С холма открывался вид на долину. Деревушки подползали к крепостным стенам, налипая на призамковую территорию, как ракушечник на прибрежные камни. На северо-запад уползала серебристая змея реки, отражая рыжее солнце и пригревая на спине рыбачьи лодки. Серой линией на север уходил торговый тракт.

В мутном закатном небе парили ширококрылые орлы.

Ча сидел на камне и наблюдал за их полетом. Представлял, каково это – иметь крылья и взмывать ввысь. Чувствовать, как ветер ласкает покрытый перьями живот, а вокруг столько пространства – не надышаться. Иногда ему казалось, он сам никогда не покидал клетку. Лаверн спасла его, однако… она и сама слишком поздно поняла, что некоторые оковы не так просто заметить.

Ча был в плену у болезни, съедающей его изнутри. Он знал, что Лаверн ищет лекарство, порой нарушая закон: слышал, как Сверр говорил об этом, а Сверру почему-то верилось. Ча обмолвился как-то, что не нужно ему никакое лекарство, она и так сделала для него слишком много… Пусть просто останется рядом то время, что ему отпущено. Лаверн улыбнулась и поцеловала его в макушку, но, конечно же, не передумала. Ее всегда было очень сложно переубедить.

На востоке ей нравилось. Она чаще улыбалась, двигалась раскрепощенно, не вздрагивала по ночам, когда Ча вставал к ночной вазе. И мальчик порадовался бы, но…

Огонь был близок. Он приходил во снах и лизал пятки Лаверн, отчего чародейка вспыхивала, как сухой хворост. Она кричала, но крик тонул в оглушительном треске пламени, потому казалось, ее губы раскрываются в немой мольбе. Ча просыпался в слезах, и в ушах еще долго слышался смех северного шамана – безумный и хриплый.

Боль возвращалась, и Ча жался к горячему боку Лаверн, пытаясь от боли увернуться. Чародейка не просыпалась, лишь тихонько всхлипывала во сне. Ча знал, что Лаверн сильная и всегда защитит, но… кто защитит ее?

В остальном же жизнь в замке Роланда ему нравилась, несмотря на присутствие вечно хмурого наместника, которого Кэлвин за спиной презрительно называл велловым палачом. Жена его – красивая и утонченная леди – была добра к Ча и рассказывала смешные истории. Иногда мальчик слышал, как громко плачет младенец, но сама леди Норберт мало времени проводила с сыном, предпочитая общество Лаверн и Марии. Рыжие близняшки так и вовсе следовали за чародейкой хвостиком и слушали ее, раскрыв яркие утиные рты. На лица их духи жадно плеснули ржавчиной, в рыбьих выпуклых глазах застывал испуг, всякий раз, когда они останавливались на Ча.

Его сторонились, но он привык. Редко когда любопытство в людях пересиливало отвращение. Лаверн как-то сказала, это потому что люди боятся отличных от них людей, и нужно большая смелость, чтобы увидеть за внешним уродством красоту души. Люди прячут страх за лестью, за безразличием, порой даже за гневом. И мало кто способен посмотреть ему в глаза.

В замке Сверра к Ча однажды подошла миниатюрная девочка в слишком взрослом для нее платье. Ее волосы были убраны на новомодный манер под усыпанную жемчугом сетку. Девочка посмотрела на него прямо и смело, и Ча на секунду показалось, ее взгляд был похож на взгляд северного шамана. На щеке ее чернело родимое пятно в виде раскрывшего крылья нетопыря.

– Что у тебя с глазом? – спросила она, склонив хорошенькую головку.

– Его нет, – ответил Ча, отчего-то смутившись. Он привык иметь дело с задирами, девочки в деревне старосты Эдда обходили его стороной, а мальчишки любили поглумиться над убогим. – А что у тебя на щеке?

– А, это… – Она коснулась лица, будто совсем забыла про наличие милого недостатка. – Меня пытались лечить.

– От чего?

Она пожала плечами, а в следующую секунду ее окликнула толстая дама в смешном кружевном фартуке поверх платья мышиного цвета.

Девочка грустно вздохнула и сказала:

– Мне пора. Вирта не в меру строга. – Затем посмотрела на Ча пристально и добавила: – Мне жаль, что у тебя нет глаза. Второй очень красивый. Думаю, они бы хорошо смотрелись рядом.

И ушла.

Больше Ча ее не видел. А потом они уехали.

