелем. Их с Аланом препроводили в шатер главнокомандующего, где Роланд без промедления предъявил ему бумагу короля. Главнокомандующий, невысокий и тучный лорд Джирелд, представитель одного из подданных Волтара Бригга, хмурился, читая королевский указ, пока его юный сквайр разливал горячее вино в чаши.

Погода ухудшилась, сменив теплое южное солнце на волглые тучи, то и дело сыпавшие промозглым дождем на голову путникам. Люди Роланда вымокли по пути от Башни Дозора, где несколько дней наслаждались заслуженным отдыхом, а также теплом и ласками симпатичных прислужниц. Алан стал молчаливым, хмурился и поджимал губы, но Роланд не сильно старался утешить и подбодрить друга. Наследнику Вочтауэра пора учиться выживать в непростых условиях. Король обмолвился, что вскоре ему понадобится содействие всех домов в борьбе с подступающими императорскими войсками, а это означало войну, смерть и лишения. Алану следует привыкнуть к непростому быту простых вояк. Потому Роланд, не колеблясь, протянул Джирелду вторую бумагу, в которой король приказывал принять под командование Алана Бишопа, старшего сына Игнара Бишопа – наместника юго-восточных земель. Алан был не в восторге от перспективы отдать несколько лет жизни войне, но желания лордов ничего не значат перед требованиями короны.

Сквозь зубы Джирелд, явно не обрадованный целью визита высшего лорда, предложил Роланду обождать до утра, прежде чем тревожить покой леди Мэлори, отдыхающей после изнурительной битвы и долгой дороги к лагерю. Но Роланд не намерен был ждать ни минуты, о чем твердо сообщил главнокомандующему. Оставив Алана на попечительство сквайра Джирелда, а своих людей – отдыхать рядом с окрыленными победой солдатами, вкушая еду и вино, он последовал за провожатым в шатер Лаверн.

Сердце его билось сильно и глухо, пока он ждал ответа от непредсказуемой чародейки. Когда докладывающий о его визите сержант вышел и, заикаясь и краснея, сообщил, что Лаверн готова принять Роланда, это сердце, казалось, совершенно забыло, как биться. Роланд знал, что увидит ее, знал, что ему хватит дерзости предложить ей брак, но реальность вдруг обрушилась на его голову внезапным понимаем: сегодня. Сейчас…

Глубоко вдохнув, он шагнул под полог крепкого шатра. И застыл у порога, наткнувшись на насмешливый взгляд.

Она была… высокой. Красивой, бесспорно. Той самой яркой, ослепительной красотой, которая казалась кукольной, ненастоящей. Красоту эту чародейка явно умела подчеркнуть. Вызывающе открытое платье цвета спелой вишни с откровенным декольте, из которого буквально выпадала высокая грудь. Глаза, подведенные каялом, который вошел в моду высокородных леди не так давно. Алые губы карминовым пятном на лице, тяжелые локоны, что падали на плечи. Роланд отметил темные корни, а значит, волосы явно подвергались окрашиванию. Да и цвет их отдавал желтизной и не был так уж необычен, как утверждали очевидцы.

Очевидцы ли? Многие кичились знакомством с Лаверн, однако состоялось ли оно на самом деле? Ведь строптивая леди Винтенда редко появлялась при дворе.

Чародейка сидела на тахте у жаровни, откинувшись на мягкую подушку. За спиной у нее расположился белоголовый тип с кривым шрамом на правой щеке и льдистыми глазами. Ясно было: случись что, тут же бросится защищать госпожу. У ног Лаверн на тонком шерстяном коврике устроилась девочка-подросток в мужском костюме. Она держала на коленях обнаженные ступни чародейки и втирала в кожу ароматическое масло.

Голову девочки почти полностью скрывал широкий темный капюшон, но Роланд успел разглядеть глаза – большие и серые, в обрамлении густых ресниц. Она смерила Роланда задумчивым взглядом и отвернулась, продолжив заниматься делом.

Лаверн же смотрела прямо и с вызовом, и во взгляде ее Роланду виделась насмешка.

– Миледи. – Он поклонился, не разрывая нить взгляда, хотя тот так и норовил спуститься ниже, к полукружиям упругой груди. Это вообще законно, так вызывающе выглядеть? Или Лаверн настолько плевать на приличия? – Позвольте представиться. Роланд Норберт из рода Огненного змея.

Чародейка ответила вежливым кивком, но промолчала.

– Вы еще прекраснее, чем о вас говорят.

– А обо мне говорят? – как бы между прочим поинтересовалась она, повелительным жестом указывая Роланду на устланную шкурами лавку. Голос у нее был глубокий, грудной и соблазнял не меньше, чем почти откровенная нагота. Роланд присел и лишь тогда понял, насколько устал и продрог. Колени тут же заныли, и он набрался наглости и подвинулся ближе к огню.