В дороге, чтобы развлечь Ча, Лестор и Бэтчетт разгоняли облака и клонили к земле гибкие молодые ивы. Кэлвин усмехался, и шрам, перечеркивающий его каменное лицо, причудливо искривлялся. Сэм – единственная в свите Лаверн воительница без магического дара, а потому безразличная бездне внутри Ча, – отстреливала фазанов из лука, и к приезду в Очаг уже был целый ворох переливающихся перьев из их хвостов. Лаар-Хим вплетал их в нитки, создавая причудливые паутины для ловли ночных кошмаров. Однажды Кэлвин с Тривором забили кабана, и анимаг подарил мальчику крепкий искривленный клык.

Мария хранила тягостное молчание и поджимала губы: Ча знал, что она не хотела уезжать из замка Сверра. Ей нравился север. Темно-зеленые шапки сосен, тянущиеся к облакам. Бурая кора их, обрастающая мхом. Свежий запах хвои и древесной смолы и соленый морской воздух, оседающий на коже пленкой. Твердый камень под ногами.

Жилище шамана, напомнил себе Ча. Красивое и убийственное для неосторожных. Он не знал, сколько детей погибло в том доме до него, но после не погиб никто – Лаверн позаботилась об этом. Новый хозяин северного замка не убивал детей. И заботился о Лаверн. Наверное, оттого Марии не хотелось уезжать. И на востоке провидице явно было неуютно.

На ужин Сэм приносила жирных зайцев, которых ловко свежевала во дворе, а затем замковые кухарки тушили их с картофелем и репой. Захмелевший от сытости и медового напитка с едва заметным ароматом корицы, Ча по вечерам сидел во дворе в специально поставленном для него кресле, и Лио массировала ему виски. Сила лилась с кончиков ее тонких пальцев, и боль отступала. Дыра в груди привычно ныла, и порой Ча казалось, другая дыра – больше и мощнее – ноет с ней в резонанс. Он почувствовал ее еще на подъезде к Очагу, и, чем ближе они были к родовому замку Роланда, тем громче становился ее стон.

Та дыра тоже требовала силы. Она дребезжала, пытаясь до силы этой дотянуться. Ча показалось, он чувствует липкое прикосновение вечно голодной твари, которая, к слову, сразу же потеряла к нему интерес – что взять с пустой оболочки? Другое дело Лаверн. Она не жаловалась, но мальчик чувствовал, насколько она ослабела здесь, под влиянием дыры и после наполнения огненного источника.

Ча порой замечал пристальные взгляды, которые бросал на чародейку наместник замка, и ему становилось не по себе. Он почему-то был уверен: слабости Лаверн не простят. Потому за атмосферой деланного веселья и праздности мальчику чудилась угроза.

А потом прилетела птица.

Черный ворон с блестящими бисеринками глаз тоже умел смотреть презрительно. Он пялился на Ча со своего насеста и будто бы готовился напасть. Воткнуть массивный клюв в уцелевший глаз, вырвать плоть из щеки.

К лапе ворона было прикреплено письмо, распечатав которое Лаверн не смогла сдержать улыбки. В тот день ей стало легче, и она смогла самостоятельно встать с постели. Лицо чародейки все еще хранило болезненную бледность, а прикосновение обжигало жаром, но в глазах проснулась решимость.

– Она согласна, – сказала Лаверн Кэлвину и прижала письмо к груди.

Анимаг ее радости явно не разделял. Покосился на глядящего в упор на Ча ворона и ответил:

– Ты слаба. Безумием будет ехать сейчас.

– Сверра не будет в замке, и больше такого шанса не представится.

– Отличный способ подстроить для тебя ловушку.

– Потому я поеду не одна. Ты, Сэм, Лестор и Бэтчетт отправитесь со мной.

– А Ча? Ты оставишь Ча здесь?

Лаверн нахмурилась, что-то обдумывая, а потом покачала головой.

– Опасно. Я не доверяю Карлу – он явно заодно с Атмундом. По дороге на север есть несколько приличных постоялых дворов. Тривор, Мария и Лио присмотрят за Ча, пока я буду решать дела. После, если на то будет воля Эридора, вернемся. По дороге сила восстановится.

– Не успеет, – возразил Кэлвин. – Восточные земли находятся под влиянием разлома.

– Я справлюсь, – упрямилась Лаверн. Ее распахнутый взгляд был почти фанатичным. – Мне нужны эти осколки.